Страница 21 из 42
Отпустил его руку и повернулся к Инге. Все бы отдал сейчас за то, чтобы стереть это испуганное затравленное выражение с ее личика. Улыбнулся ей как можно дружески и коснулся руки лёгким приветственным жестом.
Облегчённо выдохнув, девушка тихо проговорила:
— Рада встречи. Давно вас не видела.
Не смог сдержать новой улыбки, и она чуть покраснела, смутившись.
Катерина устроила так, что сидел я рядом с Ингой. Спасибо ей за заботу, но близость девушки не давала мне сосредоточиться и настроиться на правильные слова. Я погрузился в себя, снова и снова прокручивая то, что хотел сказать.
— Матиас, вы давно знакомы с семьёй Инги?
Я вынырнул из своих мрачных мыслей и уставился на итальянца.
— Очень давно, с Дэнисом — с позапрошлого витка, с Катариной с прошлого. А Ингу я взял на руки раньше ее отца.
Девушка вздрогнула, когда я упомянул ее имя, и беспомощно взглянула на Катерину.
— Ты знаешь эту историю, котенок, — подтвердила та, — твой папа тогда чуть не погиб. Мэтт помог исцелиться мне и присмотрел за тобой.
Инга о чем-то заговорила с Пискапо, а я окунулся в воспоминания того дня. Неожиданно яркие, учитывая то, сколько времени прошло. Вспомнил, как Катерина вручила мне новорожденную Ингу, и как я сидел, держа ее на вытянутых руках, боясь пошевелиться и потревожить спящую девочку.
— Знаешь, что я подумал, увидев тебя в первый раз, — сказал я внезапно для самого себя, — что ты самый красивый ребенок на свете.
Все ещё растерянная Инга пробормотала:
— Спасибо. Наверное.
— Ты и сейчас самая красивая девушка из всех, кого я знаю, — продолжил я.
Инга испуганно глянула сначала на меня, потом на родителей и, повернувшись к итальянцу, сказала:
— Сержио, ты, наверное, знаешь, что я просила Совет Старших найти мне новую пару. Мы не говорили об этом, но мой первый начертанный отказался от меня. Можешь даже спросить почему. Я не спрашивала.
Она откинулась назад, давая Пискапо увидеть меня. Наши взгляды скрестились. Достойный соперник, снова подумал я. Уверенный в себе, спокойный. Итальянец продолжал улыбаться так, словно ничего необычного не происходило.
— Я не буду спрашивать, — протянул он, пристально глядя мне в глаза, — я скажу ему спасибо.
— Имеешь право, — тут же отозвался я, — но я все равно скажу.
Вот он — мой шанс озвучить свои оправдания так, чтобы девушка выслушала, не сбежала при первых же словах. Я посмотрел на нее, на слезы в прекрасных глазах, на руку судорожно сжимающую пальцы итальянца. Почувствовал, как холод пробирается от пальцев выше, разрушая кровеносную систему. Успеть бы.
— Я думал, что спасаю тебя, Ириска. Думал, что проклятие твоего рода все ещё на тебе. Не хотел стать причиной твоей гибели.
Инга продолжала плакать, отчаянно качая головой. Холод уже подбирался к плечам. Я не чувствовал рук, но не это причиняло мне боль. Я смотрел, как она приникла к Пикапо в поисках защиты. От меня. Смотрел на ее слезы, слушал отчаянные всхлипы. Смотрел и думал, что каждый раз, когда я появляюсь рядом, то делаю любимую несчастной. И это осознание убивало меня быстрее, чем взбесившаяся магия.
Перед глазами промелькнули наши последние встречи: ее совершеннолетие — она такая юная и такая уязвимая плачет от унижения и потрясения; наша встреча в "Созвездии" — Инга с ужасом взирает на меня после того, как я чуть было грубо не овладел ею; ночь у ее студии — и снова слезы и шок от моих слов… Что она видела от меня? Унижение, оскорбления, обвинения, а теперь ещё и этот полуобман?
Я вздохнул и решился:
— Это правда, Ириска. Но не вся.
Дождался пока она поднимет голову, нашел ее глаза и продолжил:
— Я дурак, Ириска. Я думал, что ты осталась маленькой девочкой. Такой, какой видел в последний раз. Я думал, что мне не нужна твоя…
Слова застряли в горле ледяным комом, и я испугался, что рухну прямо сейчас, ломая красивый Катин стол и круша ее любимую посуду. Взял себя в руки и договорил, то что должен был:
— Я думал, что мне не нужна твоя твоя пылкая детская влюбленность.
