Страница 2 из 104
За спасение руководства меня наградили дембелем и медалью, и я отправился назад в Москву, где уже полным ходом шла перестройка. Ускорение, гласность и демократизация принесли с собой много нового, в частности — наркотики, которые начали косить молодёжь не хуже автоматных очередей в Афгане.
Пристрастилась к заразе и моя сестрёнка… Когда я впервые увидел Настеньку после армии, то даже не узнал её. Осунувшаяся, серая, с мешками под глазами — она как будто жила в полусне и только едва заметно улыбалась. Не человек, а тень.
Я пытался помочь ей, спрятать, увести от этой напасти, но ничего не вышло — она просто сбежала. Через пару дней я нашёл её в каком-то притоне на продавленном диване — холодную, с остановившимся взглядом и тонкой ниткой слюны, стекавшей из уголка рта. Моя Настенька умерла. На войне мне довелось видеть всякое, но смерть сестры чуть не лишила меня рассудка. Не помню, сколько тогда простоял над её телом…
— А чё она, так и не проснулась?
Вопрос задал тощий парень, который, оказывается, всё время был в соседней комнате.
— Чего? — я смотрел, но не мог сконцентрироваться на нём, перед глазами всё плыло.
— Не проснулась, говорю? Она вчера у меня взяла на пробу порошка, поставилась и уснула…
— Так это ты, тварь, ей это говно дал?
Ответа я ждать не стал — метнулся вперёд и впечатал тощее тело в стену, а потом бил, бил, бил… В себя пришёл, когда кулаки уже не могли сжиматься, а голова наркоши превратилась в кровавое месиво. С такими травмами не живут — это я знал точно, но ни малейших угрызений совести не испытывал.
Милиция пришла на следующий день, и опера доставили меня в СИЗО. Жить не хотелось, но гнить на зоне из-за конченого урода хотелось ещё меньше… Тогда-то я и вспомнил о номере на визитке, которую мне дал мужичок с комитетской мордой. Через несколько часов после звонка меня забрали из изолятора в новую жизнь.
Секретное управление КГБ СССР, которое занималось подготовкой высококлассных диверсантов и ликвидаторов — вот где я оказался. После короткого карантина началась моя учёба: физическая подготовка, рядом с которой даже физуха в ВДВ казалась детским утренником, различные техники работы с собственным телом, дыхательные практики и даже медитация… А кроме того, тренировка памяти, навыки «чтения» людей, иностранные языки, выживание в любой местности и климате, оперативная работа и многое-многое другое.
Я научился делать оружие из любых подручных средств, научился убивать быстро и незаметно. Я сам стал оружием — опасным, умелым и смертоносным.
После завершения основной программы мне предложили пройти дополнительный курс, чтобы стать тем, кто уничтожает таких же, как я сам. Тех, кто предал, или тех, кто сломался. В прошлой жизни я вряд ли согласился бы на такое, однако теперь для меня ничего не имело значения.
Тренировки продолжились — ещё более интенсивные, ещё более изматывающие. Я бежал, стрелял, бил, колол, догонял, резал… Но всё заканчивается, закончилось и моё обучение. А вскоре и страна, которой я служил, перестала существовать. Однако управление осталось — только вывеска сменилась.
Я приступил к работе, к которой меня так хорошо готовили. Мне довелось побывать на всех континентах и во многих странах. Я устранил сотни целей, провёл несколько крупных диверсий и ни разу не ошибся, ни разу не провалил задание. Предатели, отступники, ликвидаторы иных спецслужб — я сталкивался со всеми и всегда побеждал. Десятки лет мой позывной «Феликс» шёпотом произносили в узких коридорах управления, а о моей удаче чуть ли не слагали легенды… Жаль только, что разделить успех оказалось не с кем.
Время шло, я старел, а значит, терял хватку, становился слабее и медлительнее. Так, по крайней мере, думало руководство, и поэтому в день моего пятидесяти пятилетия не было банкетов, торжественных речей и наградных часов — зато у подъезда меня встретили четверо молодых людей с подозрительными бумажными пакетами в руках…
Схватка между профессионалами не может длиться долго, вот и наш не очень честный поединок завершился за пару секунд. Несколько приглушённых выстрелов и пять тел на асфальте — четверо совсем неживых и один почти мёртвый.
«Хороший счёт», — успел подумать я, прежде чем жизнь кончилась и наступила тьма.