Потерянные истории

ElisonCha

Потерянные истории

Данные тексты не претендуют на статус книги, а лишь являются скромным сборником потерянных историй.

Раздел 1. Детство

В детстве счастлив потому, что думаешь так, вспоминая его.

Вообще, счастье – это воспоминание.

Пролог

Знакомьтесь. Большие глаза и отсутствующий своими размерами нос – это я.

Сразу стоит признать. Все самое вкусное случилось в детстве.

Помню.

Я любила, когда из садика забирал папа. С ним шагать приходилось быстро. Но всегда была остановка. По пути. У подвала булочной. Оттуда пахло предвещательно. Сладостью выпечки. Так сейчас нигде не пахнет. Не знаю почему. Покупали горячую розочку. Сверху с сахаром. Вроде Синнабон. Только стоила она три рубля. И вкуснее была.

Помню.

На выходные мы уезжали в деревню. «Нехаево». В деревне мне нравилось. Там были лягушки. Их я собирала в корытце. И паучки. Им уже доставалось сильнее. Им отрывались ножки. Отчего-то было интересно. «Маленький живодер», – скажете вы. «Будущий биолог», – говорил мой папа.

Еще на даче был колодец. Наверно, самым главным на даче был колодец.

– Эй, Алиска, пойдешь за водой? – но меня можно и не спрашивать.

Помню. Там был такой механизм. С металлической ручкой. Она наматывала цепь на бревно. Ручку хотелось непременно крутить. Самой. Но сил не хватало. Терпения тоже. Отпивала всегда там же. На месте. Из ведра. Вода была обжигающей. Ледяной. Но сладкой. Такой сейчас нет. Не знаю почему.

У нас была кошка. Мурка. Которая убежала. Потом черепашка была. Правда, она тоже убежала. И хомячки. Но они уже померли. Я точно знаю. Сама видела. Еще был тамагочи. Но он не помер. Потому что папа ночью вставал. Кормил.

Сразу стоит признать. Я была странным ребенком. У меня было хобби. Собирать камни. В лужах. И сортировать. По типу полезных ископаемых. Папа помогал. Была бы буровиком сейчас. Или модным геммологом. Да мама выкинула мое добро. Не поняла, что оно добро.

Лето, двор, мяч. С коленок не сходила зеленка. А домой заходить всегда страшно. Вдруг загонят. Кого все же загоняли. Пообедать. Должен был «вынести попить». Всему двору.

Помню. Тогда не было Макдональдса. Но дома была фритюрница. И мама готовила. Огромные миски картохи. Их я выносила во двор. Так все прознали. Раньше, чем это стало мейнстримом. Картоха бывает фри.

Урал. Зима. Холод. У меня была шапка. Не просто там шапка. А огромная такая. Лисья. Чувствовала себя героем Джанни Родари. Конечно. Хотелось быть Графиней Вишенкой. А была Чиполлино.

Помню. Творческий подарок делала. Маме. Клея не было. Но была соседка. Она научила клеить сырой картошкой. Лайфхак. Сказали бы вы. Очумелые ручки – сказала она.

Папа служил в Германии. И у нас был видик. Единственный в городе видик. И кассеты. Много кассет. Винни-Пух. Черный Плащ. Мишки Гамми. И вот эти мультики с вредной головастой птичкой. А еще про бурундуков. Но не тех, что к «вам спешат» и «лучше всех». А тех, что вечно злили ворчащую утку.

Помню.

Потом появилась камера. И папа постоянно снимал. Все. Даже когда я спала. Даже новогодние утренники. Трехчасовые новогодние утренники. Помню.

Отчасти. Поэтому сейчас я ВСЕ это и помню.

Глава 1. Звезда

Я росла в небольшом городке. Прозванным во имя локации Южноуральск. Очутились мы в нем вопреки нелюбви мамы к холоду, однако в угоду папиной службе. Семья выше разности желаний. Тут уж не разделишься. Жителей в Южноуральске набиралось от силы тысяч сорок. По праздникам развлечений в городе имелось два – днем мы шли в парк. Единственный. А вечером собирались на площади, на концерт.

Аттракционы в парке были классические – советские. Родом и сроком службы с тех времен. Главным экстримом считалось пойти на «Чертово колесо». Было оно воистину чертово, ибо ломалось постоянно. Эдакая русская рулетка с высотой остановки в барабане. После длительности ожиданий людей сверху все же снимали по расшатанной лестнице пожарной машины. Вот такая нетривиальность местного досуга.

