Ведьмино кольцо

Вдовья самогонка прибавила отваги, и он дошагал до подножия горушки. Волшебное сияние к тому времени потухло, гуд прекратился, но продолжение оказалось еще занимательнее. Из-за возвышенности вышли двое… не клеилось к ним понятие «человеки», а скорее, подходило другое, слышанное Грошиком на камском пароме от сухощавого интеллигентика в пенсне – «индивиды». Серебристые шлемы на головах, заместо личины – матовая стекляшка. Плечи, бока, ляжки – короче, все туловище обтянуто комбинезоном серебряного колера. За спиной болтаются не то рюкзаки, не то ранцы, из них какие-то проводочки свисают. Именно так Спиридон представлял себе гостей из других галактик и шибко возрадовался, что сказочные его измышления воплотились в быль.

Но может, и нет их, индивидов? И нимба он не видел, и гудения не слышал, а виной всему свекольный горлодер, в который дура баба всыпала аммиачной селитры или чего похуже.

Грошик осерчал, хватил бутылкой об осину и, пошатываясь, побрел вперед с распростертыми объятиями и застывшей идиотски приветливой улыбочкой. Намеревался изречь «Добро пожаловать до земной юдоли!», но тот из индивидов, что смотрелся поплечистее, прогуркотел чегой-то из-за выпуклой стекляшки и вытянул перед собой десницу. Что было в той деснице, Спиридон не разглядел, ибо в наступный миг разорвался его непутевый калган на мириады мельчайших частичек, и вознеслась Грошикова душа туда, куда так настойчиво кликали ее самоцветные светлячки…

Такова она, местность, расположенная в трех дневных переездах на гужевом транспорте от Перми и в одном пешем переходе от Сибирской железнодорожной магистрали. По российским меркам – почитай, цивилизация, а эвона сколько чудес происходит! И если ты, мой читатель, еще не утратил интерес, то следуй за мной далее.

Все только начинается.

Глава I

в которой слово предоставляется Вадиму Сергеевичу Арсеньеву

Как бы вы повели себя, если бы вас, законопослушного пассажира, ни за что ни про что ссадили с поезда, заломили руки и поволокли в кутузку? Не случалось с вами такой оказии? А со мной случилась.

Замечу, что я не просто пассажир, а штатный сотрудник особой группы при Спецотделе ОГПУ, в подтверждение чего имею документ, подписанный Феликсом Эдмундовичем Дзержинским, светлая ему память. И ехал я не с тещиной дачи в Жаворонках, а возвращался из служебной командировки, где по поручению самого председателя политуправления расследовал дело государственной важности. Восемь месяцев жил в Якутии, на «полюсе холода», намерзся, чуть не утонул, мог попасть под пулю, устал как собака, но предписание выполнил[1]. И с чувством глубокого удовлетворения пилил по Транссибу домой, где меня заждались друзья, начальство и невеста. Кто из них больше заждался, это еще вопрос, но сейчас нет смысла его обсуждать, потому как на захолустном полустанке между Свердловском и Пермью вошли в вагон здоровенные жлобы и велели мне следовать за ними.

Я спросил, по какому праву, а мне под нос сунули милицейские мандаты и без лишних слов – локти за спину. Жлобов было трое, и находись мы на открытом пространстве, я бы с ними сцепился. Приемам рукопашного боя меня обучали еще в царской контрразведке, а уже при Советской власти я взял себе за правило два раза в неделю ходить в физкультурный зал при динамовском спортобществе, так что слабаком и неумехой в драке себя не считаю. Но в вагоне теснота, кругом мирные люди, в том числе мамки с детьми. А у жлобов наганы. Затеешь потасовку, чего доброго, начнут палить, попадут в кого-нибудь…

В общем, вышел я с ними на перрон, поезд мой чух-чух в Москву, а меня затолкнули в руссо-балтовский кабриолет и куда-то повезли. Я честно предупредил: ребята, у вас будут неприятности. Я вам не шнифер и не домушник, которого можно за здорово живешь в обезьянник упрятать. Если в столице проведают о вашем самоуправстве, я вам не позавидую. А они мне: мы исполнители, у нас приказ, поэтому препираться с нами – только понапрасну атмосферу сотрясать.

– За что хоть меня взяли? – спрашиваю. – В чем обвиняют?

