Страница 43 из 85
— Курьер успел рассказать, что такие же пакеты разосланы по всем корпусам, стоящим в подмосковных губерниях. — вставил гасконец. — ПРи штабе ходили слухи, что Император готовится к походу.
— Супостат покидает Москву? — радостно встрепенулся Ростовцев. — Весть добрая!
— Я же рассказывал… — я перевернулся на живот, подставив беспросветно-чёрному небу истерзанную жёстким французским седлом пятую точку. — Наполеон собирается двинуться в южные губернии, богатые фуражом и провиантом, а для этого он поведёт армию по Калужской дороге.
— Так надо срочно сообщить в ставку светлейшего, а пакет послужит железным доказательством! Прокопыч, давай, седлай скорее, надо спешить!
Ростовцев вскочил и направился к лошади — та недовольно покосилась на хозяина и фыркнула: «сидел бы спокойно, чем скакать в кромешной тьме…» Совершенно солидарный со скотиной ординарец тяжко вздохнул и поднялся на ноги.
Я пошевелился — избитое о жёсткое строевое седло ягодицы отозвались ноющей болью. «И не сидится же на месте, горячка! Того гляди, и правда, сорвётся в ночь…»
— Да погодите вы, поручик! Никто за нами не гонится… пока, во всяком случае. Пакета из штаба командир французского авангарда не получит, и никуда выдвигаться не будет, как сидел в своём Богородске, так и будет сидеть. А без корпуса Нея Наполеон выступать не станет. А значит — что?
— Что? — нахмурился Ростовцев. — Не морочь мне голову Никита Витальич, вставай и поехали! Каждая минутка на счету!
— А то, что пока в штабе Нея не сообразят, что курьер куда-то сгинул и не пошлют нового, с таким же пакетом, французы с места не тронутся. То есть времени у нас полно — и в Кусковскую усадьбу завернём, как собирались, и в Москву, и пакет Кутузову доставим. Дай только лошадям отдохнуть загубим ведь…
Ростовцев задумался, кивнул и снова сел на траву.
— Только в Кусково теперь заезжать не стоит. — сказал он. — Наш французский друг теперь считается русским шпионом, враз скрутят.
— Ерунду не мели, мон шер! — ухмыльнулся я. — Гарнизонные солдаты в Купавне, раньше, чем к утру не разберутся, что произошло. Кто у них там остался за старшего — сержант, капрал?
И едва успел прикусить язык, осознав, что чуть не признался в убийстве пехотного су-лейтенанта и карабинера.
По счастью, никто моей оговорки не заметил. Д'Эрваль поддержал меня: да, в Кусково заехать безусловно, стоит, только лучше, если он сделает это в одиночку. Сдаст рапорт дежурному офицеру, выправит пропуск в Москву, а заодно выяснит, нет ли весточки от сержанта Бургоня — вдруг тот уже отыскал еврея-проводника и успел сообщить об этом, как было договорено? Больше двух-трёх часов все эти хлопоты занять не должны, а пока он улаживаю дела в штабе, мы сможем отдохнуть. От Купавны (Демидовки тож) до Кускова путь неблизкий, а силы ещё понадобятся.
— Можете ли вы отлучаться из караульного помещения во время дежурства? — гаркнул сержант. Глотка у него оказалась лужёная, такой не постыдился бы и боцман на парусном фрегате. Был сержант одно загляденье: высоченный, широкоплечий, краснолицый. Внушительности его и без того огромной фигуре добавляла высоченная медвежья шапка-кольбак с алым, перекрещенным золочёным галуном верхом.
— Никак нет, это невозможно! — хором ответили подчинённые. На фоне командира они смотрелись довольно жалко, хотя ростом тоже не подкачали. Элитная рота полка, гренадёры — сюда отбирают только вот таких, здоровяков. И неудивительно, что сержант их так усердно дрючит…
— Всё верно. — медвежья шапка качнулась в знак согласия. — А вот скажи-ка ты, Пьер: что ты не должен делать, находясь на посту?
Солдат, которому был адресован вопрос, вытянулся в струнку — хотя и без того стоял по стойке «смирно».
— Я не должен оставлять без присмотра мушкет и снимать с него штык. Не должен присаживаться, читать, петь, вступать без служебной надобности в разговоры с кем-либо. Нельзя бросать на землю мусор и портить имущество возле караульной будки, а так же отходить от неё дальше тридцати шагов.
Мы с Ростовцевым понимающе переглянулись — муштра есть муштра, в любой армии мира. Сержант, похоже, знает своё дело и солдат держит в ежовых рукавицах — вон, какими испуганными глазами таращатся. Прав всё же Фридрих Великий: «Залог дисциплины в том, что солдат бояться своего капрала больше, чем неприятельских ядер…»
Хотя, в армии Наполеона порка, как наказание, не практикуется. Расстрелять — да, могут, как и отправить на каторгу. А вот палки, плети, шпицрутены — всё это под запретом. Недаром Император велел расстреливать офицеров и унтеров, нарушивших этот запрет: «
Сержант тем временем не унимался:
— Кто ответит: что следует делать, если у вашего поста появятся перебежчики от врага?
Видимо, вопрос был с подвохом, поскольку желающих ответить не нашлось. Сержант выждал с полминуты, презрительно скривился и приказал:
— Ты, Анри!
— Я, мсье… я… — гренадёр смутился и залепетал, что уморительно контрастировало с его богатырским сложением. И, наконец нашёлся: — Буду колоть его штыком до смерти!
— Бол-лван! — веско произнёс сержант. — У тебя в башке свиной навоз вместо мозгов! Зачем убивать перебежчика, если он сам, по доброй воле идёт сдаваться в плен? Ты должен препятствовать ему пройти мимо, а дождавшись командира поста или патруль — сдать перебежчика, чтобы того препроводили в кордегардию. А ну всем повторить, олухи!
— Препятствовать пройти мимо, дождаться командира или патруля, чтобы препроводили в кордегардию. — вразнобой отозвались солдаты. Наука устава явно давалась им с трудом.
— Не годится! Ещё раз — громче, уверенней, чтоб от зубов отскакивало!
— Препятствовать пройти мимо, дождаться командира… — взревел строй. Я отвернулся и принялся ковырять деревянной ложкой остывший густой суп. Скукота…
— …чтобы препроводили в кордегардию! — закончили гренадеры. Сержант буркнул в ответ что-то одобрительное.