Страница 33 из 85
Поскольку просьба была подкреплена солидной суммой в золоте, то можно рассчитывать, что сержант отнесётся к этой просьбе старинного приятеля со всей серьёзностью. А значит — мы получаем в руки путеводную нить, пройдя по которой есть шанс добраться до пресловутой библиотеки. Одна закавыка: Москва занята французами, и если здешняя история не выкинет ещё какое-нибудь неожиданное коленце, они оставят город только девятнадцатого октября. Возможно, на несколько дней позже, учитывая сместившиеся ещё со штурма Смоленска даты ключевых событий. Не такой уж долгий срок — но что, если учёный-математик, раззадоренный байкой о хранилище древних манускриптов, не успокоится, и примется копать самостоятельно? О сержанте Бургоне и еврее-проводнике ему известно — д'Эрваль на радостях поделился с ним перспективами расследования, — а двадцатифранковые монеты из лейтенантского кошелька ни чем не отличается от таких же из портмоне архитектора. Вот и получается, что если действительно мы хотим разыскать мифическую библиотеку, то ждать ухода Наполеона из Москвы не стоит — наоборот, надо действовать как можно быстрее. Как говорили в моё время — вчера.
— Ну, что скажешь, Никита Витальич?
Мы с Ростовцевым стояли у ворот, выходящих на главную улицу Павлова. Совсем уже стемнело; пастухи прогнали стадо, побрякивающее жестяными бубенчиками и распространяющее вокруг ароматы навоза и парного молока; затихли собаки, отметившее это знаменательное событие сельской жизни звонким гавканьем. Проскакал на соловой кобыле мальчишка — оба покрыты толстым слоем пыли, на седле суконная накидка с вышитой буквой «N» в лавровом венке, по спине всадника нещадно колотит в такт ударам конских копыт кавалерийский мушкетон. Всё ясно, трофеи недавнего «стражения», а поспешает пацан непременно с пакетом из «штаба» крестьянского воинства за пазухой.
— Богданский со своими прибудет только завтра. — продолжил Ростовцев, провожая «вестового» взглядом. — И лучше бы нам убраться отсюда до их появления. А то знаю я павлоградцев — сейчас закатят пьянку по случаю одержанной виктории, девок где-нибудь раздобудут, рому, шампанского, жжёнку будут хлестать… раньше, чем через сутки не вырвемся! Лучше оставлю письмо: так мол, и так, срочные дела призывают в ставку главнокомандующего, о ваших успехах будет доложено…» — и в путь! Припасами разживёмся у старосты, не откажет, небось!
Я покачал головой
— Обидится Пётр Семёныч. Как так — взяли и уехали, не попрощавшись, словно и не русские люди вовсе…
Петром Семёновичем звали штабс-ротмистра. Насколько я успел узнать его за недолгое знакомство, старый вояка и правда, не поймёт подобного пренебрежения со стороны заезжих штабных. А то и затаить обиду на будущее, поскольку был, если верить отзывам корнета Алфёрова, человеком мелочным и злопамятным. А оно нам надо?
— К тому же, и нам самим стоило бы их дождаться. — добавил я. — Раз уж мы всерьёз намерены пробираться в Москву, то и подготовиться надо основательно. Мужички с гусарами побили не меньше роты вюртембержцев. Раздобудем по мундиру, амуницией подходящей обзаведёмся, оружием, вальтрапами— глядишь, и просочимся незаметно.
— Незаметно… — поручик недоверчиво хмыкнул. — ты вот что скажи, Витальич, только как на духу: ты этому французику веришь? Ну, что он не сдаст нас первому же патрулю, а всё сделает, как договорились: и проводника разыщет, и в подземелья с нами полезет, и потом, ежели найдём ту библиотеку, не учинит ли какой-нибудь декаданс? Французы, как говорят, лазутчиков расстреливают, и не хотелось бы…
Я немного подумал, потом решительно кивнул головой.
— Пожалуй, верю. Видишь ли, этот парень о настоящем, похоже, вовсе не думает, для него главное — исполнить семейную клятву, реликвии эти тысячелетние… А кто там сейчас у власти, король или узурпатор, и с кем он воюет, ему, по ходу, глубоко фиолетово.
— Фиолетово? — Ростовцев недоумённо нахмурился. — Это как? Тьфу, опять ты со своими словечками непонятными…
— Извини, вырвалось. Я это к тому, что наш гасконский приятель слегка не от мира сего — он на самом деле в далёком прошлом своей семьи, рядом со своим предком-крестоносцем, это для него реальность, а не то, что творится вокруг. Что ему наша война, русские, французы? А вот в то, что мы искренне собираемся помочь — он, похоже, поверил.
— И даже на крестике своём поклялся… — задумчиво протянул Ростовцев. — А ещё говорят, в армии узурпатора все сплошь безбожники!
— Не все и не сплошь. И потом, я же говорю: наш друг Жан случай особый, раз уж его предки сумели за столько веков сохранить верность своей вере — значит, всё всерьёз. Нет, уверен, что нас он не предаст, ни сейчас ни потом. Эрго[1] — надо добывать французские мундиры.
— Вестфальские. — поправил меня Ростовцев. — Других кавалеристов кроме вестфальских конных егерей там не было. И всё равно нам нужно заехать в Большие Дворы. Вряд ли гусары с казачками стали обдирать пленных до подштанников, разве что по саквам пошарили да карманы вывернули. А вот мужички — дело другое, непременно мундиры да сапоги содрали с супостатов. У них и надо брать.
— Пожалуй. — согласился я. — Но тогда встречи с Богданским и его гусарами всё одно не миновать, равно как и застолья. Так что, смирись, дружище, и пойдём спать. А за мундирами завтра с утречка пошлём Прокопыча — пусть что нужно у мужичков выкупит и сюда везёт.
— А, коли впору не придётся?
— Не беда, нетрудно и подогнать. Поспрошаем по селу баб-рукодельниц, пусть стараются.
[1] (лат.) — следовательно