Свои чужие

— Не бойся, — мягко прошу её. — Сейчас всё получится.

Галина Николаевна делает глубокий вдох, наклоняется ниже и цепляет на нос очки. Не люблю, когда кто-то под руку лезет, но прогнать её, увы, не могу.

Прокалываю кожу под острым углом и ввожу катетер. В камере появляется кровь, поэтому я уменьшаю угол наклона, приблизив катетер к коже.

— Ну надо же, — цокает языком старшая. — Пойду скажу девчатам, что нам не нужна подмога.

Я не получаю похвалы от Галины Николаевны, но чувствую рвущуюся из меня гордость. В этот момент ненадолго забываю о личных проблемах, о Серёже и об опеке. Пока не до этого.

У Риммы Львовны заканчивается капельница. Я бегу к ней в палату, кружу рядышком, отсоединяю систему. Мама Кирилла почти пошла на поправку. Бодрая и весёлая. Знаю, что её со дня на день выпишут, и это не может не радовать.

— Голова не кружится? — спрашиваю, убирая штатив.

— Нет, всё отлично, Виточка!

Римма Львовна переводит кровать в сидячее положение с помощью пульта и с улыбкой на меня смотрит.

— Как погуляли в пятницу?

— О, замечательно! Вдоволь наговорились!

Вечер и правда получился душевным. Я не рассчитывала, что Катя окажется не только приятным собеседником, но и отличным слушателем. При этом аура у неё такая тёплая и приятная. Захотелось чуточку довериться. Впрочем, о многом она и сама догадалась. Например, что у меня к Кириллу были сильные чувства. Что до сих пор не прошло и не остыло. Разгорается с новой силой, когда вижу. Чёрт бы его побрал!

— Ты заранее извини, если вдруг мой сын чем-то тебя обидел или нахамил, — произносит Римма Львовна.

— Ой, ну что вы! Он абсолютно нормальный, — отмахиваюсь я и тут же опускаю взгляд.

Надо бы пальцы за спиной скрестить.

Какой матери было бы приятно услышать правду? Ваш сын невоспитанный. Он грубый. Невозможный. Хам. Солдафон. Он…

— Правда? Всё прошло хорошо? — интересуется Римма Львовна. — Я боялась, что ты намокнешь, простудишься и заболеешь.

Я смотрю на неё с теплотой во взгляде. Ну разве могу сказать, что вру, когда она с такой заботой ко мне относится?

— Правда. Он забрал нас у крыльца и довёз до входа в кафешку. Вообще идеально!

А потом хватал меня за руки и чуть не разорвал на части за то, что посмела предложить ему деньги за услуги.

— Он сложный человек, — качает головой Римма Львовна. — В прошлом военный.

— В прошлом? — удивлённо переспрашиваю я.

— Он ушёл со службы не так давно, — поясняет мама Кирилла. — Она наложила на его характер заметный отпечаток.

К счастью, Римма Львовна не замечает моей заинтересованности. Продолжает говорить и говорить, а у меня мысли тут же кучкуются вокруг этого открытия. Выходит, Кирилл больше не работает в спецслужбах? Удивительно… Он так любил свою работу! Неужели новая должность не пришлась по душе? Устал? Надоело? Что?

Он обо мне всё знает. Как учусь, где работаю и живу. А я о нём ничегошеньки не успела выяснить. Всё боялась, что новая информация мне не понравится. Ведь куда страшнее — узнать, что он счастливо женат и воспитывает ребёнка. Это меня убьёт. Не за горами выписка Риммы Львовны, и есть шанс, что мы с Самсоновым снова потеряемся.

Глава 9

Я выбираю день и отпрашиваюсь с работы, чтобы поехать в отдел опеки и попечительства.

В интернете по-разному пишут, какие документы нужно собрать. Решаю уточнить лично. Оказывается, мне не хватает двух бумажек: характеристики с места работы и справки об отсутствии судимости. Когда слышу о последней, в горле образуется тугой ком, который не сразу получается проглотить. Я сидела в следственном изоляторе. Мне грозило до четырёх лет лишения свободы. К счастью, это тёмное пятно на моей биографии осталось только в памяти. Его оттуда не сотрёшь и не вытравишь.

