Неизменный (ЛП)

— А что ты собиралась делать с деньгами? — осторожно спросил Роман.

— Купить шоколадки, — солгала я. — И ещё я хочу новую куклу.

Понятия не имела почему, но всё люди считали, что девочки моего возраста хотят именно этого.

Аттикус издал возмущенный звук.

— Отдай их. Игра окончена, Каро. Ты хорошо повеселилась, но теперь тебя поймали.

Только Роман поднял руку, чтобы остановить меня.

— Девочка заработала эти деньги.

Мы с Аттикусом ошеломленно молчали. Что?

— Нет, — возразил Аттикус, придя в себя. — Это мои деньги.

— И ты потерял их из-за ребенка. Это твоя вина, а не её. Пусть это послужит тебе уроком, Аттикус. Ты хочешь быть вором, но тебя обвела вокруг пальца карманница.

Я почувствовала, как поражение Аттикуса пронзило его тело. Если он не ненавидел меня раньше, то наверняка возненавидел сейчас. И он определенно убьет меня.

— А теперь возвращайся к работе, — приказал Дмитрий. — После сегодняшнего вечера тебе ещё больше понадобится твоя зарплата.

Аттикус судорожно сглотнул — вероятно, от гордости, которая отказывалась смываться, и обернулся. Но не успел он сделать и двух шагов, как Роман окликнул его.

— И не вздумай поднимать руку на эту девочку. Мы не причиняем вреда детям, Аттикус. Это понятно?

Я повернулась ровно настолько, чтобы увидеть, как Аттикус сдержанно кивнул.

— Понятно, — сказал он. А потом вернулся к своему столику.

По какой-то идиотской причине я чувствовала себя более уязвимой теперь, когда Аттикуса не было со мной. Конечно, он хотел выпотрошить меня. Но он также был буфером между мной и паханом. Теперь перед ними стояла только я, и я понятия не имела, почему они до сих пор не отпустили меня.

— С-спасибо, — сказала я им, решив, что именно этого они и ждут.

— Что ты на самом деле взяла? — спросил Роман. Мое сердце набрало скорость, бешено колотясь в груди. Он смотрел на меня с кристальной ясностью, как будто видел меня насквозь, как будто видел каждую мысль в моей голове и каждое невысказанное слово, таящееся у меня на языке.

Правда сидела там, ожидая признания. Конечно, я скажу ему правду. Лгать Роману Волкову было самой глупой вещью, которую я могла сделать.

Это было самоубийство.

Скорее всего, он вытащит пистолет и пристрелит меня прямо здесь, на глазах у своих людей. Перед моим отцом.

И всё же я не могла заставить себя сказать ему то, что он хотел услышать. Мне это сошло с рук. Бумажник Аттикуса был отвлекающим маневром, и это сработало.

Я не собиралась отказываться от цепи Сойера.

Я это заслужила.

— Его деньги, — произнесла я с уверенностью, которой не чувствовала.

Роман угрожающе шагнул вперед, пугая меня своим телом. Он излучал силу. Жестокое намерение вибрировало в нем, как нечто осязаемое в воздухе. Этот человек был не просто опасен, он был самим злом. У него была власть прикончить меня. И Сойера. И моего отца. Он был воплощением всех плохих парней, и он знал, что я говорю неправду.

— Не лги мне.

Мой подбородок дерзко вздернулся, и ложь, скрывающаяся внутри меня, превратилась в дикое существо, защищающее правду. Оно рыскало взад и вперед внутри меня, обнажая острые как бритва зубы, с которых капал яд.

— Вы босс моего отца, — сказал я ему. — Я бы никогда вам не солгала, — я повернулась к отцу, бросив на него испуганный взгляд. Мои глаза умоляли его помочь мне.

Когда я снова посмотрела на Романа, его проницательные глаза сузились.

— Твой отец работает на меня, но ты знаешь кто я на самом деле?

Я опустила глаза, изображая уважение, и засунула руки в карманы. Мои пальцы коснулись цепочки, но выражение лица осталось прежним.

— В-вы — пахан.

— Верно, — подтвердил он мягко, мягче, чем я когда-либо слышала от него раньше. Он хотел, чтобы я доверяла ему, ослабила бдительность. — Я пахан. А это значит, что я — высшая власть. Я владею всеми людьми на этом складе. Я владею твоим отцом. И самое главное, ты принадлежишь мне. Я дам тебе ещё один шанс сказать мне правду, дитя. Скажи мне, что ты взяла у Аттикуса, и ты будешь свободна, без последствий. Соври мне ещё раз, и я сломаю твоему отцу обе руки. Ты этого хочешь? Ты хочешь, чтобы я сломал руки твоему отцу?

