Тайна для библиотекаря

II

Великая Армия, заняв Москву, оказалась в затруднительном положении — подобно той обезьяне, что пытается достать зажатый в лапе орех из слишком узкого горлышка кувшина. Необходимых запасов фуража и провианта в городе не было, а расчёт на то, что крестьяне подмосковных губерний повезут в город провиант для торговли рассеялись, словно утренний туман. Вместо этого как грибы после дождя стали плодиться партизанские отряды — как военные, из казаков и армейских кавалеристов, так и крестьянские. Для фуражировки захватчики принуждены были отправлять сильные отряды, которые редко возвращались без потерь. Для облегчения сбора провизии и охраны путей сообщения приходилось держать крупные войсковые соединения далеко за пределами Москвы.

Авангард под командой Мюрата с 24-го сентября наблюдал за русской армией, располагаясь близ от села Тарутина на притоке Нары реке Чернишне, в девяноста верстах от Москвы. Имея сильную артиллерию в сто девяносто семь орудий (которая, по мнению Клаузевица, скорее обременяла авангард, чем была ему полезна) и насчитывая более двадцати тысяч сабель и штыков, среди которых был и корпус Понятовского, Мюрат некоторое время соседствовал со своими русскими визави без боевых действий. Как писал генерал Ермолов: «генералы и офицеры съезжались на передовых постах с изъявлением вежливости, что многим было поводом к заключению, что существует соглашение о перемирии.

Я приподнялся на стременах. Из-за близкой рощицы, куда уходила жёлтая лента Старой Калужской дороги, поднимались жиденькие дымки.

— Как, вы говорите, поручик, называется деревня?

— Какая- то Левашовка. — отозвался Ростовцев, давая шпоры коню. Тот всхрапнул и пошёл крупной рысью в обгон колонны Селенгинского пехотного полка, неспешно пылящей по обочине. Вслед за солдатами тянулся полковой обоз — фургоны, телеги, зарядные ящики. Армия, как и предписывал ей неумолимый ход истории, двигалась к селу Тарутино, где светлейший князь Михайло Илларионович собирался встать воинским лагерем, состроив таким образом Бонапарту известную фигуру из трёх пальцев.

А впрочем, так ли неумолим этот самый «ход истории»? на календаре, между прочим, уже девятое октября, Кутузов только вчера покинул главную квартиру в Тарутино — при том, что в известном мне варианте истории он сделал это полутора неделями раньше. Вот и Бородинское сражение состоялось здесь на три дня позже, и в Москву французы вступили только девятнадцатого сентября, а не четырнадцатого. Это если не вспоминать о более ранних нестыковках — например о безвременной гибели Веллингтона в Португалии, в 1810-м году. Что-то не так было со здешними шестерёнками всемирных часов, и вряд ли наши действия — мои и других попаданцев — имели к этому отношение.

Впрочем, как и было не раз сказано, наука умеет много гитик. А несуществующая ни здесь, ни в двадцать первом веке, наука хронофизика — так и в особенности…

— Я слышал, к светлейшему приезжал Лористон? — спросил я. Никакого секрета в этом не было, о визите посланника Наполеона в армии не судачил только ленивый.

— Да, третьего дня. — кивнул поручик. Пехотная колонна осталась позади, и мы снова перешли на шаг, давая отдых притомившимся лошадям. — Они беседовали с глазу на глаз, отчего недоброжелатели главнокомандующего, которых при армии хватает, принялись рассуждать о возможном сговоре. Но, как по мне, всё это враки и досужие вымыслы. Светлейший — хитрая лиса и дипломат известный, наверняка рассчитывает обдурить лягушатников. Недаром он спешно покинул ставку в Тарутино и обосновался в этой самой Левашовке, будь она трижды неладна…

Я кивнул. В ставку Кутузова нас вызвали пакетом. Доставивший его адъютант, совсем юный безусый гусарский корнет (мне сразу вспомнился то ли Петя Ростов, то ли Шурочка из «Гусарской баллады», которую упрекали в отсутствии этого обязательного для гусара украшения), по секрету сообщил, что главнокомандующий собирает партизанских командиров для того, чтобы самолично поставить им новые задачи. И хотя наш маленький отряд и числился под началом Сеславина, прибыть к ставке было велено и Ростовцеву — корнет прозрачно намекнул, что светлейший, прочтя донесение поручика о деле в селе Успенское, сильно обрадовался и теперь имеет на удачливого поручика какие-то виды. Я же не упустил случая напроситься вместе с ним, предвидя сюрпризы.

И, как вскоре оказалось, словно в воду глядел.

— Что у вас в будущем известно о Герасиме Курине? — спросил Ростовцев. — Или вы о нём не слышали? Я мог бы, конечно, книжки полистать из вашей библиотеки, но они уже в имении, а времени ни на синь пороху…

В Левашовке мы не задержались. Вечером Ростовцева вместе с Сеславиным принял сам Кутузов, а с утра мы уже бодро рысили по пыльному просёлку, направляясь на восток, к большому селу Лопасня — в наше время город Чехов.

— Ну почему же? Слышал, и немало. — отозвался я. — В Москве даже улица имеется, названная в его честь. Но дело не в улице, конечно — ежегодно в годовщину дела при Вохне проводился фестиваль… праздник такой. Любители военной истории наряжались кто в русские или французские мундиры, кто в мужицкие армяки, и скакали по полям, разыгрывая эпизоды из этого сражения.

— Разыгрывали, говорите? — Ростовцев недоверчиво хмыкнул. — Чисто дети малые. Заняться, что ли, нечем?

— Э-э-э, не скажите. У нас это называется «историческая реконструкция» — весьма почтенное занятие, призванное поддерживать в публике интерес к истории. По всей Европе устраивают фестивали в годовщины знаменитых сражений, да и Америка не отстаёт. И не только по эпохе наполеоновских войн — есть и любители средневековья, и более поздних времён, и, конечно, мировых войн, которые здесь пока не случились.

Я знал, о чём говорю: перед тем, как вляпаться во меж-временные приключения мне довелось немало пообщаться с реконструкторской братией, поучаствовать в их мероприятиях, и даже позаниматься историческим фехтованием. И не напрасно, как выяснилось: приобретённые навыки уже не раз спасали мне жизнь — на настоящей, а не «потешной» войне.

— Ну, бог им судья. — ответил поручик. — Праздники, так праздники. Вы мне лучше про дело при Вохне расскажите. Что это, кстати — село, речка?