Таков обычай...

Таков обычай… Неизменное и непреходящее течение жизни. Так уж заведено: даже самым сильным и смелым лидерам суждено когда-нибудь покинуть этот мир, оставив после себя достойного преемника, способного взять бразды правления в свои руки.

На’ви верно и безукоризненно следовали этому обычаю, с почтением относясь к заповедям предков. Старые вожди погибали на поле битвы или же угасали со временем, превращаясь в бесплотный дух, — один из миллионов других, что связывались между собой священным древом, — Эйвой.

Смерть Эйтукана была внезапной, болезненной и скорой… Люди развязали войну, желая избавиться от неугодных «аборигенов», дабы на руинах их мира построить собственный — серый, грязный, прожжённый до основания вредоносными испарениями, газами и отходами. И в столь непростое время потеря предводителя стала настоящим потрясением, выбившим почву из-под ног оматикайя.

И лишь вступление на престол сильного и достойного воина — прирождённого лидера — смогло зажечь в сердцах На’ви надежду на то, что ещё не всё потеряно. И хотя страх перед неизвестностью будущего по-прежнему гложил народ оматикайя, они изо всех сил старались не терять веру. Веру в справедливость карающей десницы, веру в собственные силы, веру в молодого вождя.

Цу’тэй в течение долгого времени проявлял себя как искусный воин, боец, охотник и лидер. Не знающий страха и поражений, он стал единственным кандидатом на место будущего оло’эйктана. Многие годы назад Эйтукан выделил юного воина среди других. Когда же тот вырос и возмужал, вождь принял решение касаемо кандидатуры преемника.

И когда воля вождя была озвучена, вопрос о том, кто именно станет супругом юной Нейтири, отпал сам собой. И хотя ни молодой преемник, ни будущая цахик не испытывали друг к другу даже тени тёплых и нежных чувств, пойти против воли оло’эйктана они не могли. А потому приняли решение вождя как данность.

И продолжительное время всё шло своим чередом — так, как и должно было идти. И лишь появление чужака — Джейка Салли — разрушило привычный уклад жизни оматикайя. Казалось бы, один человек. Однако сколько всего способен сделать он, раз и навсегда изменив судьбы тех, кто его окружает.

Цу’тэй не был глуп, слеп, наивен или же сентиментален. Он не питал надежд касаемо брака с Нейтири, не строил планов и не предавался юношеским мечтам и фантазиям. Однако жестокое предательство со стороны дочери вождя стало сродни удару в спину. Жестоко и подло — недостойно На’ви.

Предательство будущей супруги сильно задело гордость Цу’тэя, вывело его из равновесия, вынудив пойти на поводу у своих эмоций. Ненавидел ли он в тот момент Джейка? О, ещё как — всей душой. Желал ли перерезать ему глотку? Безусловно.

Однако обстоятельства сложились несколько иначе, и возможности поквитаться Цу’тэю не представилось. Люди атаковали их дом, разрушили его, сожгли дотла… Многие погибли, не оправившись от ран, других ждала скорая смерть, почти безболезненная. Некоторые же получили сильные травмы, однако остались живы. Можно ли было назвать их счастливчиками? Конечно, нет. Сломленные, побитые, израненные, они едва держались за жизнь, с надеждой думая об избавлении.

Погиб и вождь клана. И место его занял тот, кто был выбран на эту роль уже очень давно. Став же оло’эйктаном, Цу’тэй получил не только власть над вверенным ему народом, но и вдову покойного Эйтукана, которая, согласно древнейшему обычаю, должна была стать его женой.

Возможно, людям подобный обычай показался бы странным, недопустимым, даже диким. Однако На’ви не видели ничего предосудительного и неправильного в передаче вдовы вождя его преемнику. Как не видели ничего зазорного и недопустимого в том, что молодой оло’эйктан должен был возлечь с цахик в день своего «вступления на престол».

Мо’ат уже давно не являлась наивной и юной девой, а потому смутить её новостью о том, что теперь ей необходимо будет делить ложе с молодым вождём, было невозможно. Она прекрасно — лучше, чем кто бы то ни было — знала законы своего народа. И соблюдение их считала своим священным долгом как духовного наставника клана.

