Страница 14 из 62
— Тебе плохо?
Джордан быстро моргает, выходя из своего кататонического состояния.
— Нет. Просто немного удивлена.
Люди всегда удивляются, когда обнаруживают работоспособность моего мозга. В мире, где ценность человека определяется тем, насколько он популярен в обществе — каждая светская львица на Манхэттене живое тому доказательство, — меня всегда быстро списывают со счетов. Мой собственный отец считал меня мусором, пока не услышал слова «гениальный IQ». Наверное, легче игнорировать социальные расстройства и расстройства гнева, когда установлено, что я думаю на более высоком уровне, чем большинство людей.
Люди такие странные.
Как бы ни старался, мне не удается их понять. Поэтому я давно бросил попытки.
ДЕВЯТЬ
ДЖОРДАН
Два следующих дня снегопад держал нас пленниками в хижине. Если не считать походов в уборную, я сидела на заднице у огня, читая книги, спала и слепо смотрела в потолок. Гризли сжалился надо мной и дал мне иголку с ниткой, чтобы залатать дыру в куртке. Он также напомнил мне, как складывать пасьянс после того, как я спрашивала его миллион раз, и позволил мне помочь с приготовлением еды, но большую часть дня я проводила в одиночестве, размышляя.
Я всегда представляла себе, что если бы у меня было время посидеть и подумать несколько дней, я бы придумала какое-нибудь революционное изобретение или получила бы прозрение, изменившее мою жизнь. Вместо этого задаюсь вопросом: если жизнь несправедлива ко всем, разве это не делает ее справедливой? Если с точки зрения ботаники помидор — это фрукт, то разве нельзя сделать желе из кетчупа? И, кроме того, если у авокадо есть косточка, которая делает его фруктом, то гуакамоле с помидорами — это фруктовый салат? На каком языке думают глухие люди? Видят ли слепые сны? Доить корову то же самое, что выжимать из нее сок? Как отвратительно, что мы пьем животный сок.
Может быть, мне стоит стать веганом?
Я смотрю на спину Гризли, который сидит за столом и сооружает свои приманки. То, что я сначала приняла за хобби, может быть, даже за художественное развлечение, теперь я поняла, что это скорее навязчивая задача. Он не может усидеть на месте, если его руки и разум не будут активны.
— Можешь меня научить их делать?
Я так привыкла к его спине и всем тонким реакциям, что, клянусь, могла бы узнать его плечи из тысячи. Мускулистые изгибы под его облегающим термобельем поднимаются к ушам. Я закатываю глаза. Он ненавидит мои вопросы, я понимаю, но ему придется смириться с этим.
Как и ожидалось, Гризли не отвечает, поэтому я встаю на ноги, держась за все еще болящие ребра, и подхожу к нему.
Он работает над полностью черной приманкой, на этот раз с резиновым хвостом.
— Тебе не пригодится этот навык.
— Откуда ты знаешь? Может быть, у меня есть планы стать мастером-рыболовом.
Гризли качает головой.
— Ты не станешь.
— Я знаю, но давай притворимся, что стану. — Прислоняюсь бедром к столу. — С чего мне начать?
Гризли смотрит на мое бедро, всего в нескольких дюймах от того места, где лежит его локоть. Его густые темные волосы в основном убраны с лица, за исключением непослушной пряди, которая падает на лоб. Мои пальцы зудят, чтобы отодвинуть её, и я сжимаю кулаки. Постоянный хмурый взгляд его карих глаз скользит от моего бедра вверх по туловищу к лицу. Задерживается на моих губах на пару секунд, прежде чем, наконец, остановиться на моих глазах.
От того, как мужчина с силой удерживает зрительный контакт, меня пронизывает вспышка тепла. Мое дыхание учащается, когда представляю, как он тянется ко мне, тянет меня между своих открытых бедер и запускает свои большие руки под мою рубашку. Ощущение его ладоней на моей коже, эти горящие от желания глаза, крошечное пространство, заполненное только звуком нашего дыхания.
Его брови сходятся, и Александр поворачивается к своей приманке, разрушая чары между нами.
