Страница 3 из 8
Свет сделался ярче, пахнуло чем-то едким. Откуда-то из-за головы послышались торопливые шаги, металлический лязг, от которого Фитчу сделалось сильно не по себе, и бодрый картавый голос произнес:
– Ну-с, молодой человек, пхиступим!
Фитч испуганно моргнул, когда на лицо опустился широкий колпак, в носу защипало, и весь мир провалился в какую-то дыру.
Все, что он потом мог вспомнить, – это бесконечное падение. И боль.
С него словно заживо сдирали кожу. Кости начали расти, вытягиваться, им стало тесно в мышечном корсете, и они разрывали его. А затем огромная раскаленная игла накладывала слои друг на друга и стягивала неровными стежками.
Кажется, он кричал. Или нет? В какой-то момент игла забралась к нему в рот и принялась пришивать язык к небу. Потом скользнула в горло…
Очередной укол продырявил разбухшую вену. На пол плюхнулась миска с серой кашей. Щелкнул замок на решетке. Фитч притянул к себе еду и принялся неуклюже выскребать кашу когтистой лапой. Клыки мешали, вязкая масса не лезла в горло, валилась на пол, и он опускался и слизывал ее длинным узким языком.
Боль постепенно ушла, хотя он думал, что она останется с ним навечно, и даже научился не скулить, когда она выкручивала тело при малейшей попытке двинуться с места. На постоянные уколы перестал обращать внимания. Человек в сером резиновом фартуке и длинных, до подмышек, перчатках приносил ему поесть, колол, но никогда не делал попыток заговорить. Впрочем, Фитч тоже не горел желанием общаться. Его новое жилье – холодная каменная клетка с жесткой лежанкой, отхожим ящиком – было вполне сносным. Сносным для чудовища, в которое он превратился.
Когда сознание перестало проваливаться в глубокий крысиный лаз от малейшей попытки осознать, что с ним произошло, Фитч попытался все обдумать. Косматая шерсть, что теперь покрывала все его тело, была не так уж и плоха – она отлично грела и позволяла обходиться без одежды. Хотя показаться в таком виде на людях Фитч бы не решился. Ноги остались ногами, но вот ходить теперь приходилось на цыпочках. Впрочем, это оказалось даже удобнее. И башмаки больше не нужны. Руки… А вот это было самое ужасное. Пальцы укоротились вдвое, разбухли, ладони обзавелись грубой толстой кожей. Но даже несмотря на устрашающие стальные когти, Фитч чувствовал себя беспомощнее младенца – он не мог ни миску поднять, ни ухватиться за прутья решетки. Случись ему прикрыть стыд штанами – и те не удержит.
В его клетке не было окон, но Фитч научился определять, а позже и предчувствовать время по приходу служки. Укол, миска с кашей, щелчок замка. Дважды, пока Колесо Палача сделает полный круг по небу.
Когда в неурочный час за решеткой раздались шаги, Фитч насторожился. Не знакомое, привычное шарканье, нет – торопливые шажки, то забегающие вперед, то суетливо топчущиеся на месте. И уверенная поступь, сопровождаемая знакомым стуком – так стучит рукоять кнута о голенище. Фитч вскочил.
– Все, как вы пхосили, милейший мой, – стрекотал полный самодовольства голосок, – учел все пожелания. Пхишлось похаботать, конечно, но хезультат! Впхочем, сейчас сами посмотхите. Сюда, сюда, пхошу вас!
В коридоре посветлело, и в клетку заглянул луч фонаря. Фитч пригнулся, пряча глаза от света, и увидел мягкие, скорее домашние, чем уличные, туфли, а рядом с ними – знакомые сапоги. Начищенные до блеска, с золотыми кистями и крохотными эмблемами на отворотах: буква «Б», заключенная в венок из вензелей.
– Неплохо. – Это прозвучало пренебрежительно, но для тех, кто хорошо знал Броуни, являлось похвалой. – Надеюсь, нрав у него настолько же свиреп?
– О, на сей счет не извольте беспокоиться, дохогой мой дхуг, стимулятохы сделают свое дело. Пока что хано судить о психическом состоянии пациента, но вы же понимаете, мало вхемени пхошло…
– Я забираю его.
Туфли нервно переступили, смущенно уткнулись носами друг в дружку.
– М-м-м… Понимаете, милейший, экспехимент такого хода – пехвый в моей пхактике, он затхагивает не только внешние изменения, но и слои психики, потому я хотел бы…
Кнут раздраженно стукнул, обрывая возражения, приказ поставил точку в разговоре:
– Готовьте к перевозке.
Возвращение вышло безрадостным.
