Тайна замковой горы

Поскольку я пока не мог забрать кабинет – ключи от дома по-прежнему были у госпожи Шмерц, то было решено, что до моего совершеннолетия мебель постоит в доме госпожи Фрюлинг, а, когда я смогу забрать её, то мне откроет дом Летиция, у которой оставались ключи от дома бабушки Генри.

Скажу, что этот дом был продан только через несколько лет, когда родня бабушки Генри сделала выбор и решила остаться навсегда в той стране, где они прожили долгие годы. Мне было очень грустно, что в этом дорогом для меня доме, где прошло много счастливых часов моей жизни, теперь жили совершенно посторонние люди, но такова жизнь.

Летиция прожила после ухода бабушки Генри ещё восемь лет. Я её часто навещал. Мне нравилось её семейство, я видел, что Летиция окружена заботой и любовью, но что-то в ней изменилось. Она вроде бы бывала и весёлой, и хлопотливой, как раньше, но не было в ней той жизнерадостности, что при госпоже Фрюлинг.

37. Между второй и третьей фотографией. Встреча с Микельсами

Через три месяца мне исполнилось восемнадцать лет.

Почти полтора месяца: с окончания лицея до моего дня рождения я жил один в опустевшем пансионе. Директор объяснил мне, что моя опекунша по некоторым обстоятельствам не может забрать меня к себе. В таком случае меня полагалось сдать в приют, но директор похлопотал, и мне разрешили оставшееся до совершеннолетия время пожить в пансионе. Он разрешил мне выходить в дневное время, и я употребил свободные дни на обучение вождению автомобиля.

И вот наступил долгожданный день.

В присутствии нотариуса госпожа Шмерц очень быстро и нервно сложила с себя обязанности моей опекунши. Выглядела она неважно, сильно похудела, глаза ввалились, и их окружали синие тени. Одета она была очень бедно. Мне показалось, что госпожа Шмерц боится смотреть мне в глаза. Несмотря на то, что я не видел от неё ничего хорошего, в тот момент мне стало её жаль. Я подписал какие-то бумаги, которые мне подал стряпчий, получил целую стопку каких-то документов. Госпожа Шмерц почти кинула мне две связки ключей: от дома и от замка. Я пробормотал:

– Спасибо, – но она мне ничего не ответила.

После этого мы расстались, и больше я ее никогда не видел. Может быть, мне следовало проявить милосердие, навестить её, возможно чем-то помочь. Но я чувствовал, что она будет совсем не рада. Ведь я являлся для неё живым укором. Она понимала, что растратила существенную часть моего имущества и очень боялась разоблачения.

Не могу передать тебе, Поль, с каким чувством я вступил под крышу моего родного дома. Я совсем забыл, как он выглядел. Но как только шагнул через его порог, мне сразу показалось, что я никогда его не покидал.

Летиция помогла мне на первых порах. Она наняла женщин, которые провели уборку, вытерли многолетнюю пыль, выбили ковры, помыли окна и простирали шторы. И дом снова стал приветливым и гостеприимным. Я освободил одну комнату и там разместил наследство бабушки Генри – мебель работы индийских кустарей. Сюда же я принес и все подарки бабушки Генри. А их много накопилось за эти годы. И все они были со смыслом. На моё шестнадцатилетие бабушка Генри подарила мне модель каравеллы «Санта Мария» Христофора Колумба. Она заказала её специально для меня.

– Смотри, – сказала она, – парусники прекрасны, они как птицы, летящие над водой в неведомые страны. Но для меня это ещё и символ вечного поиска, стремления к чему-то новому, неизведанному и прекрасному. И ещё мне почему-то кажется, что и ты когда-то тоже устремишься на поиски чего-то загадочного и никем пока не открытого на таком же или похожем корабле…

Ну, Поль, ты знаешь, что этой догадке бабушки Генри не суждено было сбыться, разве только в переносном смысле. Мои поиски неизвестного проходят только в архивах, библиотеках, да иногда на раскопках.

Один раз бабушка Генри подарила мне диковинную вещицу, работу китайских мастеров: девять ажурных резных сфер находящихся одна внутри другой и выточенных из цельного куска слоновой кости без единой склейки.

