Цифраторий

Телохранитель вернулся, нервно хлопнул дверью. Машина потихоньку тронулась вперед. Никто не сказал ни слова, все и так знали, что произошло, — СИПРО. Конечно, это был СИПРО, превративший милую женщину в сумасшедшую дуру. Пораженные этим синдромом либо несли всякую белиберду, как эта несчастная, либо творили совсем уж дикие, бесчеловечные вещи, о которых Эдвард не хотел даже думать. Горожане так привыкли к каждодневным вспышкам этой необъяснимой заразы, что даже перестали ей удивляться. Вопившая женщина, скрученная сперва Бобом, а затем брошенная на асфальт двумя копами, не собрала и трех любопытных зевак; только продавец суетливо выбежал из лавки, чтобы занести выставленные цветы. Прохожие продолжали спокойно себе топать вдоль по улице, спешили по своим делам, безмолвно огибая невинную жертву, как лужу. Или вроде того…

А женщина вскоре очнется и ничего не вспомнит. Совсем ничего. Ей будет ужасно стыдно, она станет переживать и глотать таблетки, чтобы заглушить стресс. Но никто во всем Шэлл Сити не скажет, что с ней произошло и по какой причине. СИПРО просто есть, как воздух, как небо, как звезды на нем, до которых никогда не добраться, потому что у шэллов нет крыльев, и летать они могут только вниз, спрыгнув с крыши дома или сорвавшись со скалы в попытке увидеть край мира.

Пробка впереди рассосалась полностью, и машина наконец-то набрала ход. Краем глаза Эдвард заметил газетный киоск и опять вспомнил про свою неудачную шутку. Но шутку ли? За последние несколько месяцев с ним произошло столько невиданных чудес, что выигрыш кругленькой суммы в лотерею не казался чем-то невероятным.

— Остановись у Цзы, — предупредил Эдвард. — Хочу кое-что купить.

— Хорошо, мистер Скам, — ответил водитель.

Телохранитель обернулся:

— Вы правда это сделаете?

— А что мне мешает?..

Машина выскочила из оживленных кварталов и понеслась резвой лошадью по полупустым улицам. Эдвард глянул на часы: «11:15», а потом расстегнул пуговицу рубашки на груди и кончиками пальцев стиснул медный треугольник — символ огня, символ великой жертвы богини Шэллы.

До того, как началась вся эта удивительная политическая свистопляска, он не считал себя особо верующим человеком. Носил медный знак на шее, ходил в храмы, кормил в нем священный огонь, просил вместе со всеми богатые урожаи, но делал это исключительно ради того, чтобы в его сторону и в сторону его родных не бросали косые осуждающие взгляды. Но теперь… Теперь он знал, что у него есть искра-хранительница, которая зачем-то расчищает (иногда довольно сурово) ему путь к высшему посту Шэлл Сити и почти ни в чем не отказывает. Быть может, и идея уладить финансовые проблемы партии возникла не сама собой, а была самым что ни на есть божественным промыслом.

Ну да, конечно! — воскликнул про себя Эдвард. — И почему он сразу не подумал об искре! И ведь сегодня был понедельник, а по понедельникам, средам и пятницам его желания почти всегда сбывались. Только бы Цзы была не месте, — подумал он, размышляя о ее несчастной судьбе.

Цзы — невысокая женщина с раскосыми глазами, остающаяся приятной, невзирая на все невзгоды. У нее было двое детей, а муж, бывший фермер, погиб в перестрелке, когда его поразил СИПРО и когда его второму малышу едва исполнился год. Просто ворвался в центральный полицейский участок и начал полить по всему, что движется. Убил двух копов перед тем, как его самого застрелили.

Конечно, фермеры не оставили ее в беде, как и многих других несчастных собратьев, пострадавших от СИПРО. Сам Эдвард всегда покупал газеты и журналы только у нее, иногда даже специально ездил к окраине города, где находился киоск, чтобы приобрести что-нибудь или просто дать овощей, фруктов и мяса.

Но сегодня, — решил Эдвард, — он купит у нее пачку лотерейных билетов и, если один из них действительно окажется счастливым, то разделит с ней выигрыш, чтобы она больше ни в чем не нуждалась.

От того, что он может помочь не только своей партии, но и бедной женщине с двумя детьми, у него стало тепло на душе, словно искра-хранительница залетела в него, освещая божественным светом сумерки его грешной души.

