Малыш на миллион

— Ты просто глупышка, которую используют втемную, навесив лапши на твои наивные ушки!

Он смотрит на меня с жалостью. Где-то внутри начинает ныть болезненно. В груди печет. В горле собирается ком. Ясно, что теперь я — сама по себе. План прост и понятен. Осмотреться, найти лазейку и сбежать…

Багратов приподнимает мой подбородок двумя пальцами:

— Даю последний шанс, мышонок. Тебе нужно сознаться во всем по-хорошему, рассказать детали. Потом я тебя отпущу и не с пустыми руками. Помогу устроиться в этой жизни на первое время.

— Даже так? — шепчу, опустив вниз ресницы.

Невозможно смотреть в глаза самого дьявола. Или он не так уж плох?! Другой бы даже не церемонился. В фильмах ублюдки всегда сразу пускают в роль кулаки или кое-что похуже. Однако Багратов со мной осторожничает.

— Я вижу тебя насквозь. Ты кое-что скрываешь. Но в то же время чувствую, что тебя используют. Даю тебе шанс выпутаться из этой помойной ямы прямо сейчас. Зачем тебе эти интриги и скандалы? — спрашивает Багратов.

— Может быть, мне все это нравится?

— Не смеши, — качает головой. — Знаешь, кто первый страдает в месиве? Маленькие, серые домашние мышки. Им не хватает ни цепкости ума, ни изворотливости, ни жестокости крыс, которые бегут, едва запахнет опасностью. Как твоя сестра Ксана, — фыркает. — Ну же, открой свой ротик и скажи мне все, что знаешь. Я тебя отпущу и позабочусь о достойной жизни. Бедствовать не будешь.

— Слишком хорошо звучит. Слишком щедро. Зачем вам это?

— Сомневаешься в моих обещаниях?

— С чего мне вам верить?

— Слово Багратова тверже гранита. Спроси у любого. Я не бросаю слова на ветер. Всегда сдерживаю обещания, — выдерживает весомую паузу, делая акцент. — Всегда, Мышонок. Ты в эпицентре урагана, а я тебе предлагаю выход. Хватайся за этот роскошный шанс и иди прочь с миром. Будешь жить спокойно, как привыкла. Поверь, ни к чему страдать за тех, кому на тебя насрать.

— Я не буду страдать.

— Сейчас мы с тобой обсуждаем решение полюбовно. Станешь упрямиться, сценарий будет другой. Придется пролить много слез. Даю тебе минуту на размышление, — переводит взгляд на свои часы и засекает минуту.

Он не отрывает взгляд от секундной стрелки. Я чувствую, как быстро утекают отмеренные мне шестьдесят секунд, как проваливается в никуда время, словно жидкое масло сквозь пальцы.

Даже подумать ни о чем не успеваю. В мыслях пустота. Я смотрю на длинные, черные ресницы Багратова и его темноволосую макушку, волосы даже на вид кажутся жесткими. Хочется запустить в них пальцы…

— Время вышло.

Багратов поднимает лицо.

— Что ты решила?

Отрицательно качаю головой. Не могу. Он не поймет…

Ему, наверное, плевать на семейные связи, одобрение и любовь со стороны близких. Вероятно, он волк-одиночка, а я устала быть тенью в доме родного отца, устала ждать проявления тепла с его стороны…

Я была там словно пустое место! Не хозяйка, но и не совсем прислуга. Сверстники, дети прислуги и сами их родители меня сторонились. Боялись, что я буду стучать на их провинности отцу ради симпатии и признания с его стороны!

Поэтому когда ко мне за помощью обратился человек, единственный, кто относился ко мне с теплом и любовью, я согласилась помочь, не раздумывая. Я жизнь за сестру готова отдать! Багратову не понять.

— Ну что ж…  Я был щедрым и терпеливым. Я давал тебе возможность избежать последствий. Ты отказалась, — констатирует факт. — Теперь придется плясать под мою дудку. А дудка у меня свистит, как захочет, — ухмыляется рвано и жестко. — Сама напросилась. Не ной потом, на твои слезы мне будет плевать!

Багратов говорит пулеметной очередью. Я едва успеваю за ходом его мыслей.

— Встань с пола! — рявкает приказ. — Сейчас войдет мой человек, врач, возьмет все необходимые анализы и осмотрит тебя. Сделаешь все, что он скажет. Будешь послушной, — говори с холодной угрозой. — Поняла?

Киваю едва заметно. Багратов отходит к двери, распахивает ее и кивком приглашает в комнату врача.

