Страница 1 из 4
========== Часть 1 ==========
Живя среди грязи, невозможно оставаться чистым… Всё равно замараешься, всё равно увязнешь в помоях с головой. А если будешь пытаться выкарабкаться, если будешь барахтаться, то ещё больше провалишься в грязь. Потому что в нынешнем мире нет места ничему светлому и прекрасному. Потому что в их мире всё чистое и невинное должно погибнуть. Сгореть дотла, дабы своей красотой и нежностью не оскорблять пресыщенный грязью и жестокостью взгляд.
Так уж повелось: существуют «достойные» — благородные, возвышенные и ценные в глазах других существа, а есть сброд, которому нет места среди красоты и чистоты Верхнего мира. И как ни пытайся вырваться из канализации, как ни старайся выкарабкаться из зловонной ямы, всё равно найдётся тот, кто одним ударом заставит тебя пасть на колени — опуститься на землю — дабы наглядно продемонстрировать, где твоё место.
Джинкс знала об этом… С самого детства она знала, что такое быть второсортной, нелицеприятной, неугодной. Вынужденная воровать, сбегать, прятаться от задиристых и жестоких мальчишек, вынужденная молча, со слезами на глазах, наблюдать, как сестра яростно, не щадя себя, разбирается с зарвавшимися хулиганами, осыпая их лица точными и болезненными ударами, от которых у них точно останутся синяки, Джинкс слишком хорошо понимала — каково это, жить в подобном мире. В реальности, где таким, как она, было отведено место едва ли не у ног. Там, где и положено находиться смиренными и послушным псам.
Наверное, именно грязного и жалкого пса — дворняжку — видели в ней жители Пилтовера. Но уж точно не равную себе личность. Вот только они не понимали, даже не пытались понять, что Джинкс была намного сильнее их, умнее, выносливее. И, в отличие от граждан Пилтовера, что всю свою жизнь росли в благополучии, она была куда более опытной во многих житейских сферах — слишком рано пришлось ей повзрослеть, а потому у неё не было права медлить, оттягивая момент неизбежного.
Возможно, именно поэтому она слишком рано повзрослела… А повзрослев, сильно замаралась. Хотя разве можно было винить в этом Джинкс? Нет, уж точно не её. Она всего лишь хотела жить, всего лишь хотела получить всё то, чего была лишена на протяжении многих лет.
Жизнь жестока. Она сполна поиздевалась над Джинкс. И это оставило в ней раны — глубокие, болезненные, гноящиеся раны, к которым нельзя было прикоснуться, не разодрав едва затянувшиеся борозды.
Лишившись всего, что только было ей хоть сколько-нибудь дорого, Джинкс спятила… А если говорить честно, то просто стала той, кем ей суждено было стать, той, кто была заперта глубоко внутри неё на протяжении нескольких лет.
И эта сущность искала выход, стремясь завоевать законное место, укорениться в разуме и сердце Джинкс. Вот только кто ж знал, что сильная и невероятно стойкая девочка, повидавшая в столь раннем возрасте то, с чем другие никогда и не сталкиваются, сойдёт с ума.
Чокнутая девчонка, от которой можно было ожидать чего угодно. Сперва она может показаться милой, доброй, возможно, даже хрупкой, но если приглядеться, если побыть хотя бы немного рядом с ней, то можно увидеть, как из ангела рождается сущий дьявол.
Дьявол, для которого месть — самое сладкое и пряное слово, которое только может обволакивать горло, приятно щекоча язык. Дьявол, для которого нет места как среди отпетых злодеев, так и среди невинных ангелов.
Не она выбрала эту сторону, не она избрала этот путь. Так сложились обстоятельства, так сплелась её судьба. И единственное, что ей оставалось, это смириться с той реальностью, в которой она жила. А смирившись, сделать всё возможное, чтобы эту реальность изменить. Разрушить, если понадобится.
Впрочем, годы издевательств, унижений, бесконечной беготни в поиске наживы, страха пред завтрашним днём не только закалили Джинкс, не только повредили её рассудок, но и в корне изменили отношение девушки к правильному и неправильному, к допустимому и запретному. Мораль и нравственность, которым не осталось места в нынешней реальности, перестали играть хоть сколько-нибудь значимую роль в жизни разумных существ.
