Страница 12 из 17
Глава 5
Семейство Ингланд принадлежало к римско-католической церкви, и в свое первое воскресенье в Йоркшире я сопровождала их на службу. Мы семеро втиснулись в карету, которая повезла нас за две мили в город. Слуги еще раньше отправились туда пешком. Положенные им полдня отдыха слуги брали в воскресенье, и, чтобы хозяева перекусили по возвращении из церкви, для них заранее готовился холодный ланч.
С судомойкой Эмили я познакомилась в первое же утро, когда относила ведро с пеленками Чарли в постирочную комнату.
Прислонившись к бледно-голубой стене, Блейз ковыряла ногти.
– Няня Нэнгл стирала их сама, – презрительно процедила она, указав на ведро.
Эмили, хрупкая девушка с рябой кожей, посмотрела на Блейз, а потом сконфуженно обернулась на меня. Я не произнесла ни слова и оставила ведро на полу.
Брови Блейз полезли вверх, уголок рта злобно искривился.
– Что, руки замарать боишься? – выплюнула она.
Я ответила, что не имею права оставлять детей без присмотра ни на минуту. Тогда Блейз наконец отлепилась от стены и проплыла мимо меня на кухню. Эмили без единого слова взяла ведро.
Коляска подскакивала на ухабистой лесной тропинке. Благодаря ежедневным прогулкам с детьми я поняла, что дом находится на отшибе, рядом на склоне холма больше никто не живет, а на дне долины, словно тайное сокровище, прячется мельница. Я ожидала, что Йоркшир окажется краем болотистых вересковых пустошей с редкими деревушками с домами из серого камня. Однако местные пейзажи словно вышли из фантастического сна или из сказки. Деревья высились подобно сизым столбам в жилетах из желто-зеленого мха, а из влажной почвы, словно фонтаны, росли раскидистые папоротники. Местность была обрывистая, изрезанная трещинами, с темными ущельями и серебристыми водопадами, низвергавшимися в быструю коричневую реку.
Высокие склоны долины задерживали дым из фабричных труб, который, смешиваясь с низкими облаками, застилал небо мрачным серым пологом. Но сегодня воздух был чист, а небо ярко сияло лазурью. Дети показали мне свои излюбленные места: скалы – тут их называют «крагами»[29], – разбросанные по всему лесу каменные утесы до тридцати футов[30] высотой с естественными отверстиями, которые словно созданы, чтобы там прятаться. Дети показали мне камни для перехода через реку и упрашивали перебежать на другой берег. Саул легко прыгал по камням туда-сюда и весело смеялся, когда я отказывалась сходить с берега. Они наперебой твердили, что няня Нэнгл никогда не брала их с собой в лес.
Саул попытался сравнить наши с няней Нэнгл привычки, но вскоре стало ясно, что счет складывается в мою пользу: старая няня подавала на стол остатки от предыдущей трапезы, разрешала читать исключительно Библию по воскресеньям, а после мытья нещадно терла детей полотенцами.
Насколько же местная жизнь отличалась от газонов в парках и белых террас, к которым я привыкла! Здесь дети карабкались по крутым берегам, прятались за деревьями, периодически пропадая из поля зрения. Саул в этом поднаторел: он исчезал, а потом неожиданно выпрыгивал из укрытия. Милли старалась держаться поближе ко мне и периодически наталкивалась на коляску. Декка неторопливо брела рядом, собирая лесные цветы. Знаток местного растительного и животного мира, она показала мне буковые рощи и колонии грибов на стволах деревьев. Девочка была в курсе, как называется каждый гриб, и объяснила, что лишь самые стойкие могут расти в густой тени деревьев.
Декка сидела в карете напротив меня, в неудобной парадной одежде. Она совсем не походила на свою сестру, Милли, которая все утро выбирала ленты для волос и настояла, чтобы ее шляпку украсили новой атласной ленточкой. Их отец сидел, вольготно закинув руку за спину сына, а мать примостилась в уголке с аляповатым ридикюлем на коленях. Миссис Ингланд не пожелала взять малыша Чарли на руки и за все четыре дня, которые я тут провела, ни разу не появилась в детской.