Дорогу Фитч не запомнил – пустая повозка, кошмарная тряска, уличный шум за шаткими стенами. Он лег на дощатый пол и старался не думать о том, что его ждет впереди. Ирония судьбы – теперь он сам стал одним из тех, кого жалел и кем так восхищался.
Но самое большое потрясение ожидало его впереди. Когда повозка остановилась и борт откинулся, позволяя новому уроду занять свое место в семье, первое, что увидел Фитч, – сверкающие на солнце серебряные крылья.
Он попятился назад.
Но вся труппа уже стянулась к повозке, влекомая любопытством. Младший Кавалли бесцеремонно ткнул Фитчу в морду фальшивым поленом.
– Давай-давай! Вылазь, блохастый, дай на тебя поглядеть!
– Ну и чудовище! – загоготал старший. – Ты только глянь! Докторишка превзошел самого себя. Эй, обмылок! Каково тебе в новой шкуре? Не жмет, а? Встань на ноги! Встань, кому говорю! Поглядим, насколько ты подрос.
И он, не церемонясь, ухватил Фитча за ногу и дернул на себя. Фитч отчаянно застучал когтями по полу в попытке за что-нибудь зацепиться и заскулил. Ответом ему был грубый клоунский смех. Кавалли запрыгнули в повозку, схватили его с двух сторон и вышвырнули вон.
Впервые Фитч понял, как же на самом деле чувствовал себя Бален. Когда ты не можешь толком ни стоять, ни ходить, только лежишь на брюхе или ползешь, пытаясь укрыться от пинков тяжелых клоунских ботинок.
– Оставьте его! – взволнованный голос прозвенел, останавливая пытку. – Хозяину не понравится, если вы в первый же день угробите его нового артиста.
Младший Кавалли ответил что-то непристойное, а старший только хмыкнул и, наклонившись, защелкнул на шее Фитча железный ошейник. Цепь тянулась к вбитому в землю клину, который не давал ветру унести полосатый цирковой купол.
Клоун дернул цепь, отчего Фитчу пришлось унизительно подползти к нему.
– Этот недомерок сговорился с китовой тушей, и они б точно дали стрекача, если б Кэг не пошел отлить и не застукал толстого, когда тот вынырнул из своей клоаки. Так что, считай, пацан всего лишь занял освободившееся место.
Кавалли сморкнулся и презрительно вытер руку о шерсть валяющегося у его ног «нового артиста». После равнодушно переступил через него, кликнул брата и пошел прочь.
– А вы что столпились? – Айрони замахала крыльями, словно курица, оберегающая своего цыпленка. – Других дел нет? Не на что тут смотреть.
И опустилась на колени возле Фитча.
– Боги земные, Малыш, что они с тобой сделали?
Он попытался ответить, но новый чудовищный рот мог только клацать челюстями и невнятно мычать. Фитч положил голову на передние лапы и закрыл глаза. На лоб опустилась ласковая рука. Слова полились тихо-тихо, как шуршание дождя по скату парусиновой крыши:
– Я не смогла уйти. Прости. Струцца мучилась животом и долго не засыпала. Как только удалось, выбралась из фургона, но тут появились Кавалли. Они тащили Балена. Это было так страшно, Фитч! Они… Они мучили его. А я не могла ничего сделать. Я боялась, что они примутся за меня.
Она прерывисто вздохнула и продолжила:
– Я видела, как тебя поймали… О, Фитч, прости меня, пожалуйста! Мне так плохо от того, что они с тобой сделали. Это все из-за меня.
Айрони опустила голову и разрыдалась.
Он молчал. Внутри распускалось облако очередной боли. И эта новая боль смешивалась и с облегчением, и со стыдом, заполняла изнутри и душила, душила…
Лучше бы она ушла. Тогда. И не увидела, во что он превратился.
Если очень долго мечтать, то мечты сбываются. Вот только не всегда так, как хотелось. Фитч стал полноправным членом труппы, как бы нелепо это ни звучало – прав у него по-прежнему не было никаких. Зато теперь его имя крупными буквами напечатано на всех афишах. Сразу после слов «порождение тьмы» и «кровожадное чудовище». И Фитч рычал, скалил клыки, ударом лапы ломал бревна и разрывал на части кроличьи тушки, к восторгу и ужасу изумленной толпы. А после выступления метался в своем углу, уворачиваясь от ударов кнута. Броуни учил новичка так, как считал нужным. Небесный Палач знает, сколько побоев пришлось вытерпеть Фитчу, прежде чем новые мышцы налились силой и он научился ходить и на двух, и на четырех лапах, прыгать на несколько ярдов в высоту, в считанные мгновения разгрызать толстый пеньковый канат и угадывать желания дрессировщика по одному жесту. Когда вместо удара он получил одобрение «Молодец, хороший мальчик», Фитч был готов вилять хвостом от радости. Если б у него был хвост, разумеется.