Лето наших надежд

Переборов первый шок, я встаю со стула. Не потому, что во мне говорит хорошее воспитание, а потому что так мне будет удобнее смотреть на девчонку сверху вниз, даже не пытаясь скрыть презрения, которое я к ней испытываю.

Сказать, что я ошарашен – значит здорово приукрасить правду. Я, твою мать, в таком шоке, что начинаю всерьез переживать за свою адекватность.

Из всех мест, из всех людей… Сука. Ну, почему сейчас?

– Извините, дядя Дима, я не знала, что вы заняты, – нервно теребя узел на куртке, произносит блондинка.

– Не переживай, Лера – добродушно ворчит Панин, очевидно не замечая возникшего в помещении напряжения. – Подходи, познакомлю тебя с твоим, так сказать, коллегой.

Девчонка делает неуверенный шаг вперед. Вижу, как отчаянно она старается сохранить невозмутимость, но ее выдает бледность, которая стремительно покрывает щеки, и растерянность в фиалковых глазах.

– Кирилл, это моя племянница Валерия Александрова. Она в этом году будет с нами работать, – Дмитрий Сергеевич бережно обнимает блондинку за плечи. – Это ей достался первый отряд.

– Здравствуй, Кирилл, – произносит она, силясь улыбнуться, но я отчетливо ощущаю скрытую нервозность, которая заставляет ее голос звучать преувеличенно бодро. – Приятно познакомиться.

– Ну что ты, Лерочка, – говорю едко, передразнивая ласковое обращение Панина, и совершенно осознанно отвергаю ее отчаянную попытку притвориться, что мы друг друга впервые видим. – Не помнишь меня разве?

Она сглатывает. В фиалковых глазах зажигается огонек паники. Это хорошо. Я хочу, чтоб она паниковала. Чтобы не смела даже думать, что я забыл прошлое.

– Так вы что же, знаете друг друга? – удивляется Дмитрий Сергеевич.

– Екатеринбург – большая деревня, – подтверждаю я, с мстительным удовольствием отмечая, как бледность щек Леры Александровой сменяется жгучим румянцем. – Лера с моим лучшим другом встречалась.

– А, ну это дело молодое! – замечает директор, с щенячьим восторгом разглядывая племянницу. – Раз вы уже знакомы, проблем не будет. Кирилл, я рассчитываю, что ты присмотришь за Лерой и поможешь ей войти в курс дела.

– Будьте в этом уверены, Дмитрий Сергеевич, – обещаю я с улыбкой, больше напоминающей звериный оскал. – С нетерпением жду возможности присмотреть за ней. Пойду устраиваться.

Пока я не наговорил ничего лишнего, хватаю ключи со стола и выхожу из кабинета. Вот тебе и родная «Синичка». Двадцать два года прожил, а такой подставы ждал от кого угодно, но только не от нее.

2

К обеду начинают приезжать ребята из списка моего отряда, и я с удовлетворением отмечаю среди них несколько знакомых лиц. Не знаю, откуда взялась эта сентиментальность, но по непонятной причине мне приятно, что новое поколение возвращается в «Синичку» точно так же, как в свое время делал я.

Встретив первую группу мальчишек, веду их к нашему домику с развевающимся на крыше зеленым флагом и неказистой цифрой четыре на двери. Новенькие не находят в этом ничего особенного, сразу помечая своими чемоданами территорию, но парочка второгодок с пренебрежением оглядывает наше новое жилище, недоумевая, почему мы здесь оказались. Один из них, москвич Сеня, на полном серьезе спрашивает у меня, как и когда мы будем возвращать себе первый номер и удобные кровати. Усмехнувшись, я качаю головой:

– Прости, приятель, на тот вопрос у меня самого нет ответа.

Заезд затягивается, поэтому я до самого вечера занимаюсь организационными вопросами, перемещаясь от парковки и административного здания к домику и обратно. Прибывшие мальчишки остаются на попечении Матвея Волкова – моего напарника-вожатого, но я обещаю им, что позже мы обязательно обсудим ситуацию с отрядами и найдем приемлемое решение. Я пока сам не понимаю, стоит ли ввязываться в интеллектуальное сражение с девчонками, но в истории «Синички» были подобные прецеденты, поэтому сразу отметать единственную возможность восстановить справедливость я не готов. Тем более, от одной мысли, что на кровати, на которой я спал все эти годы, ночью может оказаться Александрова, меня начинает потряхивать от возмущения. Этой стерве там не место!

