Его по праву

Одной рукой доводя Нуалу до беспамятства, другой Нуада несильно сжимал волосы на её затылке, вынуждая сильнее выгибаться ему навстречу, прижимаясь щекой к его подбородку. Одурманенная, снедаемая желанием и похотью, пребывающая на грани, Нуала несдержанно и выразительно стонала и вскрикивала, нисколько не заботясь о том, как вульгарно и пошло это выглядит со стороны. Мысли её окончательно спутались, голова нестерпимо гудела, словно в ней кружился целый рой пчёл, тело было окутано жаром и лоснилось от пота, а лоно пульсировало сильно, настойчиво, болезненно сладко.

Уже ничего не казалось Нуале безнравственным, недопустимым или развратным: окутавшая её похоть не позволяла ей мыслить трезво и правильно. Внушаемые же братом эмоции и ощущения, которые он передавал ей с помощью их связи, сплетая воедино испытываемое ими наслаждение, вынуждали эльфийку всё больше погружаться в тёмный омут развратной и неправильной страсти.

Даже когда Нуада, прекратив истязать разгорячённое и влажное лоно умелыми движениями своих пальцев, несильно толкнул её вперёд, заставив опуститься животом на жёсткий мех, она не противилась, охваченная необузданным и мутившим рассудок желанием. Надавив на спину Нуалы, эльф принудил её сильнее прогнуться в пояснице, выше подняв округлые ягодицы, буквально уткнувшись лицом в медвежью шкуру.

Проведя ладонью по спине Нуалы вверх, Нуада небрежно и болезненно стиснул в ладони волосы на её затылке и, не позволив ей даже прошипеть от столь грубого жеста, резко вошёл в неё почти на всю длину. С губ эльфийки в то же мгновение сорвался отчаянный и жалостливый вскрик, и она попыталась отползти от брата, избавившись от обжигающей и резкой боли в лоне. Но Нуада не позволил ей этого сделать и, сжав одну ладонь на её бедре, а другой сильнее стиснув платиновые волосы, принялся совершать быстрые и глубокие фрикции, буквально вдавливая сестру своим телом в постеленные на полу шкуры.

На глазах его образовалась солёная слёзная пелена, а в голове отозвалась эхом мольба Нуалы замедлиться, дать ей передышку, позволить свыкнуться с новыми ощущениями. Но остановиться Нуада уже не мог, как бы ни хотел. Острое блаженство пронзало каждую его клеточку, волнами растекаясь по телу, приливая к низу живота, а влажные и горячие стенки лона так плотно обхватывали возбуждённую плоть при каждом проникновении, что эльф просто не мог думать ни о чём другом, — даже о причиняемой сестре боли.

Тяжело и загнанно дыша и хрипло вздыхая, Нуада рывками дёргал на себя Нуалу, грубо и резко толкаясь в неё. Взгляд янтарных глаз невольно падал туда, где были соединены их татуированные и покрытые испариной тела, и эльф, смотря на то, как его плоть погружается в тесное и влажное от возбуждения лоно сестры, не мог сдержаться от низких гортанных стонов.

Каждый грубый и быстрый толчок отзывался громким влажным шлепком, вынуждая Нуалу заливаться краской стыда, с силой кусая губы и стискивая пальцами короткий жёсткий мех, невидящим взором смотря перед собой. Каждое проникновение брата — каждый его толчок — по-прежнему вызывало неприятную и болезненную резь в лоне, но теперь она была не такой обжигающей и нестерпимой, как прежде.

Когда же Нуада, совершив несколько беспорядочных и резких фрикций, с низким рыком излился в неё, в порыве экстаза укусив её за плечо, сильно, болезненно, до крови, Нуала несдержанно и выразительно вскрикнула и рефлекторно сжала стенки лона, плотнее обхватив его плоть, почувствовав, как тёплое вязкое семя, наполнив её, стало стекать по внутренней стороне бёдер.

Выйдя из сестры, Нуада резко и быстро перевернул её на спину, жадно примкнув губами к влажному от крови, интимных соков и семени лону, сразу же скользнув в него длинным языком. Закинув стройные ноги Нуалы себе на плечи и с силой сжав её бёдра, он настойчиво и жадно ласкал её языком, осторожно царапая чувствительные и набухшие лепестки зубами, наслаждаясь громкими и несдержанными стонами, ласкающими его слух.