— Если я соглашусь показать тебе, ты примешь это как предлог, чтобы говорить все время?
Хм… может быть, магия, которую я чувствовала, не была взаимной, а меня просто накрыла моя собственная скука. Это был бы не первый раз, когда я инициировала сексуальные отношения из чистой скуки. Я тереблю кольцо на пальце. Показательный пример.
Линкольн назойливо преследовал меня и изматывал, пока я не согласился дать ему шанс. Я встречалась с ним только потому, что у меня не было лучшего предложения. Мы занимались сексом в ночь нашего первого свидания.
Не та история любви, которую я хотела бы рассказать своим внукам.
— Никаких разговоров. Клянусь.
Гризли хмыкает и отодвигает коробку, чтобы освободить мне место за столом.
Сажусь на второй стул, и мы так близко друг к другу, что наши колени соприкасаются. Александр откладывает ту приманку, над которой работал, и достает один крючок.
— После того, как я её сделаю, смогу ли я её использовать?
Его хмурый взгляд скользит в мою сторону.
— Извини, — говорю я сквозь тихий смех. — Больше никаких вопросов.
— Не знаю, насколько хорошо ты справишься с забросом из-за своих ребер, но можешь попробовать.
— Ладно. Просто покажи мне, что делать, и…
Мужчина издает долгий, побежденный вздох.
— Всё. Молчу. Извини.
Следующие несколько долгих минут Гризли тратит на то, чтобы как можно короче объяснить, как сделать то, что он называет «встроенным поддевом». Для меня это больше похоже на безвкусную висящую серьгу. На ней не много опушки, кроме той, что он называет «бактейл», на конце, чтобы замаскировать крючок. Здесь нет замысловатых плетений, только нанизывание ярких бусин, грузил и кованого медного лезвия, которое, по его словам, вращается в воде и привлекает внимание рыбы.
Гризли показывает мне готовый вариант, а затем разрешает попробовать.
— Ты не собираешься остаться и присматривать? — спрашиваю я, когда он встает из-за стола.
Мужчина натягивает вязаную шапочку и куртку.
— Нет.
Поняв, что бессмысленно спрашивать, куда он направляется, я позволяю разочарованию поселиться в моей груди, а затем перехожу к новому проекту. Дверь открывается и закрывается за моей спиной, и хотя я чувствую себя немного виноватой в том, что украла его хобби, мне слишком не терпится сосредоточиться на чем-то новом, чтобы чувствовать себя слишком ужасно.
Я повторяю процесс, который мне показал Гризли, и стараюсь не слишком глубоко задумываться о том, чем занят мужчина в такой снегопад. Мысль о том, что он забрел слишком далеко и застрял в метели или получил какую-то травму, заставляет меня съежиться.
Не позволяя себе беспокоиться о вещах, которые не могу контролировать, возвращаюсь к изготовлению приманки. Поскольку они так похожи на серьги, к тому времени, когда Гризли возвращается в хижину, я в конечном итоге изготавливаю подходящий набор. Он весь в снегу, щеки и нос красные.
Мужчина отряхивает от снега куртку, шапку и перчатки, а затем направляется к дровяной печи, чтобы согреться.
— Смотри, что я сделала. — Я поднимаю приманки, подношу их к ушам и ухмыляюсь. — Многофункциональные.
Гризли хмурится, выглядя не впечатленным.
— Серьги.
Он снова сосредотачивается на огне, потирая руки над жаром.
— Завидуешь? — Я восхищаюсь своими творениями на столе. — Обламываешь мою крутизну.
Мужчина издает странный звук, и я оборачиваюсь, чтобы увидеть легкую усмешку на его губах, прежде чем он скрывает ее, выдувая теплое дыхание в кулаки. Это что… смех? Больше походило на зверя, которого пнули под ребра — рычание с намеком на писк.
Интересно, откидывал ли он когда-нибудь голову назад и смеялся так сильно, что на глазах выступили слезы? Или смеялся так сильно, что не издавал ни звука, и болели мышцы живота?
К сожалению, что-то подсказывает мне, что ответ на этот вопрос — нет.