Первый. Бывший. Единственный

– А Матвей? – нахмурился Дубравин.

– С няней.

– Инга, – недовольно начал мужчина, но договорить ему не дали.

– Он уже не маленький мальчик, Дубравин, – отмахнулась она. – Все будет нормально.

– Именно, он всего лишь маленький мальчик, – поправил девушку Иннокентий. – С особенными потребностями. Только ты почему-то постоянно об этом забываешь.

Загорская закатила глаза, но спорить не стала. Она отличалась покладистым нравом, особенно когда ей это было выгодно.

Вскоре они оказались возле нужного номера.

– Если бы я хотела говорить при людях, то не пыталась бы уединиться, – кивнула Инга на вошедших с ними охранников.

– Подождите в коридоре, – попросил их Дубравин. – Я скоро.

Едва телохранители вышли, как Загорская закрыла дверь на замок. Иннокентий зажал переносицу. Финалом этого невыносимо тяжелого дня ему не хватало еще разборок с Ингой.

– Ну? О чем ты хотела поговорить? – спросил мужчина.

Вместо слов девушка накинулась на него с поцелуями.

Мы вышли на крыльцо клиники. Дул пронизывающий ветер.

Я поежилась, обхватила себя руками: телом шла дрожь.

– Ну ладно, – сказала Селезнева. – Пока. Не бросайся больше под колеса. Если надумаешь прервать свою жизнь, то сделай это безопасно для других.

– Я не настолько глупа, – фыркнула я, хотя голову на отсечение не отдала бы. Слишком непредсказуемый нрав имела, особенно в пиковые эмоциональные моменты.

Нет, накладывать на себя руки я даже и пытаться не собиралась, считала, что это удел слабых. Но вот заверять, что не влипну в какие-то неприятности…

– Сгорел сарай, гори и хата? – пошутила Рита. – Не умеешь ты страдать в одиночестве, обязательно нужно подвязать всех вокруг.

Это было чистой правдой, я даже не нашлась с ответом.

По всему, стоило расходиться, разговор не клеился, но мне ужасно не хотелось отпускать Риту, и я ухватилась за призрачный шанс.

– Прости, – словно в пропасть сиганула я, схватив Селезневу за руку.

– Да я-то что, – пожала плечами она. – Обошлось все, и ладно. Будем считать, что сегодня удача была повернута к нам передом, а к лесу задом. Возрадуемся?

Я всегда тормозила, когда стоило попросить прощения. Казалось бы, все просто, но в горле сразу вставал ком, мысли разбегались и язык не слушался.

Наверное, мне мешала гордость, чтобы признать собственные ошибки. Это было семейной чертой Роговых. И меня не обошло таким «наследством».

– Нет, ты не поняла, Рита. Прости меня, пожалуйста. Меня. За все, – зачастила я, побоявшись, что не дадут высказаться до конца. Но Рита больше не спешила уходить. –  Я такая идиотка…

– Хочешь, чтобы я поспорила с последним? – выгнула брови она.

Тоже храбрилась и старалась держать лицо, только вот скрыть, что мои слова ее задели, не смогла.

– Я очень жалею, что потеряла тебя тогда, – признала я очевидное. – Я совершила много ошибок, но эта самая страшная. Ты даже не представляешь, как я жалею.

– Ты права.  Не представляю.

– Рит… – У меня словно сердце остановилось.

Признать собственные ошибки сложно, а не получить прощения еще и очень больно.

– Мне очень жаль,  что я не поддержала тебя после смерти матери. Боялась, что прогонишь. Знаю, что предательства не прощают, но, может…

Подруга из меня оказалась так себе. Мало того, что заняла место, которое предназначалось Селезневой, еще и сбежала, словно самый подлый трус. А ведь ей тогда нужна была моя поддержка, я же выбрала… карьеру.

«И правильно, что такое не прощают. Не заслужила», – подумала я, ссутулившись.

– Вась, на самом деле я давно жалею о тех громких словах, – вдруг  сказала Рита. – Ну какая из тебя предательница? Это был тот шанс, не ухватиться за который просто нельзя. Ты все сделала правильно, приняла выгодное предложение. Каждый так поступил бы.

– Не каждый. Ты выбрала бы нашу дружбу.