В конце августа праздновали День города. Тот самый день, когда на скромной площади устанавливали сцену. Выступать на нее приезжали звезды, забытые всем остальным миром. Я, мама и мой двоюродный брат стояли в плотной толпе и наблюдали концерт. Мне было пять. Брат, хоть и старший, но тоже был еще ребенок, и как это свойственно детям, неугомонен. Когда вопреки маминым угрозам он все же вышел из ее поля зрения, она занервничала. Отрезав мне, разинувшей рот на действо сцены: «Стой тут и ни с места! Найду Дениса и вернемся» – она скрылась в толпе. А я, а что я? Я натура увлеченная. Я рот открыла, а что там мама сказала… да что там сказала, что она вообще ушла, я и не заметила. А потом оборачиваюсь, а вокруг ноги толпы и мамы нет. Дениса нет. Стою, глазами бегаю по людям, а своих не нахожу! «Ну, всё, – думаю, – бросили!» И как испугаюсь, да как зарыдаю. Тут-то толпа сменила фокус со сцены на меня. В красивом розовом платье и таким же розовым от рыданий лицом передали поверху меня, как красную маленькую эстафетную палочку, прямиком на сцену. И пока ведущая объявляла о девочке, которую потеряли, я стояла рядом с ней и продолжала отчаянно плакать.

Мамы не было минут пять. Но когда она вернулась с нашедшимся Денисом, оказалось, что теперь исчезла я. Она вздохнула. И, не успев из режима поиска переключиться на режим паники, услышала, как со сцены объявили: «Мама девочки с красным бантом, подойдите за ребенком за сцену».

На самый ранний вопрос «кем хочешь стать, когда ты вырастешь?» я, незаметно задрав подбородок, моментально отвечала «звездой». Однако бенефисный визит звезды на сцену провалился. Помню, как мама тогда мне сказала: «Чего ты, глупенькая, расплакалась! Пока на сцене стояла, нужно было всем стих рассказать». И каждый следующий день города я ждала. Однако. На сцену больше не подняли. Хоть стих до сих пор подготовлен. А к школьным годам стало ясно – звездный час обязательно приходит, но только один раз. Что ж, готовым нужно быть всегда. И если в жизни вам хочется «стоять на сцене» – позволить себе заплакать – непозволительная роскошь.

Глава 2. Листики

Малышкой мы с мамой часто гостили у тети Сони в Москве. У нее был сын, Ванька, мой ровесник, бойкий и озорной парень. Днем их летний двор наполнялся солнцем и детьми. Как это часто бывает, по закону распределения, мамы гуляют с мамами, пока дети резвятся в песочнице. Однако. Ввиду наличия мальчугана в столь юном коллективе дам местная родительница, во имя сохранности единственной дочки, глазом одним, но крайне бдительно следила за Ванькой. Когда из ее Ольки все же раздался плач, а Ванька все еще оставался под прицелом глаза, мать смутилась.

Задержка синхронизации? Нет, ошибка атрибуции[1]!

Нападение произошло от девчонки с двумя милыми хвостиками, базирующимися «на голову ниже» ее дочери. Да, это была я! Не помню уже, кто научил меня, но в пять лет я точно знала – деревья живые! И листики рвать нельзя, ибо дереву больно. Оля не знала. И оплошала, нарушив все законы моего мироздания. Но я помнила, мама учила – свое восприятие чужих поступков нужно объяснять. И Оля была предупреждена о своей негуманности. Однако моя философия не произвела на нее должного впечатления. И девчонка поставила ее под сомнение, сорвав листик вновь. За что, как уже учил папа – свои взгляды нужно отстаивать, – та тут же получила оплеуху. Оля, конечно, предательски зарыдала, а на меня недовольно вздохнула мама. Но в пять лет я выяснила – объяснять свои взгляды людям стоит исключительно на их уровне развития. Мать Ольки в свою очередь поняла, что недооценивать милых девочек не стоит. Мы опаснее, чем кажемся. Ну а Олька осознала глубины моей детской теории устройства живого. Хотя кому я вру, ни черта эта Олька не поняла. Но листики рвать перестала!

1

Атрибуция – попытка интерпретировать социальный объект, понять его поведение в условиях дефицита информации путем домысливания.