Страница 37 из 85
V
Вечер. Вкруг ДК царит сущее столпотворение — во двор загнали дюжину фургонов с самыми ценными трофеями, и корнет Веденякин с казачьим хорунжим озаботились тем, чтобы взятое у супостатов добро не были растащено кем попало, а оказалось в кладовых «партизанской базы». Благо, охотников хватает — будищевцы почувствовали вкус к дармовщинке и уверенно предъявляют права на трофеи: «Что с бою взято, то свято, барин! Отдай, не греши!..»
И Веденякин отдаёт — иначе никак. Обидишь союзников, да и не по справедливости: всё же, вместе рисковали, вместе кровь лили. Правда, сегодняшнее нападение обошлось без потерь, несколько легко пораненных не в счёт, но это роли не играет — в бой-то шли все. Так что мужичкам достаются мундиры, конская амуниция, часть возов и обозных лошадей. Верховые же лошади — их, правда, немного, но они тоже есть — пойдут на пополнение конского состава отряда.
И, конечно, провиант. Староста Аким, известный своей прижимистостью, создаёт «стратегический запас». Туда же отправляется часть трофейного оружия и огнеприпасов — уже завтра казачки и те из крестьян, кто умеет обращаться с «огненным боем», примутся за обучение остальных, не столь подкованных в ратном деле мужичков.
А пока — отдых, веселье! На лугу вокруг ДК вспыхивают костры, партизаны варят кашу. Аким и хорунжий велели раздать часть взятого в обозе рома и вина — но в меру, чтобы не перепились на радостях мужички, да не начали безобразить и разбивать друг другу морды в кровь, как это спокон веку заведено на праздниках во всяком великорусском селе или деревеньке. Настроение приподнятое, и от костров раздаются песни:
— Это о какой реке они поют? — осведомился дядя Вася. Они с Геной допоздна провозились, приводя в порядок боевую технику, после чего долго оттирались от масла и копоти в бане. И вот теперь присоединились к общему застолью, которое собрала тётя Даша в одной из комнат ДК. Исключительно для своих, «попаданцев» — даже корнет Веденякин, с которым гости из двадцатого века в последнее время сжились необычайно, предпочитает проводить время в компании сумцев. Что ж, оно и правильно — командиру следует делить с подчинёнными и опасности и отдых и нечастое на войне веселье.
— Река-то? — отозвалась библиотекарша. — Так это, Васенька, они о Пучай-реке. Сказочная речка, в некоторых былинах её ещё называют рекой Смородиной. А Пучай-река — это потому, что река эта не простая, а огненная, смоляная, и всё время бурлит и вспучивается.
— Река Смородина? — оживилась Людочка. Она тоже изрядно устала — хоть среди партизан раненых, почитай, не было, но с побитыми пленными отрядной медсестре (крестьяне и казаки уважительно называли её «наша докторша) повозиться пришлось изрядно. — Это через которую Калинов Мост перекинут? Где Иван Коровий сын со Змеем Горынычем сражался?
Тётя Даша посмотрела на девушку с удивлением.
— Вот уж не думала, что современные студенты знают такие вещи…
Людочка, благоговевшая перед библиотекаршей, немедленно смутилась и залепетала что-то про бабку, которая пела ей, маленькой привезённые из деревни песни — странные, не похожие на привычные городские колыбельные.
— Повезло тебе с бабкой. — одобрительно кивнула Тётя Даша. — А песни деревенские — вот, они самые и есть. Слушай, дочка…
И Людочка слушала, затаив дыхание. Лицо её сделалось задумчивым.
— Я, помню, спрашивала бабку, почему у реки такое название — смородиновые кусты, что ли, растут на берегах? Так она ответила, что это от старого слова «смо́род» — «смрад». Вонь, в смысле, запах удушливый.
— Ну, так раз река смоляная, да ещё и пучится — как же ей пахнуть? — логично заметила тётя Даша. — Помню, нашла в одной книжке, ещё дореволюционной, древний наговор. Так там тоже о смоляной речке, которая отделяет мир людей от нижнего мира, где обитает всякая нечисть.
— «Стану не благословясь, пойду не перекрестясь, из избы не дверьми, из двора не воротами, а окладным бревном, в чистое поле не заворами под западную сторону. — продекламировала она. — Под западной стороной стоит столб смоляной. С-под этого столба течет речка смоляная. По этой речке плывет сруб соленый. В этом срубе сидит черт-чертуха…»
— Экие страсти ты, Дашуля, рассказываешь! — не выдержал дядя Вася. — Может, и не стоит к ночи-то? Я-то ещё мальчонкой был, и помню, про наши болота да озёра лесные много чего говорили — будто бесы там водятся да водяные бабы, а иные озёра и вовсе без дна. Так бывало, наслушаешься, что заснуть потом не можешь! А когда вечереет, чтобы мимо болотины пройти — даже и не думай! Непременно нечисть мерещится, которая из трясины вылазит…
Гена покосился на дядю Васю с удивлением. Он, хоть и деревенский, но человек технической профессии, механизатор, половину страны объехал, на войне был — и верит во всякую чертовщину! Разве так бывает?
— А ты как думал? — серьёзно ответила тётя Даша, и в глазах её заплясали весёлые чёртики. — Здесь, в окрестностях Вязьмы места особенные, непростые. Про них немало смутных историй ходит, и не только про чертей с русалками, леших да водяных. Вот, к примеру, была, помнится, одна любопытная статья, как раз к нашему случаю…
Она сняла с полки растрёпанную подшивку журнала «Техника — молодёжи» и зашелестела страницами
— Где же это было… а, вот!
Тётя Даша развернула журнал так, чтобы было видно собеседникам.
— Рубрика «Антология таинственных случаев». Иногда в ней помещают занятные истории на тему необъяснимых происшествий, нераскрытых тайн и прочих исторических загадок.
На заставке статьи, занимавшей три с половиной журнальных разворота, разместилась вполне банальная картинка: шеренги сгорбившихся французов, плетущихся сквозь густую метель, склонивший голову Бонапарт в своей знаменитой треуголке — и ещё какой-то господин в шубе с меховым воротником, изображённый почему-то со спины. В руках, скрещенных за спиной, господин держал трость. Набранный крупным шрифтом заголовок гласил:
«У истоков Семлёвской тайны».