В ожидании полета

– Я хочу предложить тему

– Ну-ну, смелей, об этом я вас и спрашиваю – Он улыбался улыбкой, словно говорящий «я не хочу никаких тем, я хочу быть не-здесь»

– Важно ли работать, будучи студентом, я понимаю тема очень узенькая, но мы ведь можем обсуждать что-угодно – голос Полины обретал уверенность, хоть она ее и не чувствовала.

– Да ради Бога, если никто не против.

Кабинет заполнился смешенным гулом голосов. Вряд ли они разделяли оптимизм по поводу этой темы. Абсолютное большинство не работало. И она знала, что некоторых раздражает ее позиция по данному вопросу, «Господи, зачем я предложила эту тему, это же будет ужасно». Полина начала выкладывать свои соображения о тотальной беспечности и несамостоятельности современных молодых людей, о том, что важно, как можно скорее попытаться обрести эту самостоятельность, о том, что чем раньше ты это сделаешь, тем лучше тебе придется в дальнейшем. Глаза смотрели на нее с неодобрением. Константин Евгеньевич щурился, словно примеряя тему на себя и это ему явно не нравилось, он начал корчить недовольное выражение лица. Полина закончила, ей не за чем было садиться, она могла высказываться сидя, таков порядок общих обсуждений на вольную тему. Раздался голос справ от нее, принадлежавший Анастасии:

– Я все, конечно, понимаю, но наша главная задача сейчас учиться, получать образование, приобретать социальные навыки, а не сходить с ума бегая с учебы на работу. Не надо навязывать свое мнение. – Подключился и Константин Евгеньевич, он явно помрачнел, ведь будучи студентом он никогда не работал, кроме того случая, когда неделю он предлагал продегустировать алкоголь в каком-то супермаркете:

– Я, конечно, все понимаю, тут могут быть разные позиции, но то, как вы говорите, вы словно считаете, что это святая обязанность каждого быть как вы. Это замечательно, что вы работаете, еще больше я рад, что это не сказывается на вашей учебе в плохую сторону, по крайней мере на моем предмете, – он усмехнулся, – но нельзя судить только со своей колокольни, точнее мы все так и делаем, но нельзя про это забывать и стараться одернуть себя. Не всем дано быть святыми и мучениками. Не стоит произносить здесь нагорную проповедь в пользу работы. Не всем дано быть такими как вы – а вам не стоит слишком уж задирать нос по этому поводу, – Константин начал язвить, а Полина удивленно на него воззрилась, – я конечно понимаю, что вы у нас святая, вам только нимба не хватает над головой – но все же вы не правы, – вот зачем он так обрушился на нее, зачем? Полина думала, что найдет в нем союзника. А обрела противника. Это было обидно. Она снова уставилась вглубь себя, пытаясь понять, почему его слова так задевают ее. Неожиданно раздался голос:

– А я считаю, что она права. Разве честно набрасываться на нее, когда она сама доказывает, что можно и работать, и преуспевать в учебе, – да, это был Сергей, «постоянный воздыхатель». Больше никому не захотелось меня поддержать, – с грустью подумал Полина. А он поддерживает меня, только потому что я ему нравлюсь, зря я завела эту тему.

– Никто и не набрасывался, остынь, несчастный, – с шекспировским пафосом обратился к Сергею Константин Евгеньевич, – просто не надо выдавать желаемое за действительное. И не надо ожидать, что все могут дотянуть до ваших золотых стандартов. Эта тема повергает меня в депрессию. Пора ее заканчивать. Итак, темы на семинар.

Темы на семинар были розданы. Они были отпущены. «Хорошо, что по сравнению с началом года наши занятия сдвинули на первую и вторую ленту» – подумала Полина. Задумавшись о предстоящем дне в кафе, она запнулась о стул и упала, ударившись головой о соседнюю парту, видевшие это охнули, но первым рядом оказался Константин Евгеньевич, он присел на колено перед упавшей девушкой, заботливо убрал с ее лица прядь волос и посмотрел на место ушиба, нежно погладил ее по голове, обратился к ней:

– Ну что же вы, так вы можете и с работы и учебы пропасть, надо быть аккуратней, – он осторожно помог ей подняться. – Вот вы и в форме, обязательно обратитесь к врачу, если голова начнет кружиться, хотя врачи наши и хлам.