Внезапно, именно от этой правды, от понимания, что я нашел в себе силы быть честным с любимой, мне стало легче. Я сделал вдох и договарил:
— Я ошибался, Ириска. Ты мне нужна больше всего в этом мире, и я готов быть покорным псом у твоих ног. Я так ошибался. Но не переживай — так как я наказал себя, никто уже не сможет.
Я встал, стараясь не выказывать своей слабости, снова посмотрел на свою самую сладкую девочку, с которой сейчас прощался — на этот раз осознанно. На ее узкую ладошку в руках Пикапо, на заплаканное прелестное личико, и сказал итальянцу:
— Береги её, береги как самое большое сокровище. И благодари бога, что она выбрала тебя.
А потом ушел, стараясь шагать уверенно и быстро. Слышал, что Катерина зовет меня по имени, но не мог остаться даже ради ее спокойствия. Сел в машину, выехал за город и только тогда занялся лечением.
На удивление, после признания, я чувствовал себя значительно лучше. Но, тем не менее, я прекрасно понимал, что просто отдаляю неминуемое. Отказываясь от борьбы за начертанную, я намеренно обрекаю себя на гибель. Я буду жалеть о своем выборе, буду накручивать себя, буду мучиться от чувств к ней. И каждая такая мысль может запустить приступ ледяной магии. Когда-нибудь сердце не выдержит. Когда-нибудь все закончится.
Я завел машину и поехал в аэропорт, намереваясь вернуться домой, в Испанию. Почему я поступил так? Прекратил борьбу, даже не начав? Ответ простой: я причинил Инге слишком много боли. Так много, что она ищет спасения в другом мужчине. Я не хочу и не буду больше пугать ее, навязывать себя со своей любовью. Если действительно люблю ее, то отпущу. Нужно быть честным с самим собой и признать, что Пикапо подходит Инге гораздо больше, чем я со своим взрывным темпераментом и неуравновешенной психикой. Я хочу, чтобы мои сегодняшние слова стали последним грустным моментом в ее жизни.
Счастья тебе, моя солнечная девочка, и пусть этот итальянец окажется действительно таким надёжным, каким кажется.
Глава 17 Инга
Мы остались ночевать у родителей. Я в своей комнате, а Сержио постелили в гостевой. Закончить чаепитие, естественно, не удалось. Мои эмоции притупились, я загнала в себя и отчаяние, и боль, и чувство потери. Испытывать последнее, казалось бы, было неправильно и странно, но оно грызло меня изнутри. Столько боли было во взгляде Мэтта, столько отчаяния, что я просто не могла выбросить его из головы. Хотя очень, старалась, честно.
Мама тоже была не себе. Потерянная, озябшая. Она жалась к папе как будто в попытке спрятаться от реальности. Я смотрела и не понимала — казалось, что ей больнее, чем мне. Хотя куда уж.
Лишь мужчины держались с достоинством. Впрочем, если говорить о папе, то ни разу не видела его выходящим из себя. Рассудительный, спокойный, надежный как скала. Очень тщательно и умело скрывающий свои эмоции. Но я видела, что даже ему не по себе. Переживает за меня? За маму?
Мы разошлись по комнатам сразу, как навели порядок в гостиной. Перемывая вручную мамин фарфор, которым она так дорожила, что не доверяла стерилизатору, я радовалась, что слезы мешаются с водой, и можно утираться мокрой рукой. И никто этого не заметит. Или сделают вид, что не замечают.
Уснула я быстро, буквально провалившись из одной действительности в другую. Мне приснился Мэтт.
Во сне я была маленькой девочкой. Лет восьми-девяти. Мэтт привел меня в городской парк развлечений.
— Я хочу на Гору Ужаса, — топала я ножкой, зная, что мне не откажут.
— Ты слишком маленькая, Ириска. Вон, там написано, что аттракцион для детей с десяти лет.
— С родителями можно, — вмешивается в наш разговор служащая парка.
Я умоляюще гляжу сверху-вниз, и Мэтт обреченно кивает, соглашаясь. Он никогда мне не отказывал. Просто физически не выносил вида моих слез. И да, я это понимала и этим пользовалась. Родители тоже меня баловали, но там я знала предел. С Мэттом предела не было. Мне было позволено решительно все. Единственный запрет, из-за которого я дулась на него в детстве — прилюдное использование магии. Мне так хотелось похвастаться его фигурками, что он делал для меня, но это оставалось единственным, в чем он мне отказывал.