Страница 95 из 107
Представительный дядечка оказался Георгием Гараняном, на плечах которого сейчас громоздилась ответственность за тот самый проект с мелодиями для отдыха и души, и собственно которого ожидал Градский, тут же передавший ему свою партитуру. Гаранян принялся меня пристально разглядывать, словно красну девицу, заодно удерживая мою руку. Я даже малость засмущался. Не хватало ещё, чтобы в меня начали влюбляться всякие мэтры. Закончив с гляделками и рукопожатиями, он загадочно проронил:
— Так вот ты какой! Однако…
— Мы с Георгием взяли на себя смелость сделать предварительный прогон твоих пьесок. По моему разумению получился отличный результат. Было бы замечательно, если вы сами прослушаете исполнение своих произведений и дадите окончательную оценку готовности. Как раз сейчас в Большом зале проходят репетиции назначенного оркестра и прогоны работ участников проекта. Мы с Георгием идём туда и можем проводить, — подключился Таривердиев.
— А можно мне тоже поприсутствовать? — обратился к нему Градский, с возрастающим недоумением прислушивающийся к нашему разговору.
— Конечно можно, дружище Александр! В зале никому не возбраняется присутствовать. В основном, приходят студенты и преподаватели Консерватории. А сегодня видели там самого Дмитрия Дмитриевича Шостаковича.
На сцене Камерного зала оркестр исполнял неповторимые рыбниковские мотивы, немного напоминавшие саундтрек из будущего фильма «Шла собака по роялю». Сам маэстро сидел в первом ряду правой части партера вместе с тремя породистыми мужчинами. В одном из них угадывался знакомый мне Никита Богословский. По почти пустому залу кое-где кучковались группки зрителей. Шостакович возвышался на левой стороне балкона первого амфитеатра вместе с худощавой женщиной в очках. Наша четвёрка деликатными мышками прокралась по внешнему правому периметру партера до ряда с сидевшими композиторами и заняла свободные места с краю, стараясь не мешать мероприятию.
Когда закончился концертный номер, вызвавший жиденькие аплодисменты малочисленных слушателей, композитор Рыбников поднялся на сцену к микрофону и витиевато высказал благодарности оркестру за прекрасное исполнение его сочинений. Пожав руку импозантному дирижёру, он вернулся на своё место. У микрофона оказался Гаранян и сообщил, что следующим номером будут исполнены сочинения композитора Чекалина. Дирижёр полистал партитуры на пюпитре, постучал палочкой, привлекая внимание музыкантов, и взмахнул ею. Медленно и величаво зал наполнился шедеврами Игоря Крутого: «Ты в моём сентябре», «Я скучаю по тебе даже, когда сплю» и «Когда я закрываю глаза», пришедшими в этот иновремённый мир под чикиным авторством.
— Решили соединить все три ваши композиции в одну сюиту, — посчитал нужным пояснить мне в правое ухо Таривердиев.
Композиции действительно были слиты в единое целое, но переходы между частями получились какие-то неряшливые, ухудшающие общее восприятие. Когда затихла последняя нота, Микаэл тронул меня за плечо, понуждая выйти на сцену. В животе у меня вдруг нервно завибрировали кишочки. Не хватало ещё наполнять это священное место звучанием своей иерихонской трубы, опозорившись на веки вечные.
— Микаэл Леонович, мне чего-то нездоровится. Можно я туда не пойду? — взмолился я.
— Вот так новости! — прошипел Таривердиев, — Ты тем самым выкажешь неуважение к музыкантам.
— Ну, тогда вообще снимайте эту вещь с проекта, — психанул я.
— На каком основании? — опешил Микаэл.
— Скрипки спят, пианист откровенно фальшивит, — перечислил наобум претензии.
Дело в том, что у любого даже самого высокопрофессионального оркестра могут иногда наблюдаться слабозаметные ошибки. Основная масса слушателей их не воспринимает. Таривердиев неожиданно согласился с моей трактовкой, но просил учесть усталость музыкантов, работающих на репетициях и прогонах с раннего утра.
— Может быть, устали, а может, показали своё отношение к малоизвестному автору. Если устали, то пусть отдыхают, а не халтурят. Я так сильно расстроен, что даже не хочу ни с кем и ни о чём говорить, — заявил я и с деланно расстроенным видом поплёлся к выходу.
В любой игре всегда стоит предусмотреть возможности финала. Сама судьба помогала мне прекратить плодить чикины сущности, а конкурировать с мэтрами не сильно-то и хотелось. К тому же мои призрачные разведчики доложили о скором приезде Фирсова во дворец ЦСКА на Ленинградке.
— Товарищ Чекалин! Вернитесь, пожалуйста! — позвали меня голосом Гараняна.
— Я в туалет, — выдал первое, что пришло в голову.
Странно, но как только я вышел в фойе, волнения в животе тут же прекратились. Поколебавшись немного, направился в всё же композиторскую писсуарню. Обычный скучный белый кафель с висячими писсуарами на стене, пол средней чистоты, кабинки, слава всем богам, закрытые от нескромных взглядов и в коих стенки исписаны пошлыми рисунками, хулиганскими стихами и непристойными предложениями. Пара студентов озабоченно зависала у писсуаров. В кабинках кто-то кряхтел и звучно портил воздух. Я пристроился к свободному писсуару, отлил положенную норму и направился к умывальнику. Из кабинки вышел, с трудом переставляя ноги, сам Шостакович и тоже подошёл к умывальнику. Мне стало вдруг ужасно стыдно видеть такого великого человека в таком неподобающем месте. На выходе из туалета меня подстерегал Гаранян с виноватым видом и печальноликая женщина в очках.
— Уважаемый товарищ Чекалин! — обратился Георгий, — Прошу вас, не обижаться на оркестр. Они действительно очень устали. Максим Дмитриевич приносит свои извинения за этот досадный инцидент.
— А кто такой Максим Дмитриевич? — невинно поинтересовался я.
— Этот негодник есть мой сын, — раздался позади мягкий приятный голос.
Я вздрогнул и обернулся. Сзади медленно подходил улыбающийся Шостакович. Печальная женщина в очках встала рядом с ним и заботливо взяла под локоток.
— Вы, молодой человек, первый, кто не побоялся заметить недочёты в исполнении оркестра. Разрешите пожать вашу руку, — произнёс Дмитрий Дмитриевич и обратился к Гараняну, — Пианиста я рекомендую заменить. Вы не будете возражать, если я сегодня же позвоню и приглашу сюда Святослава Рихтера. Он будет рад возможности поработать над такими чудесными композициями?
— Я даже о таком и мечтать не смел! — воскликнул распорядитель и обратился ко мне:
— Товарищ Чекалин, тогда окончательное прослушивание позвольте поставить ориентировочно на ближайшую субботу. Обязательно позвоните мне до указанного срока для возможных уточнений.
Георгий протянул мне свою визитку.