А потому, когда церемония посвящения завершилась, Мо’ат, как того требовал обычай, покинула На’ви, уединившись с молодым вождём в глубине леса. Нейтири проводила мать продолжительным нечитаемым взглядом, однако не произнесла ни слова. Что чувствовала в этот момент она, сказать было трудно. Впрочем, это не имело значения. Как не имели значения и слова сожаления, и сочувствующие взгляды, и полные потаённой обиды мысли…

Сжав ладонь Цу’тэя в своей, цахик уверенным и твёрдым шагом устремилась в сторону небольшой, закрытой от посторонних взоров поляны, окружённой высокими диковинными растениями причудливой формы, неподалёку от которой извилистой лентой протекала сапфировая лента ручья.

Свет миллиона звёзд заливал поляну, отражаясь в зеркально чистой глади ручья. А растения под серебряными лучами преобразовывались, покрываясь ярким ультрафиолетовым узором, что стелился по всей длине стебля и листа. Короткая же трава, устланная каплями росы, переливалась и горела сотнями мелких огоньков, что от прикосновения взметались ввысь.

Фантастическая и удивительная картина, которая, однако, воспринималась На’ви как нечто естественное и обыденное. Удивить их разнообразием оттенков, красок и цветов было сложно, практически невозможно. Хотя красота и уникальность флоры Пандоры вызывали даже во взглядах представителей коренного народа восхищение и интерес.

Впрочем, в этот самый момент Цу’тэя и Мо’ат мало интересовало окружающее их великолепие. Остановившись посреди поляны, они некоторое время медлили… И хотя цахик не испытывала ни волнения, ни беспокойства, ни скованности, ни неловкости, ей было непросто сделать первый шаг. Некая внутренняя сила держала её на месте, вынуждая отрешённо смотреть в сторону ручья, ощущая на себе тяжёлый и выжидающий взгляд молодого вождя.

И дня не прошло с момента гибели её супруга, а она уже стояла перед другим мужчиной, готовясь к тому, чтобы отдать ему себя. Осознание этого наталкивало на странные и противоречивые чувства, однако, к удивлению Мо’ат, не вызывало ни отторжения, ни страха, ни оторопи. Наоборот, мысль о том, чтобы возлечь с новым вождём, всколыхнула необъяснимое волнение в душе и тень интереса…

Обычай обязывал На’ви хранить целомудрие до заключения брака, а потому сомнений в чистоте и невинности Цу’тэя даже быть не могло. Молодой вождь свято чтил обычаи и традиции своего народа, искренне верил в них и никогда не ставил под сомнения укоренившиеся за многие и многие годы среди оматикайя убеждения и законы.

И осознание того, что Цу’тэй, несмотря на гордый, непоколебимый и резкий нрав, оставался невинным, в определённой степени льстило Мо’ат. Хотя она не призналась бы в этом даже самой себе.

Будучи супругой вождя, Мо’ат не смотрела на Цу’тэя иначе, чем на сильного воина, будущего предводителя и супруга дочери. Теперь же, стоя рядом с ним, размышляя над тем, что должно произойти, цахик впервые за многие годы увидела в молодом оло’эйктане мужчину. Сильного, крепкого, красивого, темпераментного и по-своему притягательного.

Мысль эта, подобно вспышке, осенила Мо’ат, вынудив её медленно обернуться в сторону Цу’тэя, смерив его продолжительным задумчивым взглядом. Воин стоял всего в нескольких метрах от неё. Напряжённый, несколько скованный, выжидающе и пронзительно взирающий на стоящую перед ним женщину, он, однако ж, не позволял себе совершить ни единого движения.

Неуверенность была тому причиной, волнение, внутреннее отторжение или же потаённая боязнь совершить ошибку, Мо’ат не знала. Однако бездействие и напряжённое и гнетущее молчание неприятно давили на женщину. И она, дабы скорее покончить с затянувшимися условностями, потянулась руками к некому подобию накидки, спешно и легко освободив себя от неё.

Освободившись от верхней части одеяния, Мо’ат, ни секунды не медля, сняла с себя набедренную повязку, представ перед напряжённым и цепким взглядом вождя полностью обнажённой, открытой, уязвимой… По крайней мере, именно подобная иллюзия складывалась в сознании при виде цахик. Однако то было заблуждение — непозволительное и грубое.