Страница 2 из 10
— Бормотал что-то в трубку, я с трудом слова разобрать смог. У него там музыка на всю катушку и голос… Голос у него какой-то пьяный был. Или отсутствующий.
Кир налил себе еще, выпил залпом. Натянуто улыбнулся:
— Пойдем к нашим.
— Пойдем.
Но веселиться так, как вначале, мы уже не могли. То и дело я перехватывал тяжелый, замутневший взгляд, который бросал на меня через стол Кир.
Я понимал его. Наверное, лучше, чем все за столом.
Стыдно так жить. Мы преуспели. Увлеклись новой жизнью, которая, помимо многого прочего, позволяла нам забыть о том, что было там, в Афгане. Мы женились, народили детей и укрылись в новых приятно-волнующих заботах. И все было хорошо.
А Костя Пирогов остался один. Ни семьи, ни друзей. Страшно это. Страшно.
Уже ночью холодный страх вытолкнул меня из сна, выбросил из теплых и нежных объятий жены. Погнал на кухню. Дрожащей рукой я нашарил выключатель. Яркий свет ударил в глаза, немного успокоил. На подоконнике нашел сигареты. Закурил, так же нервно, как это делал Кир. Когда мы с ним разговаривали.
Только прикурив — сразу за первой — вторую сигарету, я немного успокоился.
Не боятся надо и сгорать от стыда. Надо действовать. Что-то делать.
Например, поехать к Косте. Попытаться с ним поговорить.
Я почему-то верил, что меня — своего капитана — Костя послушается. Позволит себе помочь.
«Утром, — сказал я себе. — Нет — днем. Я поеду к нему домой, поговорю, растормошу. Сделаю хотьчто-нибудь…»
3
Выбраться к Косте Пирогову я смог только под вечер. Он жил на улице Есенина.
Уже не помню толком, что меня задержало в агентстве. Какая-то мелочная, недостойная мужчины суета. Я куда-то звонил, кого-то уговаривал. Горячился, отчего в моей речи все явственнее ощущался тот дурацкий, из анекдотов акцент.
В машине — общественной «тачке» нашего агентства — я немного успокоился. Мне всегда нравилось просто ехать. Желательно — подальше и подольше, туда, где горы и солнце.
Над Питером моросил мелкий холодный не то дождь, не то снег. Прохожие спешили куда-то, оскальзываясь на остатках еще не растаявшего снега. То ли весна, то ли зима, то ли осень. Только в Питере так бывает — все в одном. Особенно в конце марта.
То ли дело в Грузии…
Помечтать о родине предков я толком не успел: прямо передо мной нарисовался дом-«кораблик», где в трехкомнатной квартире жил Костя Пирогов с супрутой и детьми.
«Черт! — я одернул себя. — Сейчас он живет один!»
Я остановил машину перед нужным подъездом и заглушил мотор. Посмотрел на ярко освещенные окна. Я помнил дом и подъезд. Но не этаж и номер квартиры… Последний раз я был у Кости Пирогова, когда его младшему сыну исполнился год. Это было… Вах! Аж три года назад. Сколько воды утекло.
Вышел из машины, вбежал в подъезд. На первом этаже чуть помедлил и — позвонил в одну из дверей.
— Кто там? — ответил через пару минут сомневающийся женский голос.
— Извините за беспокойство. Не подскажете, как Константина Пирогова найти? Он вроде бы в этом подъезде живет.
Дверь чуть приоткрылась — ровно на цепочку. Выцветшие серые глаза немолодой уже женщины с подозрением оглядели мою три дня небритую физиономию и отличную кожаную куртку (скажу без лишней скромности, куртка действительно была классная. Я ее купил в короткий промежуток времени между увольнением из «Трансбизнес Лимитед», разводом с третьей женой и поступлением в агентство.)
— Мы с ним вместе служили. В Афганистане, — осторожно добавил я, пристально наблюдая за реакцией женщины. Название далекой южной страны все воспринимали по-разному.
— Однополчанин, что ли?
— Вроде этого.
Дверь вдруг захлопнулась прямо перед моим выдающимся носом.
И сразу открылась. Уже широко и радушно.
— Заходи, сынок. Заходи.
— А вы не боитесь чужого пускать? — Я еще медлил на пороге. — Да еще и «черного»?
