Страница 5 из 18
– Мое, пресветлый отец, – почтительно ответствовал Леннар, выглядывая из фургона. – Это мои родственники. Мы едем из Ланкарнака, покупали там ослов. Вот этих. На которых мы сейчас едем.
Жрец-мытарь окинул взглядом Леннара, на лице которого плавала почтительная и самая невиннейшая улыбка. К облику этого типа сложно придраться, поймал себя на мысли храмовник: в меру почтительности, в меру благопристойности, ведет себя ровно, богобоязненно – перед тем как заговорить с жрецом, прочел короткую отмыкающую уста молитву. Прочел?.. Прочел. И закон Семи слов, кажется, соблюдает.
– Хм, – скривился жрец, – неплохие животины. А пошлину с покупки вы заплатили?
– Конечно.
– А доплату за вывоз за городскую черту?..
– Да.
– А подорожную мзду?
– Разумеется, пресветлый отец.
– А налог на подковы? Надеюсь, вам известно, что подкова – один из символов Благолепия, и за каждую подкову полагается внести в казну Храма по четверти пирра. Следует по пирру за каждую подкованную лошадь… э-э-э ну осла… то есть.
Королева, которая и не подозревала о таких тонкостях налогообложения в собственной стране, сидела тише мыши, потому что так шепнул ей Леннар. Но ее природная гордость, увеличенная благоприобретенной королевской надменностью, бунтовала. Тем временем жрец поименовывал все новые и новые выплаты, налоги и пени, которые он начислял буквально на глазах. Время от времени он возводил к небу глаза, вероятно спрашивая у пресветлого Ааааму: все ли перечислил, ничего не забыл?.. Потом жрец вынимал из-под одеяния кожаную флягу с чудотворным питьем и прикладывался. Глаза его блестели, он ощутимо пошатывался, но языком молотил неустанно.
Закончил он тем, что, густо икая, предложил пожертвовать треть груза и одного из ослов (по выбору самого жреца) в пользу Храма. Кроме того…
– Следует делать отчисления в особый… ик!.. фонд Храма, который, к великому прискорбию, следует тратить на поимку мерзкого, грязного нарушителя Благолепия, рвоты из уст вонючего демона, плеши мира, гнойного чирья, уродующего тело Чистоты м-мира… тлетворных ветров из жирной задницы Илдыза, – терпеливо и стараясь не икать или икать не очень явно, перечислял жрец, – сына осла и муравьед… ик!.. словом, скверного Леннара, уродища из выгребной ямы миров, скопища помоев и… ик!.. – Жрец запутался в пышных эпитетах, последовательно прилагаемых к персоне Леннара, несколько раз повторился и наконец добавил: – Делайте взнос. Вы-зы-нос. Или вы, быть может, хотите, чтобы богомерзкий сей урод, объявленный Храмом вне всех законов, гулял на свободе и выпускал на честных людей своих зловонных демонов? Тогда, конечно, можете не платить, н-но… х-хе… вы тем самым отстраняетесь от Храма и выводите себя из-под чудотворной сени его законов. А это…
Королева Энтолинера не выдержала и звонко крикнула:
– Мы заплатим, но нельзя ли побыстрее?! Мы спешим!..
Жрец надул щеки и с шумом выпустил воздух. Подбоченился и, снова приложившись к фляге с питием, воскликнул гневно:
– Это кто осмеливается перебить… и-ык!.. жреца Храма?! Вы, жалкие простолюдины! Ну, ты! А ну тащи сюда свою шлюху, посмотрим, что это за п-птица!
Энтолинера попыталась выпрыгнуть из фургона, но Леннар удержал ее.
– Мы заплатим, – пообещал он, заискивающе улыбаясь. – Вот двадцать пирров, достаточно? Я так думаю, этого хватит, чтобы покрыть все траты, что ты перечислил, пресветлый отец.
И несколько серебряных монет перекочевали из ладоней Леннара в трясущиеся то ли от жадности, то ли от невоздержного пьянства руки жреца смотрителя. Одна из монет, в пять пирров достоинством, скатилась на землю, и один из стражников, сопровождавших жреца в его благородной миссии поборов, поднял ее и принялся разглядывать. Попробовал на зуб, проверил чеканку.
– Новенькая, – сказал он и облизнулся.
Как раз в этот момент Энтолинера выглянула из фургона. Стражник отвлекся от созерцания монеты, взглянул на молодую женщину – и вдруг, вздрогнув, снова влепился взором в поверхность монеты. Туда, где был выбит, вычеканен ПРОФИЛЬ КОРОЛЕВЫ.
У стражника оказался цепкий, наметанный глаз. А может, еще и потому, что он не пил, как жрец смотритель… так или иначе, но стражник узнал… Он уже открыл было рот, но в ту же секунду Леннар спрыгнул на землю и почти без замаха влепил свой кулак в переносицу стражника. Раздался треск, стражник беззвучно опрокинулся на землю. Альд Каллиера воспринял это как руководство к немедленным действиям. У благородного беллонского дворянина, сына Озерного властителя, давно чесались кулаки, так что в этом смысле Смотрителю и его людям не повезло до чрезвычайности. Альд Каллиера направил осла на второго стражника, подмял его… Бедняга получил по лбу одной из тех подков, за которые следовало платить по четверти пирра в казну ненасытного Храма, и незамедлительно вернул богам свою потрепанную душонку.
Жрец смотритель, который не успел понять, чему так удивился сбитый Леннаром с ног стражник, ощутил лишь легкое прикосновение того же к основанию собственного черепа. После чего в его голове взорвалось багровое солнце, и жрец больше ничего не увидел.
– Даже посопротивляться не могли для приличия, сволочи… тьфу! – в неописуемой досаде воскликнул альд Каллиера и обуздал забившего копытами осла, которому словно передалось его настроение. – На бесчинные поборы горазды, а чтобы защищаться, как подобает мужчине, – на это их не хватает!.. Крысы и дети крыс!
Один из гвардейцев сопровождения, не кто иной, как правая рука альда Каллиеры, благородный тун Томиан, спрыгнул с осла. Перешагнув через повалившегося жреца, он опустился возле него на колени. Нет, не из почтительности перед нерадивым пастырем. Он просто обшарил его облачение.
Тун Томиан, сын одного из вассалов альдманна Каллиара, вместе с альдом Каллиерой покинул родное Приозерье и отправился на службу к арламдорскому правителю. Вот уже пятнадцать лет честь честью он состоял в гвардии. Главными качествами туна Томиана были неуступчивость, смелость и упрямство, которое порой доходило до ослиных характеристик. Облик туна Томиана был таков, чтобы максимально полно вместить три перечисленные черты характера: он был невысок ростом, необъятно просторен в плечах и груди, крепко стоял на земле мощными, заметно кривыми ногами. Широкое лицо с тяжелыми скулами украшали темные усы и борода, сбрить которые тун Томиан отказался едва ли не под страхом смертной казни. Впрочем, он и на казнь пошел бы, но не дал бы поганить свое лицо!.. Еще чего! Где вы видели безбородого и безусого беллонского туна? Вот то-то и оно!