Все происходит быстро, четко, без приветствий. Врач действует, словно робот, даже не смотрит в мое лицо. Я для него словно манекен, один из тех, на которых студенты-медики отрабатывают манипуляции.

— И еще одно, Мышонок.

Я замираю. Думала, что Багратов уже ушел. Но он обернулся напоследок.

Врач ловко проделывает манипуляции с моей правой рукой, чтобы взять кровь на анализы. Но я почти не замечаю того, что происходит. Поглощена тем, как смотрит на меня Багратов.

Человек-рентген. Его взгляд сканирует, обнажает слой за слоем. Под таким взглядом сложно удержать в секрете даже пылинку. Удивительно, как я еще не проболталась ему, не выдала все свои секретики…

Кажется, он запустил когти мне под ребра и держит их у самого сердца, считывая ритмичные пульсации.

— Располагайся поудобнее, невестушка. Ты здесь надолго. Соскочишь, когда я этого захочу. Но у меня характер, как ты сама сказала, дрянь. И сам я не подарок. Сволочь. Злая. Упрямая, жестокая сволочь. Сволочь, которая не любит, когда ей отказывают и плюют в лицо.

О черт…

Похоже, меня ждет “веселая” жизнь!

Глава 7

Серафима

Веселая жизнь в доме Багратова началась в тот же самый миг, когда за этим властным и жестоким мужчиной закрылась дверь. Врач в комнате начал задавать пытливые вопросы о моем здоровье! Я терпеливо ответила на все вопросы и позволила мужчине себя осмотреть. Однако он не ограничился лишь взятием анализов и первичным осмотром. Вижу, как он разматывает шланг и готовится установить капельницу.

— Зачем это?! — пугаюсь мгновенно.

— Распоряжение хозяина дома.

— Что вы собираетесь мне вводить?!

— Гораздо важнее, что будем выводить.

Действия врача уверенные и четкие. Наверное, такие манипуляции он уже сотню раз проделывал!

— Ложись, — показывает на кровать. — Руку, пожалуйста.

— Лечь могу, но руку не дам.

— Боишься, что я причиню вред?

— Вы бы не боялись на моем месте?

— Я давал клятву Гиппократа. Моя задача — спасать жизни людей, а не отбирать их, моя обязанность — лечить, а не губить.

— Но я жива и здорова.

Врач вздыхает и присаживается на кровать, опускает теплую ладонь на мою коленку покровительственным жестом.

— Как тебя зовут?

Раздумываю. Сказать или нет? Мое имя не такой уж большой секрет.

— Серафима.

— Очень красивое, необычное имя. Меня зовут Андрей.

— А по отчеству?

Он откашливается, с легкой улыбкой поправляет рукой волнистые темные волосы. Я понимаю, что он младше Багратова. Врачу лет тридцать с небольшим от силы. У него открытое, приятное лицо с мягкой улыбкой и светло-карие глаза.

— Просто Андрей. Идет?

— Хорошо, «просто Андрей». Что весомее — клятва Гиппократа или солидное денежное вознаграждение и угрозы со стороны криминального авторитета?

— Ты мне не доверяешь? — усмехается.

— С чего бы?

Кажется, мой лимит доверия был исчерпан Ксаной и Баженовым.

— Скажу по секрету, — подмигивает просто-Андрей. — Я бы тоже не доверял. Но зла я тебе не желаю, а Тимур Дамирович распорядился, чтобы за твоим состоянием тщательно приглядывали. Я могу позвать кого-то из охраны, чтобы они поддержали тебя, пока я устанавливаю капельницу. Но я думаю, нам ни к чему лишние глаза и руки. Я посижу с тобой, пока капельница не закончится. У тебя появится повод доверять мне, когда ты поймешь, что ничего дурного не произойдет. Наоборот, полегчает.

— Мне и так неплохо, — возражаю просто так.

На самом деле мутит и смотреть на яркий свет больно.

— Что ж, начнем…

Андрей не сразу втыкает в меня иглу. Сначала осторожно перетягивает мою руку себе на колено и гладит по запястью, расслабляя осторожными движениями.

— У тебя очень красивые пальцы и довольно сильные руки. Занимаешься спортом?

— Занимаюсь садоводством.

— Да ну? — в карих глазах Андрея мелькает огонек. — Это такая шутка?

— Это такая правда. Папа, воспитавший меня, был садовником. Мне всегда нравилось смотреть за его работой, а потом как-то само собой это стало и моим занятием.