Каждый вечер я приводила детей в гостиную, где мистер Ингланд играл с ними, а миссис Ингланд лишь молча наблюдала. Она пристраивалась на ручке кресла, словно не собиралась задерживаться, и облегченно вздыхала, когда по прошествии получаса Тильда, наконец, объявляла, что стол накрыт к ужину.
Заметив столь явное нежелание матери общаться с детьми, я поняла, что составила о миссис Ингланд неверное мнение, и, признаюсь, была разочарована увиденным. В те дни я часто вспоминала миссис Рэдлетт: как она украдкой присылала мне из кухни кусок пирога, как она играла с нами в саду, вставая на колени и не задумываясь о том, что пачкает юбку. Миссис Ингланд не выходила из спальни, даже завтракала там, и появлялась в столовой, только чтобы отобедать с мужем, когда мистер Ингланд приходил с фабрики в четверть первого. Хозяйка часто носила белое и передвигалась бесшумно – мягкая обувь не стучала по каменному полу, словно эта женщина была соткана из кружева. Но больше всего меня изумляло, что мистер Ингланд играл роль хозяина и хозяйки дома одновременно. Он распорядился, чтобы с любыми вопросами я обращалась к нему, и даже при случае приходил в детскую поцеловать детей на ночь. Я согласовывала с ним недельное меню и лишь затем передавала миссис Мэнньон. Просила у него денег на пополнение аптечки и обратилась по поводу новой обуви для детей. Беспокоя мистера Ингланда очередной просьбой, очередным пустяком, я переживала, что стану для него как кость в горле, что он вскоре меня возненавидит, но мои опасения оказались напрасны. Мистер Ингланд неизменно пребывал в прекрасном расположении духа, шутил и сыпал комплиментами.
Предыдущим вечером он признался, что в детской впервые царит идеальный порядок, и я ощутила, как внутри меня тихо засияла гордость.
– Ваша семья ходит в церковь, няня Мэй? – спросил меня мистер Ингланд.
– Нет, сэр.
По воскресеньям мы перемывали товар на неделю, пока отец подбивал деньги в гроссбухах. Большой, добела выскобленный стол был сердцем нашего дома, где мы делали все: шили, чистили овощи, сбивали масло, ели. Отец сидел в нарукавниках, сосредоточенно хмурясь над бухгалтерскими книгами, мы работали у него под боком, а мама готовила обед. Если Тед и Арчи слишком шумели, папа их выгонял. У отца не ладилось с большими числами, и он просил меня проверить расчеты. Я водила по строчкам пальцем, замечая, как он беспокойно переводит взгляд от чисел на мое лицо и обратно. Около половины сумм было записано неверно, и я аккуратно исправляла ошибки. «Что бы я без тебя делал, Рубарб?» – говаривал отец, со вздохом пододвигая к себе гроссбух.
Миссис Ингланд взглянула на меня из-под широких полей шляпы. На ее шее виднелось тоненькое золотое распятие.
– Вот бы и нам не ездить в церковь, – подал голос Саул. – Там скучно и плохо пахнет.
Под усами мистера Ингланда промелькнула улыбка, мы с ним переглянулись, а потом он произнес:
– Так ты окончательно отобьешь у няни Мэй желание ехать. Вы когда-нибудь бывали на мессе?
– Нет, сэр.
– А как у вас с латынью?
– Боюсь, не очень, сэр.
– Тогда ваши мысли могут начать разбредаться. Мы приехали.
Церковь располагалась на широкой пыльной улице напротив небольшого парка. За ухоженными газонами и цветниками виднелся канал, по которому лошади тянули груженые баржи. В церкви было прохладно и пахло плесенью. Мы заняли две свободные скамьи впереди. Супруги Ингланд и Саул уселись в первом ряду, а я с малышом и девочками устроилась за ними. Дети вели себя безупречно, даже Милли не шумела, хотя порой немного ерзала, слушая монотонную речь священника. Ингланды оказались среди двух-трех самых хорошо одетых семейств. Приход в основном состоял из простых рабочих людей, которые то и дело с любопытством поглядывали на меня с детьми.
Спустя десять минут после начала проповеди Чарли заплакал. Я положила ему палец в ротик, и малыш тщетно попытался его сосать. Тогда я дала малышу узелок, свернутый из носового платка, но и это не помогло. Чарли выгибался, собираясь разреветься не на шутку.
29
Краги – скалы, образованные песчаником.
30
Тридцать футов – порядка девяти метров.