Правила бунта (ЛП)

Глаза Рэна, словно пылающие шары зеленого огня.

— А как ты думаешь, умник? Ты встаешь и ускользаешь из гребаного дома в три часа ночи? Не попрощавшись? Ни за что, чувак. Я уже давно веду себя как придурок, но все меняется. Я меняюсь. Ты меняешься. И нравится ему это или нет, Паксу тоже придется немного измениться.

— Черт, ты ведь не взял его с собой, правда?

— Нет! Я что, похож на идиота? Ты, сбегая в середине выпускного года, похож на его родителей, объявивших, что они разводятся в гребаное рождественское утро. Он ничего об этом не знает, и я планирую оставить все как есть.

— Его отец умер.

— Что?!

— Сейчас это не имеет значения. Послушай, ты не можешь скрывать это от него вечно. В конце концов он сложит два и два, когда поймет, что меня не было рядом пару недель.

— Ты никуда не едешь, чувак. Просто хватай вещи и пошли.

— Это последнее уведомление о посадке на рейс семь три ноль авиакомпании «Авантаж Эйрлайнс» из Бостона в Лондон. Прошу всех оставшихся пассажиров немедленно направиться к выходу пятьдесят три. Повторяю, это последнее уведомление о посадке на рейс семь три ноль авиакомпании «Авантаж Эйрлайнс» из Бостона в Лондон.

— Рэн, я серьезно, чувак. Мне действительно нужно идти. — Я хватаю его и заключаю в объятия.

Думаю, что удивил его, потому что сначала он просто стоит, как столб, напряженный и неловкий. Я сжимаю его, собираясь отпустить, и Рэн, наконец, обнимает меня в ответ.

Парень отпускает меня, держа на расстоянии вытянутой руки.

— Еще одну секунду, — говорит он.

— Рэн! Я…

Он разворачивает меня, и мир замирает.

— Дэшил Ловетт, пожалуйста, пройдите к выходу пятьдесят три. Дэшил Ловетт — к выходу пятьдесят три. Это последнее уведомление.

Телескопический трап, ведущий к самолету, находится менее чем в ста метрах, но весь мой мир стоит между ним и мной.

Непослушные кудри.

Футболка НАСА.

Темно-бордовые джинсы.

Ярко-желтые кеды.

Моя Стелла смотрит на меня, лоб наморщен, брови сдвинуты, море паники в ее прекрасных, влажных карих глазах.

— Я посмотрела, — шепчет она.

Я не могу говорить. Просто смотрю на нее в изумленном молчании.

— Математика. Я... посмотрела расчеты, — продолжает она. — И, хотя теоретически свободные от парадоксов замкнутые временные кривые технически возможны… сомневаюсь, что какие-либо открытия, сделанные в ближайшие сорок или пятьдесят лет, приведут к практическому осуществлению путешествий во времени.

— Ну, это отстой.

Карина кивает.

— И я подумала, что не хочу тратить всю жизнь на то, чтобы исправить то, что уже произошло. Думаю…

Мое сердце замирает в груди.

— Что?

Кэрри прерывисто вздыхает.

— Я думаю, что прошлый опыт ценен. Это возможность учиться на своих ошибках. Вернуться назад невозможно, и даже если можно было, мы не должны этого делать. Мы должны двигаться вперед и создавать новые начинания, а не пытаться воссоздать старые.

Аэропорт расплывается в моем видении. Логотип авиакомпании «Авантаж Эйрлайнс» колеблется и искажается над плечом Кэрри. Рэн расплывается и превращается в темное пятно. Все, что я вижу — это Кэрри. Я делаю осторожный, полный надежды шаг к ней.

— Можешь выразиться в непрофессиональных терминах для меня? О чем ты говоришь, Стелла?

Она теребит ноготь большого пальца, переминаясь с ноги на ногу.

— Говорю... что я эгоистка. Говорю, что прошу тебя пока не уезжать в Лондон, остаться здесь и закончить год. Со мной. Я говорю... давай учиться на своих ошибках и расти. Говорю… давай создадим новое начало.

Над головой раздается еще одно уведомление о посадке на рейс семь три ноль в Лондон. Мое имя разносится по залу, звенит у меня в ушах, но никто не обращает на это внимания. Кэрри теребит ноготь большого пальца, глядя на меня снизу-вверх, ее лицо наполнено страхом.

— Ну что? Ты собираешься что-нибудь сказать?

