Страница 71 из 82
Глава 18
май 334 года от Разделения остров Мечты, приют Хейвен — Это всё, что от неё осталось? Директор приюта Дороти Эстевес ткнула сухой веткой в буро-зелёную массу. Та частью впиталась в песок, частью подсохла под лучами Сола, но её оставалось вполне достаточно, чтобы исследовать. Из массы торчал блокиратор. — Да, мэм, — доктор Сэндвик посмотрел на экран анализатора, — это определённо она, волосы совпадают. Эстевес и не такое повидала за те пятнадцать лет, что здесь работала. Дети сгорали изнутри, превращались в желе, обтянутое кожей, скручивались, ломая себе позвоночник, с их мозгами и внутренними органами что только не происходило. Часто они, чувствуя приближение смерти, забирались в океан, где их съедали акулы и паку — такой конец был куда гуманнее медленного самопожирания. — Сообщите в Службу контроля, — распорядилась она. — Уже сделал, — доктор подозвал двух работников, те погрузили остатки тела вместе с песком в контейнер. — Кто-нибудь это видел? — директор повернулась к воспитателю. — Нет, — покачал тот головой, — она вышла из комнаты и пошла на берег. Обычно камеры фиксируют такие случаи, но после позавчерашнего урагана система наблюдения ремонтируется, а за всеми я лично уследить не могу. — Хорошо, заканчивайте здесь, и возвращайтесь к детям, не нужно, чтобы они это видели. Дороти ушла, не оглядываясь. Эти дёти мёрли, как мухи, хорошо если треть от каждого года доживала до выпуска из приюта. У девочки не было родителей, её в Хейвен привезла Служба контроля, с одной стороны, проще будет отдавать останки, а с другой — придётся заполнять дополнительные формы. Через месяц, когда инспектор Службы появился на острове с очередными воспитанниками, контейнер не нашли. Инспектор сличил данные с теми, которые получил доктор Сэндвик, вычеркнул имя девочки из списков живых, и забрал браслет. январь 335 года от Разделения Первые полчаса после того, как Веласкес вытащил девочку из цилиндра, она почти не реагировала ни на свет, ни на звуки, но состояние её было стабильным, и Павел потратил это время на то, чтобы перетащить цилиндр и остальное оборудование к себе в фургон. Жидкость он перелил в канистры, стоящие там же, в подземном зале, её набралось почти триста литров, столешница с кубиками и трубками много места не заняла. Цилиндр завернули в покрывало, и уложили на пол кузова. — И что ты будешь с этим делать? — Настя помогала неохотно, так что основную часть работы пришлось проделать Веласкесу. — Девочку я здесь оставлять не хочу, — сказал он. — Если она больна, то всё это пригодится, если нет, выбросить успеем. Сама посуди, община бездельников хранит в подвале ребёнка и оборудование, в котором я пока разобраться не могу, их перебили, но вниз не спустились. Смотри, она очнулась. Привет, тебя как зовут? — Мона, — сказала девочка, тряхнув светлыми кудряшками. — Меня зовут Мона. Моне было девять лет, в доме она находилась с лета, а до этого жила в приюте Хейвен. Люди, которые её здесь держали, вели себя хорошо, кормили Мону и развлекали, а ещё давали шлем, поиграть в игры, и водили гулять в сельву. То, что она делала в цилиндре, девочка не помнила, время для неё как будто останавливалось, сколько времени она там проводила, Мона не знала. — Вы отвезёте меня в приют? — спросила она. Красный браслет на её руке показывал тридцать семь часов с минутами, и время уменьшалось. Ещё несколько таких же браслетов нашлись там же, в подземном зале. — Если ты хочешь, — Павел включил автопилот, и машина сама ехала к западному побережью, путь был неблизким, почти семьсот километров неторопливый фургон мог проделать не меньше чем за четыре часа. — Нет, — Мона смотрела в окно, — мне там не нравилось. Агнес и Владек смешные, они лучше воспитателей. — А Рут? — Рут грустная, но она уехала, — девочка повернулась к Насте. — Я хочу с тобой остаться, можно? У тебя красивые волосы. Волкова фыркнула. — Только этого не хватало, — сказала она. — Эй, ты же в самом деле не собираешься забирать её себе или мне оставить? Если её украли из приюта, надо передать ребёнка полиции. — Ненавижу Хейвен, — Мона вмешалась прежде, чем Павел успел ответить. — У нас в группе уже четверо умерли, а один мальчик сгорел прямо в столовой, Финки Литтл, он ел макароны. А ещё я умею делать вот так. Она вытянула вперёд ладонь, и над ней зажёгся ярко-зелёный огонёк. Он стрелял искрами в разные стороны, они не обжигали, оставляли на одежде и обшивке машины крохотные светящиеся пятнышки, которые почти сразу исчезали без следа. — Какого чёрта? — Настя потянулась к пистолету. — Эй, Веласкес, это где такие приюты, в которых дети заживо сгорают? Я может многое о вас, мутантах, не знаю, но что вас держат в детстве вот в таких клетках на островах, в курсе. Сам отвезёшь её в Службу контроля, или мне сообщить? — Не торопись. Мона, не показывай это больше никому, ладно? Если чужие увидят, отправят тебя обратно в Хейвен. — Хорошо, — пообещала девочка. — Никому не буду показывать, только тебе. Я могу ещё красную такую пулялку сделать, но она жжётся. Настя, — сказал Веласкес. — Ты помнишь, я обещал тебе рассказать, что произошло, когда нас похитили? Считай, что девочка — часть нашего соглашения. Давай доберёмся до коттеджа, а там всё решим. Волкова недоверчиво посмотрела на Веласкеса, но ничего не сказала. Они свернули на середине пути между Тампой и Нижним городом, оставили с правой стороны Саус-Лейк с его гротами и отдыхающими, и не доезжая до побережья свернули к реке. Рио-Флор впадала в Саус-Лейк, а потом оттуда же и вытекала, доходила до края плоскогорья, обрушивалась водопадом с высоты в сорок метров на побережье, и дальше уже растекалась до самого океана. Шоссе шло к побережью параллельно реке, от него отходили участки к немногочисленным поселениям, место, где Рио-Флор впадала в океан, было удалено и от Ньюпорта, и от Акапулько. Коттедж стоял в пяти километрах от водопада, шум забивал любые звуки. Въездная дорожка огибала дом в кольцо, на ней стоял два чёрный микроавтобус и два фургона с эмблемами строительных компаний. Два человека в полной боевой экипировке, с автоматами и ракетницами на плечах, расхаживали перед главным входом. — Это твой деревенский коттедж? — Настя покачала головой. — Я тебя пристрелю, если не прекратишь мне скармливать всякое дерьмо.