— «Черные» и белые разные бывают, сынок. Разные. Ты проходи.
— Спасибо. — Я шагнул в маленькую аккуратную прихожую. Вся двухкомнатная квартирка была подстать своей хозяйке: скромная, чистенькая. Здесь веяло одиночеством. Похоже, женщине просто хотелось поговорить. Пусть и с первым встречным.
— На кухню проходи. — Хозяйка шла впереди. Она подвинула мне тщательно отремонтированный табурет. — Тебя звать как?
— Зураб. Зураб Гвичия.
— Благородное имя. — Женщина поправила передник, — Антонина Константиновна. Костя — Костя Пирогов — меня всегда тетей Ниной называл.
— Вы его знаете?
— А как же. Он и Юрка Сметанин…
(Сметании. Юрий Сметанин.
Имя показалось смутно знакомым. Я слышал его совсем недавно.
ОТ; кого? Кир? Спозаранник? Соболин?
Чёрт! Слышал же!..)
…с моим Валькой такое вытворяли. Еще когда в школе учились. — На мгновение глаза тети Нины мечтательно затуманились. А я, признаться, впервые подумал, что у Кости Пирогова было детство. Я как-то привык о нем думать как о моем сержанте, а потом — моем старшине. До этого вечера Пирогов оставался для меня солдатом и бывшим солдатом. И хорошим, надежным парнем.
— И что было потом? — спросил я через силу: смутно знакомое имя не отпускало. Я лихорадочно перебирал варианты: нет, нет и снова нет. Проклятье!
— Валька теперь большой человек. Эксперт. В Москве работает. Его в армию не взяли — он, еще когда в школе учился, сильно расшибся на мотоцикле. Полгода его в больнице выхаживали. Врачи — осторожно так — говорили, что и не встанет он на ноги. А потом… — Глаза тети Нины увлажнились от свежести давнего уже воспоминания, она промокнула их платочком. Я терпеливо ждал, что она скажет дальше. — Чаю хочешь, сынок? — спросила она. Точно так же спрашивала меня бабушка Рената, со стороны матери. В душе шевельнулось что-то давно забытое. Похоже, я становился слишком сентиментальным. Это все после разговора с Киром началось. Или — возраст? Как-никак скоро сорок стукнет. Недолго осталось.
Я кивнул. Антонина Константиновна завозилась у плиты.
— А Костя Пирогов? Что с ним?
— Горе у него — жена с детишками погибли. Разом, в автокатастрофе. — Я знаю, мне рассказывали.
Думай, Зураб! Думай! Сметанин Юрий. Юрий Сметанин. Проклятье!
— Ты не подумай, что он пить начал. Лучше бы запил, чем так… Почернел он весь. На мертвеца живого стал похож. А недавно тут такое случилось.
Тетя Нина налила мне чай в легкую нарядную чашку, придвинула сахарницу.
— Что? — Признаться, я был готов услышать все, что угодно.
— Недели три назад друг его — Юрка Сметанин — сгорел на пожаре. Даже мать его с трудом узнала. Мы с ней дружили когда-то. Когда Юрка из армии вернулся, она за город перебралась, на дачу к дальним родственникам. Юрку в закрытом гробу хоронили.
— А Костя? — Я напрягся.
— Он вообще не в себе. Из квартиры, похоже, не выходит. Разве только по ночам: кушать-то ему надо что-то. Через дверь слышно — музыка на всю катушку. Иногда — бутылки звенят. И все.
«…И мертвые с косами стоят», — почему-то вспомнил я «Неуловимых мстителей». Мне всегда там Яшка-цыган нравился. «Идиот, — сразу же одернул я себя. — В такой момент…»
Я встал:
— Антонина Константиновна, я поднимусь к нему. Может быть мне Костя откроет.
— Попытайся, сынок. Может, у тебя получится.
Ни тетя Нина, ни я — мы не верили, что у меня получится. И все-таки… Антонина Константиновна отперла мне дверь:
— Пятый этаж, направо от лифта. Ты потом заходи, сынок. Не убегай сразу.
— Конечно. — Я нажал кнопку вызова лифта. В шахте что-то загудело, звук приблизился. Двери кабины открылись с легким, почти старческим дребезжанием. На пятом этаже лифт выдохнул меня на темную площадку. Я повернул направо, помедлил перед тяжелой металлической дверью.