Страница 61 из 95
Род смотрит на его искорёженную ногу, на кровь из живота, уже проступившую сквозь кольчугу, и обнимает голову старого друга:
— Верно. Ты готов?
— Лучше ты, чем кто-то другой, давай, не тяни.
Род вонзает трёхгранник другу под подбородок на всю длину. Тиль мгновенно замолкает, здоровая нога его слегка дёргается в последний раз, и тело обмякает в руках старого ветерана.
…
— Ротного подкололи! В лазарет, скорее! — орёт кто-то из пестуйцев. Жерар видит, как Леонардо уносят двое солдат. Теперь три офицера на всю роту. Граф заметил вмятину на своём левом наручнике, но откуда она взялась, так и не вспомнил. Его слуга рядом уже высекает искры, поджигая трут. Кажется, он всегда на шаг впереди, а старое лицо его всегда спокойно и невозмутимо. Затем слуга готовит лёжку возле костра, и Жерар кое-как устраивается на ней, сняв нагрудник и забывшись пьяным, чёрным сном. Внезапно его будят.
Дядя стоит на верху насыпи и что-то вещает роте:
— Они могут сколь угодно осыпать нас камнями с катапульт, посыласть свои лучшие полки, но им нас не взять. Выстояли в Печальном гарнизоне, выстоим и здесь!
Солдаты вздымают оружие вверх, приветствуя своего командира. Криков немного, лишь готовность пойти со своим командиром на что угодно. Мрачная решимость отражается в их лицах.
Лишь после этого де Куберте подходит к Жерару и шепчет на ухо:
— Солдаты уважают тебя, особенно после вчерашнего. Не просри это, слышишь? Большинству дворян плевать на такие вещи, но, поверь, это даётся не так просто.
Дядя следует дальше, в другую роту. Ряды их поредели, треть бойцов с повязками на головах, а у скольких есть повязки под бронёй, Жерар не знает. Наступает затишье, во время которого никто не расслабляется. Жерар успевает поесть и опорожнится, и всё начинается заново — град стрел, подбирающиеся еретики и сеча. Брешь. Он сталкивает одного, второго, схватывается с третьим. Эспаду чуть не выбивают из рук щитом, хватают за левое предплечье, тогда Жерар бодает врага шлемом в шлем. Искры из глаз, но еретику тоже досталось, как раз столько, чтобы успеть всадить кинжалом в шею. Проклятье, лезвие соскальзывает с горжета, тогда — удар навершием эспады в лоб и добавить ногой. И враг катится вниз. Род отбивает летящее в него лезвие топора, а Жерар перемещается вправо — туда, где выбили двоих солдат из строя. На этом бруствере их осталось слишком мало, тут нужен резерв. Он отбивает кинжалом копьё, колет врага в живот, тут же получает алебардой по плечу от другого, что-то цепляет его за ногу, он падает, хватает вражеского солдата, катится с ним по земле, получая удары со всех сторон. Кружится голова, золотые искорки перед глазами.
Спустя какое-то время, слуга снимает с него шлем:
— Как вы, господин?
Над долиной раздаётся вой рога еретиков.
И снова побитые, израненные, но злые и решительные, они ждут очередной попытки. Сколько дней прошло? Сколько солдат в строю? Некогда считать.
— Они дрогнут, как и раньше, — злобно шепчет де Вис, назначенный новым командиром роты.
— Лучше бы им дрогнуть, — отвечает Жерар, — Не то, клянусь, перебьём всех до единого.
Бешеные и свирепые, они ждут неизбежного.
— Знамя де Ветта! — орёт кто-то на правом фланге.
Все поворачиваются на северо-восток. Из-за холма медленно выплывает знамя на длинном древке, с золотым солнцем на голубом фоне, а вокруг уже снуют передовые разъезды армии Его Величества.
Глава 8: Детмер
Первое, что Тром почувствовал на подходе к городу — запах. Тухлая рыба вперемешку с мусором и дёгтем. Остальные, конечно, тоже учуяли всё это.
Лицо капитана озарила улыбка:
— Все порты пахнут одинаково, правда, Олаф?
— По большей части, — моряк проверил нож за пазухой, — Тухлятина, жжёная смола и неприятности.
— Насчёт неприятностей ты попал в яблочко, мореход, — Кшиштоф перехватил мешок поудобнее, — Тут любой бродяга может ударить исподтишка, сам не заметишь, как кровью истечёшь. Соль, перец, ром, уксус, наконечники для стрел. Берём их, продаём, что принесли и бегом отсюда.
