Рана

О своем благополучном прибытии мальчик известил тетушку Марию и дядю Алекса открыткой с изображением Цепного моста. К рождеству послал еще открытку, одновременно поздравив их с Новым годом. Ему ответили, поблагодарили и тоже пожелали всего доброго. В приписке сообщили, что дядя Вальтер еще в конце ноября умер.

И ничего больше. Ничего.

Даже с Клари он потом не виделся. И странно, как подумаешь, что будапештцы за долгие годы могли бы не раз встретиться, например, в шестом трамвае или на улице Ваци.

И всю жизнь рана не заживала и терзала его самолюбие. Или совесть? (Ощущение было точно такое же!) Но почему? Почему?! Резкой боли он не чувствовал (даже в то время), никогда не чувствовал резкой боли. Но рана так и не заживала. За пятьдесят лет не зажила. И лишь через пятьдесят лет он нашел не объяснение, которое все развязывает, распутывает (почему не было простого понимания – непостижимо!) – нет, нет, это касалось не милого маленького «колышка», вновь одурманенного жизнью, солнечной молодостью подростка в синей рубашке, да нет же, не Магды, канувшей в вечность, будто выпавший волос или скатившаяся слеза, – а слова мудрого понимания, произнесенные спокойным, сдержанным тоном:

– Дядя Вальтер, я тоже состарюсь и умру. И теперь этого уже не долго ждать.