Страница 60 из 74
— Это для тебя бесшумно. А я улавливаю электромагнитные поля… если они есть.
— Ух ты! Понимаю, почему ты так любишь тишину. Я бы, наверное, с ума сошла, если б у меня постоянно что-то зудело в голове… — на этот раз флойд оказался ловчее, и избежать поцелуя не удалось. Долгого, настойчивого, властного. Нечеловечески сладкого, головокружительного, пьянящего.
Внутри всё затрепетало от счастья и любви.
— Фау…
— Я знаю, так нельзя… — простонал он в промежутках между поцелуями. — У людей на этот счёт строгая мораль. У флойдов она ещё строже… Но я больше не в силах сдерживаться. Прости…
Сопротивляться было бессмысленно. Да она и не собиралась — глупо противиться тому, чего жаждешь всей душой, всем сердцем, тому, что, похоже, было уготовано самой судьбой. Здесь и сейчас, на сочной, чуть влажной траве, в самой сердцевине каменного круга, ежедневно осаждаемого назойливыми туристами, под тысячами звёзд тысяч миров, среди которых, несомненно, имелись и обитаемые, не существовало ничего и никого — здесь были только они. И вся предстоящая ночь, долгая тёмная летняя ночь, напоённая ароматами луговых трав и нестихаемым стрёкотом цикад, принадлежала сейчас только им одним. И только три слова[2] были уместны этой ночью, которые можно было шептать, бормотать, кричать, стонать, вопить, повторяя снова и снова: так, чтобы услышали и камни, и ветер, и звёзды — все до единой. Три коротких, древних как мир слова — "Я люблю тебя".
[1] Фраза — дословная цитата из фильма "Пассажиры" 2016 года (прим. авт.)
[2] А на флойдском языке — всего лишь одно (прим. авт.)
15.2
Фау рассеянно наблюдал, как округлая тень от его аэромобиля ползёт по деловито гудящему, по-утреннему суетливому городу. Глядел на проплывающие внизу крыши, парки и дорожные развязки, и думал не о предстоящей встрече с Теолом, а о минувшей ночи.
Он до последнего сомневался, что имеет право так поступать, но когда увидел отражение звёзд в её глазах, все доводы рассудка были тут же сметены неистовым ураганом обуявших его чувств.
Он боялся, что ненароком причинил ей боль, ведь даже для человека она выглядит чересчур уязвимой и хрупкой.
Он не верил, что всё это происходит с ним наяву, а не во сне, не верил, что на этой несуразной, слишком знойной и не очень комфортной планете смог забыть обо всех неудобствах и стать по-настоящему счастливым.
Он гадал, что же легло в основу этой сумасбродной, сумасшедшей, безумной истории, ставшей причиной их знакомства: чья-то могучая воля, цепочка невинных случайностей или сбой алгоритмов великого вселенского механизма, именуемого у флойдов единым энергоинформационным пространством, а у людей — Богом.
А может, это и не сбой вовсе, а, напротив, запланированный поворот своевольной судьбы, решившей лишний раз напомнить о своём специфическом чувстве юмора.
Единственное, чего он не испытывал — это сожаления. Он не жалел ни капли, что всё произошло именно так, и готов был заявить об этом всем и каждому, подтвердив любой клятвой.
Потому что давно осознал: без этой девушки он не мыслит своё дальнейшее существование.
Теперь Клементина его лиэнти, наречённая, и нравится это соплеменникам или нет, отныне ленты их жизней навеки сплетены воедино.
Фау не управлял аэромобилем: искусственный интеллект машины прекрасно знал дорогу сам. Внизу мелькнуло здание Консульства, и летательный аппарат пошёл на снижение.
И с чего это шефу взбрело в голову вызванивать его в законный выходной? К тому же так настойчиво — с пяти утра по местному. Хорошо ещё, Клементину не разбудила назойливая трель коммуникатора, предусмотрительно переведённого на ультразвуковые частоты.
Через парковочную площадку на крыше, вниз по эскалатору, перепрыгивая через ступеньки, по ярко освещённому коридору… Предчувствуя неприятный разговор, Фау нервничал и злился, прекрасно понимая, впрочем, что эмоции только мешают делу. Но сейчас, когда все его мысли были заняты другим, он ничего не мог с собой поделать.