Но так ничего и не добился. То ли им было велено причину задержания до поры не разглашать, то ли впрямь ничего не знали, дуболомы стоеросовые. Единственное, в чем просветили, – в географических координатах. Станция, на которой меня из состава выгрузили, называлась Шумково. Судя по типовым домикам, ее лет двадцать назад построили, не раньше. А путь мы сейчас держали в райцентр Усть-Кишерть. Мне эти названия ни о чем не говорили, я здесь не бывал ни разу.

Ехали больше часа, дорога дрянная, таратайку нашу на каждом ухабе подбрасывало так, что чуть колеса не отваливались. Я думал, повезут в местное отделение милиции, уже и спич заготовил гневный – в расчете на то, что там кто-нибудь умный попадется и дотумкает, какую промашку его абреки совершили.

Было уже около полуночи, когда подъехали к кривенькому бараку, на котором висела линялая табличка с надписью: «Уголовно-розыскной подотдел». За тот час, что «Руссо-Балт» трясся по буеракам, я привел свою нервную систему в равновесие. Еще посмотрим, чья возьмет!

В бараке пахло портянками и борщом. Оно и понятно: первые сушились на бечевке возле печи, а второй плескался в тарелке на рассохшемся дубовом столе и быстро исчезал, поедаемый лысым крутолобым мужиком в гимнастерке и обтрюханных галифе. На шее у мужика было намотано кашне из овечьей шерсти. Хлебая борщ, он то и дело подкашливал – гулко, как в трубу: «гхы, гхы». Нехороший кашель, бронхиальный.

Мои конвоиры остались снаружи – все, кроме одного. Он подпихнул меня к столу и прогундосил:

– Доставили.

Лысый мужик зыркнул исподлобья.

– Молодцы, клопа вам в онучи! Свободны. А ты, – это уже ко мне, – присаживайся. – И он указал черенком ложки на гнутый венский стул.

Я бы ему и стоймя высказал все, что наболело, но раз приглашают, почему не сесть? Тон у едока дружелюбный, есть надежда, что сговоримся.

Стул был единственной новой вещью в этом помещении. Сделан, как полагается, из бука, ножки слегка разведены, полукруглая спинка. Откуда в этой глуши фирменная австрийская мебель?

– Нравится? – хмыкнул лысый. – Думаешь, заграница? Гхы… Нет, брат. Это у нас в районе три года назад артель для инвалидов войны открыли. Они эту красоту и выпускают. – И без перехода: – Борща хочешь? Мне соседка-солдатка целую кастрюлю наварила, клопа ей в онучи!

Это была его любимая присказка, без нее ему, наверное, и двух фраз не связать.

Сбил он меня с настроя своими стульями и борщом. Но я собрался, сделал обличье посуровее, ну, и выдал по полной программе. Удостоверение гэпэушное выложил, помянул, что лично знаком с Менжинским.

Лысый хлебать перестал, уронил ложку в тарелку. Козырьки бровей нависли у него над глазницами.

– Что значит повязали? Вот дурошлепы, клопа им в онучи! Русским языком сказал: доставить со всей обходительностью… гхы! – И покаянно притиснул руку к широкой груди. – Ты прости, Арсеньев, я этих недоумков взгрею как полагается. По уму я сам тебя должен был встретить, да поясница разболелась, чтоб ее… – Он, кряхтя, приподнялся, потер копчик. – Это у меня с войны, в Галиции, в окопах, застудил. С тех пор прихватывает… И дыхалку там же посадил – фрицевских газов надышался. Чуть подпростыну – кашель из самого нутра лезет… гхы, гхы!

Я-то знал, что такое германские газы – сам нюхнул их еще мальчишкой, в пятнадцатом году на фронте. И злость моя помалу улетучилась, понял я, что лысый – не подлец, не крыса канцелярская, из тех, что шаровары в кабинетах просиживают и росчерком пера людей без разбора в расход отправляют. И коли меня сюда притащили, значит, повод не пустячный.

– Вы кто? – спросил я уже без гонора. – Из угро?

– Бери выше.

Он выложил передо мной бумагу с броской шапкой «НКВД РСФСР». Пониже значилось: «Центральное административное управление». Об этом ведомстве я был наслышан – нашей конторе оно не подчинялось, но тоже было достаточно влиятельным, так как объединяло в себе и Главупр милиции, и Центророзыск, и административный надзор, и ведомственную охрану, и даже адресные столы.

1

Подробнее читайте об этом в романе Александра Ружа «Полюс вечного холода».