Я всхлипнула, и это было по-настоящему. Качая головой взад-вперед, я шмыгнула носом:

— Пожалуйста, не трогайте моего папу.

Его голос оставался холодным, полностью лишенным эмоций.

— Тогда скажи мне, что ты на самом деле взяла у Аттикуса.

Мои легкие дрожали, когда я пыталась выровнять дыхание. Правда толкалась у меня во рту, требуя, чтобы я ее выплеснула.

Я не сомневалась, что Роман выполнит свою угрозу. Борис подошел к отцу и положил ему на плечо тяжелую руку.

Мой отец не был маленьким человеком, но Борис возвышался над ним. Огромный, со всей твердостью русского характера, шпион был сделан исключительно из мускулов и ненависти. Папа ничего не сказал, но его глаза умоляли меня отдать Роману все, что он хотел.

Правду.

Медальон.

Чего бы ни потребовал этот страшный человек.

Но я знала кое-что, чего не знал мой отец. Если бы я сказала Роману правду, мой отец был бы спасен, а я — нет. Борис мог и не сломать папе обе руки, но отрубил бы одну мне. Сломанные кости заживали, но медицинской науке только предстояло научиться восстанавливать руки. Моя судьба зависела от человека, которому я лгала.

Я бы рискнула папой, чтобы спасти себя. Это была самая тяжелая афера, в которую я когда-либо играла.

Не сдерживая слез, я повернулась к Роману с дрожащим подбородком.

— Пожалуйста, не делайте ему больно, — тихо попросила я. — Я ничего не взяла, кроме бумажника. — Я шмыгнула носом и вытащила деньги из кармана. — Можете взять их. Заберите всё. Это всё, что я взяла, клянусь.

Роман просто уставился на меня, поэтому я двинулась вперед, выдав еще больше лжи, пока она не начала звучать, как правда, пока я сама не поверила в неё.

— Это было простое пари. Мне было скучно, и я просто хотела чем-нибудь заняться. Это был просто вызов, чтобы посмотреть, смогу ли я достать его бумажник. Это было глупо. Мне жаль. Вот, возьмите деньги. Я даже не хочу их. Мне очень жаль.

Никто не потянулся за деньгами. Им не нужна была сотня долларов Аттикуса.

— Кто бросил тебе вызов? — тихо спросил Дмитрий, его голос был твердым камнем против моих мягких, глупых слез.

— Ф-Фрэнки, — завопила я громче, чем нужно. — Мне очень жаль.

Три босса посмотрели через склад, где их племянница всё ещё сидела у стены, а затем опять на меня.

— Пожалуйста, — взмолилась я. — Мне очень жаль. Я больше никогда этого не сделаю. Клянусь. Мне очень жаль. Пожалуйста, не трогайте моего отца. Пожалуйста, поверьте мне.

Лицо Романа сморщилось от отвращения.

— Хватит, девчонка. Довольно этих никчёмных рыданий.

Я вытерла нос тыльной стороной ладони и судорожно вздохнула, отчаянно желая выполнить его приказ. Это было трудно, но мне удалось остановить поток слез, держа глаза опущенными, сосредоточенными на полу, а не на страшных людях, готовящихся сделать нечто ужасное.

— А ты как думаешь, Роман? — спросил Александр, и в его веселом голосе зазвенело веселье. — Девочка лжет? Неужели мы должны сломать её отцу руки?

Следующим рассмеялся Дмитрий, и напряжение чудесным образом спало.

— Похоже, Борис умирает от желания переломать несколько костей, брат. Может быть, нам следует оказать ему эту любезность, а?

Роман усмехнулся, тихо и зловеще.

— Нет, братья, девочка поклялась, что не лжет. Я склонен ей верить.

Все мужчины в полукруге издали удивленные смешки.

— Неужто, — спросил Оззи.

— Она поклялась, что взяла только деньги. Аттикус не утверждал, что она взяла что-то ещё. Нет никаких причин продолжать мучить девочку.

Я не сводила глаз с ботинок, чтобы они не увидели, что я поняла, что победила.

— С-спасибо, — сказала я им, снова шмыгнув носом. — Большое вам спасибо.

— Ладно, девочка, проваливай отсюда, — приказал Рокко.