Полина уходила и это происшествие сгладило все нападки, которым подверг ее Константин. Она твердо решила для себя, что всегда будет стараться больше, работать больше, учиться больше, прощать больше, понимать больше. И никогда ни что не заставит ее плохо подумать о Константине Евгеньевиче.

8. Улицы и переулки[32]

Оркестр начинает играть, представления выступающих никто не делал, но это и не обязательно. В каком-то смысле оно сделано. Призрачный мужчина поет: «На улицах и переулках…что-то там, что-то там», только язык совсем другой. Но так ведь надо, так понятнее. Она понимает это, она проходит по главной улице города, выруливая от площади перед большим концертным залом, через типа-триумфальную-арку вот на эту самую главную улицу. Она знает, что песню завели специально и что она здесь специально, рука фантазии похищает ее из одного места и помещает в другое – сюда. Зачем? Она не вполне отдает себе отчет в этом. Но знает, что это хитрая прихоть. Прихоть – это же что-то по определению хитроватое. Или нет? Как разобраться со всеми этими словами? Она думает об Эйфелевой башне и человеке, что так ее ненавидел, что обедал лишь в ресторане в ее основании. Темный локон выбивается и падает ей на глаза, она досадливо поправляет его. «На улицах и переулках….» Она соображает, лихорадочно. Картина у нее в голове уже есть. Она видит дорогу впереди и ей она совсем не нравится. Но надо стараться. Так решает она. Или так решают за нее? Так сложно во всем этом разобраться. Три уборщика с метлами на тротуаре начинают танцевать, выбрасывая при каждом повороте вокруг себя метлы в сторону. Она невольно улыбается. Значит для нее возможно что-то невольное? Или лучше сказать самопроизвольное. Или она целиком и полностью зависит от чужого произвола. Она знает, что у нее будет много времени с этим разобраться. Но разбираться надо. И чем быстрее, тем лучше. Пожилой мужчина в третий раз заводит: «На улицах и переулках». Да это улицы, да, это переулки. Она может потрогать их своими руками, прикоснуться к грубоватой облицовке домов, зайти в бар, заказать кофе и круассан. Интересно их здесь подают? Так хотелось бы, чтобы да. И вообще, что означает это «может». Она может, потому что она хочет, или потому что так хочет тот, другой? Она чувствует, что на нее не давят, не прижимают пальцем к брусчатке улицы. Не придавливают всеми силами гравитации. Оставляют ей какую-то свободу. Она живет между ударами. Они оживляют ее. Они не задумываются по конкретному плану. Они словно приходят откуда-то из вне. Они не план. Это внушает надежду. Она думает об оплавленных часах Дали. Даже квадраты сжимаются в шторм, ведь верно? Даже скачущие линии оставляют зазоры. Значит, она здесь, и она живая. Она может что-то делать. Что-то хорошее, но она видит и очертания дорог, убегающих в будущее. Они расплывчаты, но концы их словно прибиты насмерть. Насмерть. Прибиты. Она усмехается. Это так печально. Но что ей за дело до него. Равно как и до других. Она просто поставлена в ситуацию. Можно помочь, можно попытаться делать добро, это ее устраивает. А он…ну он просто будет рядом. В конце концов, что он из себя представляет, неуловимое сплетение, нечеткое, но оформляющееся с каждой неделей. Наверное, тот может быть доволен. Девушка касается рукой проходящего мимо (можно ведь и так сказать) здания. Оно есть. Оно становится зримым, осязаемым, чувственным. Пусть споют «Странную магию» – думает она. Но начинает играть совсем другой мотив[33]. Нежные струнные звуки. Она знает тщету этих звуков. Она обладает и этой способностью – она знает все, что знает он. А для него под эти звуки умирала Альбина. Так трогательно. Она не она. То есть она есть она, но не та – другая. Она видит так четко финалы, конструкции и приемы. Но своего она не видит. «Может у меня его и не будет». Она останавливается и спрашивает у проходящего мимо человека.

32

Музыкальная тема данного эпизода, во всяком случае сначала, песня Tony Christie – «Avenues and Alleyways»

33

Музыкальная тема меняется на Antonín Dvořák – Drobnosti Op.75a – Cavatina, moderato