Нуала сильнее раздвигала ноги, толкаясь бёдрами навстречу алчным губам брата, желая почувствовать его язык как можно глубже в себе. Одной рукой сжимая медвежью шкуру, другой она стискивала волосы Нуады, не позволяя ему отстраниться или прекратить ласки. Казалось, они поменялись местами, и теперь Нуале выпал шанс управлять действиями брата, держа его под контролем. Ложная, но такая соблазнительная иллюзия, которой хотелось отдаться.

А Нуада всё продолжал терзать её лоно, доводя до исступления движениями своего языка, касаниями шершавых губ, осторожными и слабыми укусами. Мускусный и ни с чем не сравнимый запах сестры пробуждал в нём низменные желания, вынуждая уподобляться дикому зверю, а вкус её влаги, смешанный с металлическими нотками крови и его семенем, сводил Нуаду с ума. И он, одурманенный похотью и ослеплённый страстью, проникал языком всё глубже в лоно Нуалы, в следующую секунду принимаясь посасывать набухшие лепестки.

Тело Нуалы беспомощно дёргалось и извивалось на медвежьих шкурах, а с губ её слетали непристойные и громкие стоны. Она ненавидела брата за то, что он делал с ней, за то, в кого превращал её. Никогда бы раньше она не согласилась на подобное, никогда бы не позволила животным инстинктам взять верх над рассудительным разумом и чистым сердцем. Нуада развращал саму её суть, сея в душе сестры греховные и неправильные чувства и желания, вынуждая поддаваться низменным страстям, забыв обо всём на свете.

Только Нуада мог вызывать в ней столь противоречивые чувства. Только он мог доводить её до беспамятства своими откровенными ласками и извращёнными действиями, заставляя забыть о питаемой к нему ненависти. Только его она могла ненавидеть и любить одновременно.

Выгнувшись в спине и резко дёрнув бёдрами, словно от резкого укола, Нуала несдержанно и хрипло вскрикнула от накрывшего её экстаза. Всё тело эльфийки, пылающее от возбуждения и усыпанное каплями пота, дрожало и извивалось на жёстких шкурах. Она судорожно хватала губами горячий воздух, сквозь туманную дымку пытаясь посмотреть на стоящего на коленях совсем рядом брата, что неотрывно наблюдал за ней, проводя ладонью по губам, стирая с них её влагу и кровь.

Жалобно всхлипнув, Нуала отвернулась от брата и легла на бок, прижав к рвано вздымающейся груди острые колени. Осознание того, что произошло, только теперь в полной мере коснулось эльфийку, вынудив её почувствовать себя грязной и бесстыдной грешницей. Хрупкое тело её лоснилось от пота, между ног было липко, горячо и влажно… Она насквозь пропахла похотью, возбуждением и братом, и теперь не могла отделаться от ощущения, что совершила нечто ужасное и непростительное.

Заметив, как вздымаются рвано плечи Нуалы, а хрупкое тело её дрожит, словно бы от холода, Нуада медленно лёг рядом с ней и обвил рукой тонкую талию, почувствовав, как она дёрнулась, напрягшись всем телом. Просунув вторую руку ей под голову, он осторожно, будто бы боясь, что она воспротивится и оттолкнёт его, сжал её ладонь в своей, переплетя их пальцы. Нуала лежала неподвижно, не решаясь даже вздохнуть лишний раз. Она боялась, презирала и вместе с тем любила его настолько сильно, насколько вообще возможно было любить монстра.

— Что ты со мной сделал… — прерывисто вздохнув, прошептала Нуала, ужасаясь тому, насколько уютно и спокойно ей было в объятиях брата. — Я ненавижу тебя, презираю… — словно пытаясь уверить себя в правдивости этих слов, негромко произнесла она, почувствовав, как сильнее сомкнулась на её талии рука Нуады.

То, что Нуада вытворял с ней считанные минуты назад, не отказывая себе ни в чём, воплощая в реальность все свои извращённые мечты и желания, так сильно и резко контрастировало с тем, как он теперь сжимал её в объятиях, — аккуратно, тепло, почти по-отечески нежно — что Нуала не знала, что ей делать. Она должна была оттолкнуть его, воспротивиться, выбежать из покоев (даже нагишом, если потребуется), но вместо этого она только сильнее прижималась к сильному и горячему телу брата, подсознательно ища у него защиты и опоры.