Тайна для библиотекаря

IX

— Ну, хорошо, найти-то мы эту библиотеку нашли. — сказал Ростовцев. — Большое дело сделали. А дальше-то что? Жан, ты изучал ярлычки со списками книг — здесь действительно такие редкости?

— Я мало что успел посмотреть. — отозвался гасконец. — Повезло, почти сразу наткнулся на нужный сундук. Но ещё много лет назад отец запрашивал учёных мужей из Московского Университета — да я вам, рассказывал, помните?

Я кивнул.

— Было дело. Ты ещё говорил, что они ничего ему не ответили.

— О том, где искать библиотеку — верно, ничего, потому что и сами не знали. А вот о предположительном её содержимом — ответили и даже немало. Целый список приложили. Как сейчас помню: все сорок томов истории Полибия, при том, что сейчас известны только двадцать три; «Оратории и поэмы» Кальва, соперника Цицерона в ораторском искусстве — о его произведениях вообще никаких сведений нет, кроме нескольких упоминаний у других авторов. Все сто сорок свитков «истории» Тита Ливия — при том, что сейчас известно только тридцать пять, полные, без купюр и сокращений, тексты «Энеиды» Вергилия и комедий «Аристофана и многое другое. Всего в библиотеке насчитывалось не меньше восьмисот томов, и для их перевозки якобы понадобилось ни много ни мало, семьдесят возов!

— Ну, это, наверное, вместе с сундуками… — ответил я. — Но да, объём приличный. И как это всё отсюда вытаскивать?

— Придумаем что-нибудь. — беспечно отозвался Ростовцев. — Не оставлять же эдакое добро Бонапарту и крысам. Хотя — даже без сундуков груз преизрядный, да и места немало занимает.

Я почесал подбородок. Задачка, что и говорить, нетривиальная — вытащить под самым носом у оккупантов несколько тонн настоящих сокровищ…

— Можно, конечно, дождаться, пока французы уйдут из города, но что-то мне подсказывает, что ничего хорошего из этого не выйдет. Раз уж мы распечатали тайник — теперь сюда всякий сможет забраться и спереть, что под руку попадётся. Переплёты на книгах вон какие богатые, иные из серебра и золота, с каменьями…

— Сперва надо решиться. — сказал Ростовцев. — Дело то рискованное, да и чертовщиной отдаёт, про эту библиотеку в Москве спокон веку чего только не болтают… Мы, вон, сами какого страха натерпелись, когда сюда лезли!

— Да вот хотя бы соплеменники нашего уважаемого Соломона и залезут. Залезете ведь, Соломончик?

— Жиды-то? — поручик иронически хмыкнул. — Это запросто, жиды — храбрецы известные…

Янкель, услыхав моё крамольное предположение, поперхнулся, и битых пять минут, брызгая слюной и размахивая руками, доказывал, что ни один еврей к этим подвалам и близко не подойдёт — и не из-за страха, а из-за запрета, который наложил ребе Менахем.

Я дождался окончания его излияний и осведомился:

— Ребе, запрет… это, конечно, важно. Но тебе, Янкель, это не помешало спуститься сюда с нами?

— Я ведь говорил: ребе Менахем предупредил, что однажды мне придётся это сделать И даже чёрные свечи дал — те, что мы возле двери жгли, помните?

Я задумался — и словно в ответ на мои мысли в кирпичной толще потолка что-то протяжно заскрипело. Ростовцев опасливо поднял глаз и шёпотом выругался.

— Ну, хорошо, убедил. Верю, что твои соплеменники книги не растащат. А как насчёт того, чтобы помочь нам вытащить их отсюда Скажем, за парочку свитков из этого собрания? Я, вроде, видел на арамейском — вон в том сундуке, глянь…

Это был блеф чистой воды — даже под угрозой расстрела я бы не сумел отличить арамейский алфавит от иврита. Однако звезда Давида, оттиснутая на заскорузлой коже футляра свитка одной из инкунабул, говорила сама за себя.

Янкель уже стоял возле указанного сундука. Он вытащил большой кожаный футляр, извлёк из него пергаментный свиток, намотанный на потемневший от времени деревянный стержень с замысловатыми фигурными рукоятками, развернул.

— Помогут, спрашиваете? Ой-вэй, вы хоть понимаете…

— Увы, нисколько. Просвети.

Это — свиток Торы, переписанный в багдадской ешиве в… точно не скажу, но ему не меньше тысячи лет! Это огромная редкость — дело в том, что согласно нашим законам, если свиток Торы повреждён, то он более не считается священным и должен быть как можно скорее уничтожен. Правило это, как и порядок переписывания и копирования Торы установил семьсот лет назад Ребе Моисей Маймонид, но этот свиток составлен задолго до него.

Янкель понизил голос до благоговейного шёпота. Пальцы его, прикасающиеся к древнему пергаменту, дрожали.

— Да, всё правильно. Это противоречит канону Маймонида, поскольку содержит запрещенные буквы и символы. Да за один этот свиток ребе Менахем сам вынесет всё наверх — хоть в зубах, хоть на четвереньках! — и всех московских евреев заставит помогать!

— На четвереньках нее надо. — милостиво разрешил Ростовцев. А несколько подвод с лошадьми добыть твои соплеменники сумеют? Я прикинул — если грузить без сундуков, то трёх-четырёх должно хватить, только непременно чтоб рогожи были и мешки. Не навалом же их грузить? Да, и кучеров тоже нужно. Вчетвером мы не справимся, а ведь ещё с нашими пленниками бедолагами что-то надо делать…

И он кивнул на Опиньяка. Тот, хотя и не понял ни слова (поручик говорил по-русски) потупился и стал как будто меньше. Физиономия его, перепачканная книжной пылью, покрылась капельками пота.

Но я уже принял решение.

— Сделаем так. Сейчас отберём самые ценные экземпляры, сколько сможем унести, и наверх. По дороге заклиним двери, завал подправим, чтобы не шастали, кому не надо…

— Так кирка сломалась. — напомнил Ростовцев. — Погнутым ломом — много ли наковыряем?

— Сколько сможем. А потом, когда французы уберутся из Москвы, Янкель поможет нам вывезти остальное. Только смотри, Соломон, чтоб без обмана! Я этот свиток с собой заберу, сделаете — верну. Так мне спокойнее будет, да и тебе чтоб без ненужных соблазнов. Договорились?

Янкель тяжко вздохнул и затряс в знак согласия пейсами.

Гжегош потушил свечу, когда понял, что русские засели в склепе надолго.