– Погляди, какая тонкая и чистая работа. Сделать такое можно, только если у мастера есть огромное терпение и виртуозное мастерство. Если сразу представить себе, что должно получиться, то работа покажется невыполнимой. Но если всё делать тщательно и аккуратно, шаг за шагом, то в результате можно создать вот такое чудо.

Дарила она мне и множество других интересных вещей, и, конечно, книги. Ты, Поль, всё это видел много раз, не буду долго тебе рассказывать. А одним из самых дорогих подарков для меня стала вот эта фотография, на которой я запечатлён с моими родителями. Все годы, что я учился в лицее, она стояла на моём столике, и я иногда, глядя на неё, мысленно беседовал с моими родными.

То лето было переломным моментом в моей жизни. Я закончил лицей, был свободен и самостоятелен и жил в своём доме.

Печалила меня только мысль о том, что бабушка Генри не дожила до этого времени.

За оставшийся летний месяц мне предстояло сделать три важных дела: поступить в университет (тогда вступительные экзамены сдавали позже, чем сейчас – в сентябре), съездить в замок, и купить автомобиль.

До экзаменов оставалось недели три, а сразу после них начинались занятия в университете. Поэтому все дела надо было делать побыстрее. Я решил начать с покупки автомобиля. Мне очень хотелось въехать в замок на личном авто. Конечно, это было юношеское тщеславие, но я всё-таки решил исполнить свою мечту. Оправдывал я себя тем, что на автомобиле можно добраться до замка гораздо быстрее, чем в экипаже. Большими средствами я не располагал, поэтому купил сравнительно недорогую модель и отправился в путь.

Я ехал почти без остановок, только перекусил один раз в придорожном трактире, да постоял недолго у того места, где когда-то находился злополучный овраг, в котором погибли мои родители.

Когда я въехал в Вундерстайн, то мой автомобиль произвёл настоящий фурор. Люди бросали все дела, чтобы поглазеть на диковинную повозку без лошади. Автомобили заезжали к ним нечасто. Когда моя машина приблизилась к замку, то в просвете полуразрушенных ворот показалась мужская фигура. Она устремилась ко мне навстречу, и когда мы почти поравнялись, я остановился.

Микельс, а это был он, тогда ещё статный молодой мужчина, был взволнован почти до слёз.

– Ваше сиятельство! Вы приехали! Вы всё-таки приехали! А я верил, что вы приедете, я вас ждал. Недели две уж прошло, как вам восемнадцать сравнялось, а вы всё не едете. Я уже в столицу собирался, узнать, как у вас дела, сказать, что ждём вас…

Я почувствовал, что должен был хотя бы написать. Но я и предположить не мог, что про меня кто-то помнит, что меня ждут.

Я пригласил Микельса сесть в машину, и мы въехали во двор замка. Здесь нас встретила молодая женщина – жена Микельса Фанни. Она немного робела, и старалась держаться позади мужа.

Вместе мы открыли дверь и вошли в замок. Я и Микельс – через двенадцать лет после того, как покинули его, а Фанни – впервые.

Со смешанным чувством радости и печали вступил я под эти своды. Здесь я провёл самые счастливые и беззаботные дни моей жизни, и здесь же я испытал самое огромное горе.

А Микельс всё говорил и говорил. Он сообщил мне о смерти своих родителей, о том, как они мечтали снова увидеть меня, да вот, не пришлось… Рассказал о замужестве своей сестры, о своей женитьбе. Поведал и о том, как переживали верные слуги, когда в замок наезжала госпожа Шмерц, как выносила и запихивала в экипаж какие-то вещи. И как они старались не попадаться ей на глаза, хотя очень хотелось спросить, куда и зачем она увозит господское имущество. Я понимал, что они чувствуют передо мной вину за это, и поспешил успокоить Микельсов, сказав, что важно только одно: они сохранили для меня самое дорогое – самих себя. Они были тронуты, но я увидел в глазах Микельса невысказанный вопрос. Я попросил прямо сказать, что его беспокоит.

– Я хотел бы узнать, ваше сиятельство (если это дерзость с моей стороны, простите меня): можем ли мы считать себя по-прежнему слугами дома графа Вундерстайна, или вы предпочтете нанять другую прислугу, а нам надо искать иное место?