Кому нужна мораль, когда одни чуть ли не с рождения обречены голодать и бродяжничать, пока другие растут в избытке и полной обеспеченности? Кому нужна нравственность, когда тебя могут втоптать в грязь, сравняв с пустым местом, лишь потому, что родился ты не в Пилтовере? Кому нужны законы и порядок, когда весь мир построен на лжи, лицемерии и алчности?
Вот и Джинкс не нуждалась в том, чтобы ей зачитывали лекции о том, что плохо, а что хорошо. Она на своей шкуре убедилась в том, что хорошего в этом мире мало. Всего ты должен добиваться сам — потом и кровью.
Разочаровавшись же в законе, в справедливости в целом, Джинкс осознала, что вольна поступать так, как только пожелает. Она сама дала себе разрешение на это.И раз жители Пилтовера не видят ничего зазорного в том, чтобы ставить себя выше других, превознося чуть ли не до небес блага, что были им подарены с рождения, то почему она должна стыдиться собственных желаний и чувств?
Именно так думала Джинкс, стоя перед дверью в комнату Силко. Мужчины, что взял её под своё крыло, воспитал, взрастил, фактически став отцом… Родителем, которого Джинкс в нём не видела и не желала видеть, убеждённая в том, что её чувства, её привязанность и любовь слишком отличаются от тех, что должна испытывать девушка к своему отцу.
Она любила Силко как мужчину… И не просто любила, томно вздыхая от каждого слова или же скупого прикосновения, краснея и смущаясь, — нет, она его хотела. Хотела его доминирования, его жёсткости и грубости — самого Силко.
И если когда-то, будучи ребёнком, Джинкс краснела при виде целующейся в подворотне парочки, то теперь она сама готова была не только впиться в губы своего воспитателя, но и собственноручно раздеть его догола, дабы потом почувствовать в себе горячее мужское естество.
Джинкс даже усмехнулась: всё-таки прошедшие годы неслабо изменили её, перевернув вверх дном все убеждения, мысли и даже желания. По крайней мере, Паудер точно не стала бы представлять взрослого обнажённого мужчину, грубо берущего её на кровати, столе, полу — везде, где только можно было предаться плотским утехам.
Вот только она теперь не была той напуганной и жалкой девочкой, прячущейся за спиной старшей сестры. Нет, она выросла, стала опытнее, умнее, хитрее, проворнее. И краснеть и смущаться Джинкс больше не хотела. Только не перед Силко и только не сейчас.
Глубоко вдохнув, Джинкс дважды стукнула костяшками пальцев по двери, в то же мгновение услышав, как едва уловимая возня по ту сторону прекратилась. И буквально через считанные секунды раздался до боли знакомый голос, от которого у девушки каждый раз по коже пробегали мурашки.
— Заходи, — равнодушно проговорил Силко, и Джинкс невольно улыбнулась от осознания того, что он сразу догадался, кто был его «гостем». Впрочем, это было даже слишком просто…
— Приветики, — распахнув дверь, бодро произнесла Джинкс, одарив сидящего за столом мужчину самой очаровательной улыбкой, на какую только была способна.
Улыбка эта, впрочем, в следующее мгновение показалась девушке неуместной — особенно, если учитывать, что именно она желала от Силко получить… Хотя, когда он находился рядом, Джинкс было трудно сдерживать себя от эмоциональных и резких порывов.
— Какие-то проблемы? Тебе что-то нужно? — окинув девушку беглым взглядом, произнёс Силко, откидываясь на спинку стула. Джинкс еле сдержала себя от того, чтобы не фыркнуть в ответ на его вопросы.
— Можно и так сказать… — не зная, как стоит начать разговор на столь щекотливую тему, ответила Джинкс, водя взглядом по комнате, словно пытаясь отыскать деталь, которую раньше приметить не могла.
— И что конкретно? — устремив на воспитанницу заинтересованный и несколько настороженный взгляд, спросил Силко, постукивая пальцем по подбородку, замечая, как бегают выразительные голубые глаза из стороны в сторону.