Приём ведёт молодая ухоженная женщина с длинными волосами, крючковатым носом и слишком ярким для утра макияжем. Кажется, я не нравлюсь ей с первой секунды. Это чувствуется по тому, как она задаёт вопросы и пренебрежительно слушает мои ответы. Создается ощущение, будто они с директором детского дома в сговоре! Во всяком случае, претензии идентичны.

Вечером я только и делала, что читала материалы об опеке над ребёнком. Можно сказать, подкована и о многом знаю. Но как только встречаюсь с пронзительными серыми глазами женщины, сидящей напротив, — тут же обо всём забываю и впервые теряюсь.

Она давит на возраст, материальное положение, скромные жилищные условия и семейный статус. Да, одиночкам не имеют права отказать. Но уверена ли я в том, что потяну? Что не останусь без работы? Где гарантия, что через год-другой не передумаю и Майю назад не верну?

— С подростками трудно, — качает головой женщина. — Требуется приобретать дорогостоящую модную одежду, тратиться на дополнительные занятия. Быть гибким и иметь запас сил и терпения, чтобы активно участвовать в жизни подростка, иначе его жизнь заполнит улица.

— Она моя сестра… — словно заведённая, повторяю я.

— Двоюродная. Я в курсе.

В глазах сотрудницы отдела опеки вспыхивает насмешка. Похоже, она заранее встала на сторону Кузнецовых. Пообещала им девочку!

— В общем, заявление я пока принять не могу, — подытоживает женщина. — До тех пор, пока не принесёте недостающие документы.

Я выхожу на улицу совершенно без сил. Ощущение, будто побывала в логове энергетического вампира! У родственников всегда преимущества? Ага, как бы не так… Не в моём случае!

Опустившись на лавочку, учащённо дышу. Мысли путаются, хочется опустить руки и плыть по течению. Вдруг Серёжа прав и Кузнецовы не такие плохие, как мне кажется?

Тряхнув головой, запрещаю себе думать о подобном. Боже, у них семнадцать детей! Я не спорю, возможно, они не голодают и вполне благополучны, но Майя талантлива! Я запишу её в лучшую художественную школу столицы. Справлюсь. С помощью или без, но обязательно справлюсь.

Достав телефон, вызываю такси. Галина Николаевна только на полдня отпустила. Времени в обрез — через час я должна быть на рабочем месте.

— Вита, срочно в шестую палату, — командным голосом заявляет старшая, едва я появляюсь на пороге отделения. — Назначения у тебя на столе.

Кивнув, приступаю к работе.

Для обеда у меня не остаётся ни одной свободной минутки. К вечеру в животе настойчиво урчит, а голова кружится. С Катей перебрасываюсь лишь парой фраз. Ей интересно, как я съездила в опеку и приняли ли документы. Она сочувственно качает головой и подбадривает, когда понимает, что нет.

— Ты знаешь, что делать, Витулик, — подмигивает Катя. — Не всё потеряно.

— А вдруг Кирилл откажет?

— А вдруг, а если… За спрос не бьют в нос! — отвечает коллега. — Кстати, там Римму Львовну выписывают. Сходи, попрощайся. Она искала тебя.

Я удивлённо моргаю. Надо же! Её должны были выписать не раньше пятницы, а сегодня только среда. Не попрощаться с ней после нашего плотного общения — это просто преступление!

Недавно она поделилась, что всегда мечтала о дочери. Такой же, как я. Римма Львовна снова забеременела, когда сыну исполнилось пять лет. Она представляла, какой родится девочка и на кого будет похожа. Что это не мальчик, знала наверняка, хотя о нормальном УЗИ в те времена никто и не слышал. Но беременность сорвалась на позднем сроке, и забеременеть ещё раз у Риммы Львовны не получилось.

Бросив все дела, быстрым шагом направляюсь в тринадцатую палату. Волнение зашкаливает: я думаю о том, что Римма Львовна вполне могла уехать, не дождавшись меня. Кирилл занятой человек, не станет тратить время попусту.

Толкнув дверь палаты, ощущаю, как подкашиваются ноги, потому что, помимо Риммы Львовны и Кирилла, здесь находятся Стас и Лёля. Целая толпа родственников приехала на выписку!

— З-здравствуйте, — киваю присутствующим и старательно не смотрю в сторону Самсонова.

— Вита! Как же я рада, что ты зашла попрощаться, — произносит Римма Львовна и приближается ко мне.