Молча, с большой радостью в сердце, поглаживая медный треугольник, Эдвард доехал до киоска.

На улице было спокойно, как всегда в спальных кварталах в это время; продавщица, тяжко вздыхая, перекладывала пухлые стопки журналов и газет. Не говоря ни слова, Эдвард вышел из прохлады салона в летний зной и с широкой улыбкой приблизился к Цзы.

— Эдвард, — обрадовалась торговка. — Приехал за своей любимой газетой?

— Нет, — он зловеще сверкнул глазами. — Хочу купить лотерейные билеты. Когда ближайший розыгрыш?

— В эту пятницу. Сколько тебе нужно?

— Все, что есть.

Цзы выпучила глаза от изумления, видимо, припоминая, что никогда прежде он не покупал у нее лотерейные билеты.

— Но их довольно много, — Цзы потрясла увесистой яркой пачкой над прилавком.

— Мне все равно, — улыбнулся Эдвард и посмотрел на часы.

Стрелки сошлись в одну белую тонкую линию, указывая на двенадцать часов. Где-то в городе тревожно завыли пожарные сирены.

На соседнем экране безмолвно ярилось пламя, бросая красно-желтые отсветы на припаркованные машины.

Горело высокое жилое здание — страшно горело, снизу-вверх, забивая душной, едкой копотью все входы и выходы. Дикий огненный зверь, почуяв свободу, уже вовсю бесновался на нижних этажах и, извиваясь, настырно рвался на верхние, шлепая красными, раскаленными лапами по стенам. Узкую улицу Шэлл Сити заволакивал серый, хмурый дым; гарь крупными лохматыми хлопьями, словно черный снег, плавала в горячем, маслянистом воздухе. Из окна на четвертом этаже выпал полуголый мужчина и в танце гаснущих искр и серебристых осколков факелом полетел вниз…

Илон отвел взгляд и ожег им нового соседа — больной ублюдок. Сколько очков из месячного лимита он уже спустил на пожар? Скольких шэллов… убил в свой первый рабочий день, бросив их в топку неуемных капризов?

Новичок с маниакальной увлеченностью наблюдал, как пожарище перемалывает здание в угли, а те растирает в пепел. Как в красных, будто налитых кровью языках жертвенного пламени безумно мечутся загнанные шэллы, задыхаясь и сгорая заживо. Жуткая смерть — мучительная, незаслуженная и неоправданная.

Илон краем глаза уловил отблески сирен пожарного расчета и услышал, как Дэн раздраженно что-то прошипел под нос.

Время годтайма истекло, — сообщила Интел.

Они поднялись одновременно и встретились взглядами. Илон не скрывал отвращения; ненависть засела в нем жгучей иглой, воспламеняя взор, стискивая зубы и сжимая кулаки. Он еле совладал с ней. Глубоко вдохнул и медленно выдохнул, как учила Мэй.

— Что? Я что-то сделал не так? — растерянно спросил Дэн, не сумев разгадать взгляд темных раскосых глаз.

У самого Дэна глаза были большие и голубые. И лучились так ярко, словно в них все еще отплясывало жестокое пламя его рукотворного хаоса.

— Халтура, — неодобрительно поморщился Илон.

— Халтура? — не понял Дэн. — Но разве…

— Устроить пожар и пустить несколько шэллов на пепел — много ума не надо, — как будто равнодушно пояснил Илон. — Банально, бесхитростно, неинтересно, — он разочарованно махнул рукой, скучающе зевнул и, демонстративно отвернувшись, вразвалочку направился к выходу.

В коридоре Илон сбавил шаг, пропуская вперед хаосмастеров и с горечью переваривая увиденное. После того, что выкинул этот рыжий псих, кое-что прояснилось: Дэн не подарок, но точно не митфан, потому что никакой митфан не станет уничтожать объект своего обожания, да еще и таким чудовищным способом. Конечно, пожар мог быть устроен намеренно, чтобы отвлечь внимание, показать, что он, новый хаосмастер, весь в доску «свой» и плевать хотел на жизни невинных шэллов. Но стоило Илону об этом подумать, как во мраке размышлений сразу проступали блестящие от удовольствия глаза Дэна, где колыхалось радостное пламя, и хлипкая версия о притворстве новичка разваливалась, как карточный домик.