Я сокращаю расстояние между нами и заключаю девушку в объятия, притягивая к себе. Мои губы на ее губах, ее запах наполняет мои ноздри, ее тепло оттаивает глыбу льда в моей груди, и я целую ее. Наконец-то, черт возьми, я целую ее.

Святое дерьмо, до сих пор я понятия не имел, насколько тяжел груз моих страданий. Он спадает с моих плеч и втягивает когти. Поцелуй освобождает меня, и мое сердце парит.

Кэрри всхлипывает мне в рот, ее спина выгибается под моей рукой, ее грудь прижата к моей груди, бедра прижаты к моим бедрам, наши тела выровнены как единое целое. Восемнадцать лет я ходил по этой земле, ел, спал и видел сны, но до этого момента никогда по-настоящему не чувствовал себя живым.

Приличия в конце концов требуют, чтобы я отпустил Кэрри, хотя она, кажется, не слишком этому рада. Я улыбаюсь, когда отстраняюсь и смотрю на нее сверху вниз.

— Новое начало звучит идеально. До тех пор, пока позволишь мне любить тебя. — Мой голос хриплый от эмоций. Мне даже все равно, услышит ли это Рэн — я счастливее, чем был за всю свою гребаную жизнь.

Кэрри краснеет. Кивает.

— Позволю. До тех пор, пока ты позволишь мне делать то же самое.

Я смеюсь.

— Разрешение получено.

— Хорошо. Тогда к новым начинаниям. — Она делает преувеличенный шаг назад, протягивает мне руку, спина прямая, глаза ярко блестят. — Привет, меня зовут Ханна Роуз Эшфорд. И есть много вещей, которые я хочу тебе рассказать.

Я улыбаюсь так широко, что у меня болят щеки.

— Привет, Ханна. Для меня большая честь наконец-то встретиться с тобой.

РАСШИРЕННЫЙ ЭПИЛОГ

КЭРРИ

Стою в дверях, собираясь с духом. Я не готова к этому.

Снаружи дождь льет под пугающим углом в сорок пять градусов, жирные капли воды безжалостно бьются о стекло, превращая мир за стеклом в серое пятно.

Самое забавное, что прошедший месяц в Лондоне, мой самый первый месяц в Англии, был заполнен пинтами пива в пивных на открытом воздухе, лежанием на траве в Гайд-парке и прогулками по Темзе под палящим солнцем. Долгие, туманные, сладкие дни. Август в Лондоне был таким прекрасным и похожим на сон, что я начала задаваться вопросом, не являются ли все разговоры о плохой погоде в Англии каким-то массовым заговором, поддерживаемым всей нацией, чтобы отговорить посторонних от посещения страны.

Но теперь я знаю правду.

Лето может быть прекрасным, но этого нельзя отрицать: здесь идет дождь. Много. И холод какой-то другой. Более всепроникающий. Он проникает в ваши кости до такой степени, что сама душа начинает замерзать. Но несмотря на все холода и дожди, я счастливее, чем когда-либо. Я люблю этот город... и безумно влюблена в парня, который привез меня сюда. Мне больше нигде не хотелось бы быть.

— Ты собираешься выходить, милая?

Позади меня невысокая женщина в больших очках, размахивая огромным зонтом и чашкой кофе «Коста», указывает на дверь. У нее тот непостижимо английский вид, который я узнала с тех пор, как переехала сюда. Возможно, в кармане ее непромокаемой куртки спрятана записная книжка. А в выходные она может быть натирает медь. Женщина выглядит подготовленной к этому.

— Простите.

Я отодвигаюсь в сторону, одаривая ее быстрой улыбкой, на которую женщина отвечает почти извиняющимся тоном.

— По-моему, лучше просто сорвать пластырь. Сделай глубокий вдох. Открой дверь. Наклонись к ветру и иди.

Я смеюсь с легким сомнением. Дождь в Нью-Гэмпшире никогда не длился долго. Дождь в Сиэтле шел постоянно, но больше походил на легкую морось. Свирепый, нескончаемый лондонский дождь такой злой и обрушивается на тебя под таким углом, что трудно не думать, что он имеет что-то лично против тебя. Женщина выскальзывает за дверь, ветер стонет на маленькой боковой улочке рядом с Гросвенор-сквер, и я вздрагиваю от пронизывающего холода. Прижимая к груди два горячих напитка, которые только что купила, беру себя в руки, готовясь к натиску... но в тот момент, когда выхожу на улицу, ветер откидывает капюшон, и дождь усиливается, ледяная вода стекает по воротнику моей рубашки, заставляя меня испуганно вскрикнуть.