Страница 13 из 14
– Нет, почему же, – неопределённо отозвался Иван Николаевич. – Им нельзя придавать большого значения, но и нельзя ими пренебрегать. Кто знает, почему человек скрывает своё имя, может быть это клеветник, а может быть он и в самом деле боится за свою жизнь…
Пронин хотел представить себе, как построил Матвеев своё умозаключение.
– Ну, а как всё-таки Прибытков отравил Савельева?
– Здесь может быть несколько вариантов, – многозначительно ответил Матвеев. – Савельев мог зайти к Прибыткову по дороге домой, мог зайти к Прибыткову в кабинет перед уходом с работы, выпил у него в кабинете стакан воды, а тот и подсыпал яд, да мало ли ещё как, до этого нам ещё предстоит докопаться…
Пронин опять принялся рассматривать письмо.
– Во всяком случае, – посоветовал он Матвееву, – я бы пошёл не по линии изобличения Прибыткова, а по линии поисков автора этого письма. Если только это не фантазёр, делающий безответственные умозаключения на основании слухов о прошлом Прибыткова, этот человек, осведомлённый о преступлении, следовательно или сообщник, или свидетель, очень близко стоящий к преступнику.
– И тем временем, пока я буду искать автора письма, позволить Прибыткову замести все следы? – раздражённо отозвался Матвеев. – Нет, Иван Николаевич, не такого совета ждал я от вас!
Пронин видел Матвеева насквозь.
– Ты, конечно, хочешь, чтобы я посоветовал тебе арестовать Прибыткова?
– Да. И потом уже собирать доказательства. Только так!
– Нет, нет, я категорически против – сказал Пронин. – Оставь Прибыткова в покое, его нельзя ещё трогать, анонимка – не доказательство.
– Конечно, дело не в анонимке, – сказал Матвеев. – Но я уже установил подозрительную близость Прибыткова с Савельевым предшествовавшую смерти Савельева. И принимая во внимание прошлое Прибыткова…
– Которое, кстати, никак не подтверждается его деятельностью в МТС, – сказал Пронин. – Мы слишком часто устремляемся в прошлое, пренебрегая настоящим.
– Вы что же, ставите под сомнение всю прошлую работу наших карательных органов? – спросил Матвеев.
– Нет, не всю, но многое ставлю под сомнение, – сказал Пронин. – Вспомни решения двадцатого съезда, постановление ЦК о культе личности…
– Если бы Прибытков был неправильно осуждён, – возразил Матвеев, – он давно добивался бы реабилитации!
– У всякого свой характер, – возразил в свою очередь Пронин. – Человек – сложное существо и не всегда легко его понять.
– Нет, я не понимаю, почему это вы берёте Прибыткова под защиту, – перебил Матвеев Пронина. – Правильно говорили в крайкоме, что вы постарели, вы утрачиваете ощущение борьбы…
– Что ж, выступи с этим на районной конференции – насмешливо сказал Пронин. – Но Прибыткова я прошу всё-таки не трогать.
– Это что же – директива? – вызывающе спросил Матвеев.
– Да, если хочешь – директива, – твёрдо сказал Пронин. – Я не позволю у себя в районе создавать искусственные политические процессы, слишком уж много потерь понесла от них наша страна.
– Но прокурор не зависит ни от кого и руководствуется только законом, – сказал Матвеев, отворачиваясь от Пронина.
– Совершенно верно, я тоже знаю Конституцию, – сказал Пронин. – Но коммунист Матвеев прежде всего обязан подчиняться райкому партии.
– В таком случае, я обращусь в край, – сказал Матвеев.
– Это твоё право, – суховато сказал Пронин. – Но помни: поспешность хороша только при ловле блох.
Враг народа
Сколько разных людей проходит перед глазами секретаря райкома! Разных людей, разных характеров, разных профессий… Во всех надо вглядеться, во всех разобраться, всех понять. А время бежит, тысячи дел позади, тысячи дел впереди, ни с кем нельзя задержаться, иначе сразу образуется толчея, всех надо пропустить через себя и двигаться самому, всё время двигаться.