Они вышли на пригорок, и Тром увидел город: россыпь хилых деревянных лачуг рыбаков и мелких торговых лавок, перемежавшихся домами побольше — складами, тавернами, верфями.
Кшиштоф прошёл мимо бродяги, который пялился на них во все глаза, и взял резко вправо, к одному из кабаков:
— Тром, возьми у Олафа его мешок и пойдём со мной.
Горец освободил моряка от ноши и покосился на пьяного человека, что лежал в стороне от двери и силился заглянуть Трому в глаза, но приподнятая голова его так раскачивалась, что вскоре он оставил эти потуги и блеванул прямо на себя. Внутри стояла дюжина столов, два из которых были заняты — за одним уснул человек в сыромятной куртке с длинным ножом за поясом, а за вторым сидел ещё один пьяница с какой-то бабой в коротком платье с низким вырезом. Баба куда-то тянула пьяницу, но он не поддавался.
Старший охотник прошёл прямиком к стойке и крикнул:
— Бернштайн!
Из подсобки вылез круглый мужичок с бакенбардами:
— Привет, Кшиштоф, чего тебе?
— Мясо копчёное возьмёшь?
— Не знаю.
— Думай быстрее, хочу до вечера убраться из города, пока вся шушера не проснулась. Ну, берёшь?
Они быстро сторговались, и Тром освободил оба мешка, что принёс с собой. На выходе какой-то оборванец показывал Хьюи камень на верёвочке и что-то объяснял.
Кшиштоф тут же подошёл к ним:
— Что это?
— Оберег, — молодой охотник ответил отстранённо, словно Кшиштоф едва пробился в его сознание, — Можно на лук обменять. Второй лук мы всегда найдём…
— Ерунда, — Кшиштоф дёрнул Хьюи за плечо.
Бродяга понял, что торговать ему не дадут и исчез за углом соседней холупы.
— Хьюи, не говори ни с кем без меня, вокруг жулики одни, клейма ставить негде.
Старый охотник махнул рукой, зазывая всех следом, и нырнул в проулок. Через несколько поворотов Тром понял, что обратную дорогу не найдёт, коли будет нужда, но не оставалось ничего другого, как следовать за Кшиштофом.
Они проходили мимо одного из больших домов, когда стоящая на улице баба окликнула их:
— Какие мужчины! А монетки у вас есть, заплатить за удовольствие?
— Посмотри на их шкуры, Матильда, — ответила за них другая, — Это оборванцы, нету у них монет, и быть не может, пора бы тебе уже научиться отличать настоящих клиентов от всяких проходимцев.
Трому не понравился её тон:
— Что? — взревел он, поворачиваясь к ней и хватаясь за дубину.
— Не обращай внимания, пошли дальше, — это старший охотник положил руку ему на плечо.
Тром всё ещё стоял.
— А ну идём, — прикрикнул на него Марк.
— Как скажешь, вождь, — злобно ответил поединщик и отвернулся от баб.
— Иди-иди, не то позовём ребят, они живо с вами разберутся! — прокричала в след одна из них.
— Почему вы позволяете оскорблять себя каким-то бабам? — на ходу спросил Тром.
— Это местные дойные коровы, — проговорил идущий сзади него Олаф, — И у них есть те, кто их доит. Думаешь, им понравится, если ты подпортишь лицо этим бабам? Для того, чтобы ударить чужую шлюху, нужны основания повесомее, чем оскорбление, брошенное в спину. Если ты не местный авторитет, конечно.
— Кто такие шлюхи?
— Шлюхи сношаются за деньги.
— Пизданутые низинники. Что с вами не так?
— Вождь, ты тоже не знал, кто такие шлюхи? — усмехнулся Олаф.
— Я думал, это как шлюпки, только меньше, — ответил громила, — Никогда не понимал, чего за ругательство такое… Теперь многое встало на свои места.
Первым заржал Олаф, следом капитан, а потом и охотники с горцами затряслись от смеха.
— Да, трудно вам будет в этом городе, — утёр слёзы Кшиштоф, — Ладно, идём, нечего прохлаждаться.
Тром гадал, как много ещё здесь вещей, о которых они с Марком понятия не имеют? Веселье помогло прогнать ярость, и сейчас он был спокоен, размышляя, как вообще получить то, что им нужно в этом месте, где всё с ног на голову.