Несмотря на сумбурный день, в «Синичке» все идет по давно заведенному плану. После полдника и короткой экскурсии по лагерю отряды собираются на фестивальной площади: по традиции в первый вечер смены здесь поджигают костры, жарят сосиски и поют песни под гитару. Для вожатых это хорошая возможность создать нужную атмосферу в коллективе, для ребят – познакомиться друг с другом и, особенно для новеньких, снять стресс.

Стоит огню разгореться, распределяю своих парней по задачам – собрать еще веток для поддержания костра, завернуть сырую картошку в фольгу или раздобыть у завхоза пледы на случай похолодания, а сам усаживаюсь на поваленное бревно и наблюдаю за процессом. К моему неудовольствию, взгляд то и дело цепляется за первый отряд: там Александрова, которую едва можно отличить от девочек-школьниц, бойко руководит своими подопечными, успевая при этом трепаться с уже знакомой мне вожатой. Лариса, кажется. Года два назад она бесстыдно ко мне клеилась, хотя у меня в тот момент в Москве была постоянная подруга, наличие которой я не держал в секрете.

– Приметил кого-то из цыпочек? – Матвей неуклюже толкает меня в бок и устраивается рядом на бревне. – Новенькая блондиночка из первого очень даже ничего. Перекинулся с ней парой слов – сдается мне, она захочет поразвлечься.

– Не интересно, – отрезаю я равнодушно, не допуская никакой двусмысленности. – А ты бы хоть до завтра подождал, прежде чем телок клеить.

Я знаю Матвея несколько лет, он хороший парень, но неисправимый бабник. Смена без страстной интрижки для него – время, прожитое зря. Мне, разумеется, глубоко наплевать, если Александрова станет его очередной пассией, но парня жалко. Эта ведьма пройдется по нему катком для укладки асфальта и даже не обернется. С моим другом именно так и произошло, а я не настолько альтруист, чтобы второй раз вытирать кому-то сопли и слушать депрессивный бред о неразделенной любви к белокурой стерве с желтой ленточкой в волосах.

– Ноги у нее какие, – не унимается Матвей, звонко цокая языком. – И задница. Нет, ты вообще видел?

«Был бы рад выколоть себе глаза, чтобы не видеть», думаю мрачно, и с облегчением выдыхаю, когда на горизонте появляется Нина Петровна, бессменный повар «Синички», и у меня появляется отличный предлог избавиться от продолжения тупиковой беседы.

– Первый… – черт. – Четвертый отряд! – гаркаю я, громко хлопая в ладоши. – Мне нужно пять человек, чтобы помочь с едой.

В компании добровольцев я встречаю Нину Петровну и забираю у нее тележку с сосисками и свежим хлебом. Выслушав четкие инструкции повара, мальчишки отправляются разносить подносы с провизией по отрядам, а я, убедившись, что Матвей нашел себе занятие у костра, возвращаюсь к своему месту на бревне.

Секунд двадцать мой взгляд бесцельно блуждает по площади, пока не цепляется за шумную компанию метрах в тридцати от моего наблюдательного пункта. В толпе три девочки-вожатые из первого отряда, включая Александрову, и незнакомый мне долговязый парень, возможно, тоже один из новеньких. Они что-то живо обсуждают, время от времени взрываясь хохотом, а я с несвойственным мне старческим раздражением думаю, что лучше бы они следили за своей ребятней, чем трепались.

Против воли мое внимание фокусируется на Александровой. Если бы я мог, то представил бы, что ее не существует, но это непозволительная роскошь: своего врага нужно знать в лицо, поэтому сквозь летящие в разные стороны искры от костра, я сканирую ее взглядом. Тоненькая фигура с женственными округлостями в положенных местах, длинные стройные ноги, блестящие волосы, свободно струящиеся по плечам, – вынужден признать, что за те несколько лет, что мы не виделись, стерва стала еще привлекательнее. Не удивительно даже, что у Матвея на нее рефлекс, как у собаки Павлова.