Как много общего, думал я, глядя на Пронина и невольно оглядываясь на самого себя, между политическим деятелем и писателем. Создавать какие-то ценности можно только в непрерывном общении с людьми, в каждом нужно почерпнуть что-то и каждому нужно что-то дать для него самого – непрерывно брать и непрерывно отдавать, вечный процесс жизни. Много общего и много разницы. Художник, который влияет на жизнь через искусство, действует на людей исподволь, он тоже пропускает людей через себя, но берёт из них и от них точно то, что нужно ему самому, что нужно ему для личного творчества, множество людей художник соединяет в одно, он типизирует людей и показывая и повествуя свои обобщения, или принижает, или возвышает поглощённую им массу людей.
Иное дело политик. Его задача – побудить к творчеству самих людей. Политик же вбирает в себя людей полностью, такими, какие они есть, со всеми плохими и хорошими их качествами, чтобы сплавлять их в некий конгломерат, создавать такие общественные формации, где для каждого найдётся какое-то место, причём политик, организатор этой формации, должен стремиться к тому, чтобы для каждого нашлось наилучшее место…
Занятый повседневными делами, разговаривая с посетителями, принимая решения и отдавая распоряжения, Пронин то и дело возвращался в своих мыслях к Прибыткову, мысль о Прибыткове тревожила Пронина всё сильнее и сильнее, он с досадой думал о том, что Прибытков прошёл через него как-то слишком скоро, Пронину следовало бы в своё время задержаться на этом человеке, поглубже вникнуть в его сущность, понять, что же это за человек, и найти ему какое-то определённое место в той общественной формации, которую он, Пронин, возглавлял то ли в силу своей целеустремлённости, то ли в силу своего опыта, то ли в силу доверия оказанного ему партией, в которой он состоял и которой верно служил без малого сорок лет.
Что тревожило Пронина при мысли о Прибыткове? Он заступился за него перед Матвеевым, но у него не было твёрдой уверенности в том, что он сам прав.
В том, что Прибытков работал в МТС хорошо, в этом Пронин не сомневался. Но почему он работал хорошо? Это был сложный вопрос. Потому ли, что просто любил свою работу, делал дело ради дела, или потому, что любил свою Родину, делал дело ради людей, ради своего народа? В этом заключалась существенная разница, в этом и заключалась разница между беспартийным и партийным отношением к делу. Если Прибытков в глубине души глубоко беспартиен, возможно, Матвеев прав и Пронину не след за него заступаться. Но если Прибытков относится к делу так, как относился к нему Савельев, как относится Пронин, как должен относиться, чёрт побери, наконец, тот же Матвеев, надо сделать всё, чтобы развеять тучи, сгустившиеся над его головой.
Пронин принимал посетителей, звонил по телефону, подписывал бумаги, но Прибытков не выходил у него из головы. Такое состояние нуждалось в какой-то разрядке. Проще всего было встретиться с Прибытковым, предлог для такой встречи найти было нетрудно, – всмотреться в него, углубиться со всей проницательностью и решить, решить для самого себя – что это за человек.
Предлог?
Да вот хотя бы проверить – выделили в помощь комсомольцам из школы № 3 тракториста или нет…
– Узнайте, где находится Дыховичный, узнайте, но не соединяйте меня с ним, – оказал Пронин одному из инструкторов райкома, зашедшему к нему по какому-то делу.
– Дыховичный уехал в какой-то колхоз, – через несколько минут сообщил инструктор.
Пронин облегчённо вздохнул, теперь он мог вызвать инженера Прибыткова, не опасаясь налететь на директора МТС. Пронин сам позвонил в МТС.
– Позовите-ка товарища Прибыткова, – попросил он.
Тот, кто подошёл в МТС к телефону, смущенно крякнул и ничего не сказал.
– Я говорю, позовите товарища Прибыткова, – повторил Пронин. – Это говорят из райкома партии.
– Это говорит диспетчер Иванихин, – ответил неуверенный голос. – Товарища Прибыткова нет.
– А где он? – нетерпеливо спросил Пронин.
– А это кто? – ответил вопросом на вопрос тот же голос.
– Пронин, секретарь райкома, – сказал Пронин, начиная уже раздражаться. – Вы что, мух, что ли, у себя ловите, товарищ Иванихин?