– Ты зря возводишь меня в ранг святых, – хмыкнула она. – Если над моей головой и светится нимб, то скорее это сросшиеся рожки.

– Знаешь, ведь получается, я заняла твое место. Хорёк его для тебя держал. Ты должна была сделать карьеру, как одна из лучших танцовщиц на потоке. Сейчас наверняка звездой мирового масштаба уже стала бы…

– Ерунда, – отмахнулась Рита. – Разве вакансия была именная? Я получила травму, не рассчитала собственные силы, отказалась от адекватного лечения. Какая уж тут карьера?

– Ты правда так думаешь? – не могла поверить я.

– И какой резон мне врать? Тем более по прошествии стольких лет.

Я раздумывала буквально долю секунды, а потом кинулась к подруге.

– Спасибо, – выдохнула ей в волосы. В этот момент меня охватило блаженное спокойствие, будто тяжелый груз с души упал.

– Это тебе спасибо, – оттаяла Рита. – Только благодаря тебе, считай, я не осталась инвалидом. Ты ведь помнишь, как заставляла меня лечиться?

– Знаешь, а я никак не могла отделаться от мысли, что заняла чужое место, – озвучила наболевшее я. – Все это время… Ты не представляешь, насколько мне легче стало, когда ушла из труппы Хорька, а потом и танцы бросила.

– Подожди, подожди, – отстранилась она. – Ты бросила танцы?

– Кеша не хотел, чтобы я выступала, да и не для всех танцы – призвание. Я и без них отлично живу, – рассказала половину правды.

Мне действительно не хватало танцев. Только возвращаться на сцену по прошествии стольких лет было бы откровенным безумием. Да и не звал меня никто.

– Кеша?

– Дубравин, мой муж. Мы познакомились после одного из моих выступлений. Ты бы видела, какие букеты он таскал в театр…

Мне даже глаза прикрывать не стоило, все помнилось, словно случилось только вчера. Кеша был щедрым и настойчивым поклонником, у меня просто не осталось шанса спастись. Конечно, я влюбилась!

Причем так сильно и отчаянно в первый, да и наверняка уже в последний раз. Если Дубравин действительно предатель, то я не соглашусь больше подвергать свое сердце такому риску.

«От любви слишком много боли», – решила я.

– Постой, – опешила Рита. – Иннокентий Дубравин – известный политик, кандидат в мэры города, твой муж?

– Да, звезда в нашей семье кто-то один, – развела руками я. – Жена же не должна портить безупречный имидж супруга.

Открыто Кеша не запрещал мне заниматься танцами, но я видела, что ему не нравилось, когда мне уделяли внимание другие мужчины. Дубравин ревновал и сам злился от этого чувства, словно оно делало его слабым.

И в какой-то момент я сама ушла из театра, выбрав семью и жизнь в тени известного мужа.

Дубравин

– С ума сошла? – выпалил Дубравин, с трудом отстранив Ингу от себя.

Он был не робкого десятка, но сразу прекратить поцелуй не получилось. Растерялся, да и Загорская присосалась так, что пришлось постараться, чтобы освободиться.

– Я больше не могу притворяться! – заявила девушка.

– Интересное заявление, – почесал подбородок он. – Я что-то не заметил, чтобы ты пила за столом, но, похоже, успела где-то подзарядиться, да?

– Хочешь меня обидеть? – прищурилась Загорская. – А не получится.

– Инга, у тебя что-то случилось? – решительно не понимал, что происходит, мужчина. – Что за выступления?

Фанатичный блеск в ее глазах заставлял его сомневаться в трезвости рассудка Загорской.

– Водички? – предложил он, когда пауза затянулась.

– Ты со мной случился, Дубравин, – выдала Инга. – Ты!

Дело принимало неожиданный поворот. После тяжелых будней и хронического недосыпания Иннокентий чувствовал себя гаже, чем в период, когда только начинал заниматься карьерой и надо было выкладываться на все двести с хвостиком процентов.

– Ты мне в любви, что ли, решила признаться? – хмыкнул он, взъерошив волосы.

Тупая боль в затылке грозилась его замучить, а Загорская со своими выкрутасами и вовсе добить. Из-за хронической усталости он готов был уснуть даже стоя, но предпочитал делать это в собственной постели.