Перед кабинетом Теола Фау замедлил шаг и сделал несколько глубоких вдохов. И лишь после этого открыл дверь.
— Наши пути пересеклись, — стараясь ничем не выдать своего состояния, поздоровался Фау. Вскинул голову — и замер в замешательстве, обнаружив, что шеф в кабинете не один. Напротив него сидели двое незнакомых флойдов в униформе элитного спецподразделения военной разведки.
Кто это? Что они здесь забыли?
Проклятье, если бы он не витал в облаках, то непременно успел бы заметить, что Теол занят!
Фау попятился было к двери, но шеф сделал ему знак остаться.
— Можете быть свободны, господа, — сказал он. — Основное мы обсудили; с деталями, я уверен, разберётесь сами. У меня… неотложные дела.
"Особисты" с интересом покосились на Фау, но молча и беспрекословно поднялись с мест, коротко откланялись и так же молча один за другим покинули кабинет.
— Ну, что ж, садись, раз пришёл, — ворчливо буркнул Теол, дёрнув подбородком в сторону кресла.
— Вы желали меня видеть, — Фау старался сохранять внешнее спокойствие, хотя внутри всё вибрировало от переполняющих его эмоций.
— Скажи-ка мне, дружочек, — обманчиво мягко начал Теол, — с каких это пор пилотам стало дозволено вести расследования, да ещё и неофициальные? Ты запамятовал о своих прямых обязанностях? Или тебе их недостаточно?
С каждым произнесённым словом глаза Теола темнели всё больше.
— Я прекрасно справляюсь со своими обязанностями, — холодно возразил Фау. — Впрочем, вам ли этого не знать.
— В самом деле? — шеф подозрительно сощурился, медленно втянул носом воздух.
Фау замер, запоздало сообразив, что Теол способен его разоблачить.
— Ты выглядишь слишком уж довольным для пилота, который якобы неукоснительно соблюдает устав и не занят ничем, кроме службы. Ты себя в зеркало-то сегодня видел? — Теол желчно усмехнулся. — У тебя же на лице всё написано.
Фау до боли стиснул зубы, сердце его упало. Но всё ещё стремясь держать марку, он натянул маску напускного равнодушия и выдавил:
— Не понимаю, о чём вы.
— Всё ты прекрасно понимаешь, — тихо возразил шеф. — Непонятно только, чем ты думал. Явно не головой, а другим, куда более подходящим местом.
В обычной жизни Крейн Фау ни за что бы не стал терпеть столь изощрённое оскорбление, но сейчас он был не "лорд Фау", а всего лишь офицер третьего десантного подразделения, и находился в полном подчинении у вышестоящего по званию — в данном случае у господина Теола, генконсула протектората.
— Послушайте, сэр, сейчас не время для разборок и выяснения отношений, — Фау решил отбросить экивоки и пойти ва-банк. — У меня есть неопровержимые доказательства, что тенри готовят диверсию. Нельзя продолжать делать вид, что ничего не происходит! Лазутчик тенри вовсю орудует на Земле, и я знаю, кто это. У меня есть план…
— Ах, план? — воскликнул Теол. — И кто же наделил тебя правом строить планы? Я?? Что-то не припоминаю. Ты сам? Вот это более вероятно!
— Кто-то же должен был действовать! — вскипел Фау, забывая, что дал зарок держать себя в руках.
— Должен! И заниматься этим должны профессионалы! Или ты считаешь, что некомпетентные дилетанты вроде тебя лучше справятся с задачей?
Фау побледнел. Не от нанесённого ему оскорбления — от осознания, каких дел эти "профессионалы" могут наворотить, если примутся за работу засучив рукава.
Об связи Клементины с "Открытым небом" не знает никто. И вряд ли его соплеменники с ходу поверят, что девушка — по сути двойной агент. А уж если всплывёт, что Клементина владеет флойдским…
— Сэр, поймите, я ни капли не умаляю профессионализм наших особистов, но в нынешней ситуации их вмешательство может всё погубить. Вы не хуже меня знаете, что тенри хитры и коварны. Они спят и видят, чтобы мы допустили ошибку! Как только мы начнём активные действия, тенри мигом сообразят, что их сдали, и тогда…