Страница 8 из 12
14 июля
Всю ночь лил дождь. Я ехал с Дегтяренко в конце колонны и промок до костей. Утром остановились в украинской деревушке. Зашли в хату, женщина с двумя детьми пьет липовый чай. Угостила и нас.
Дороги после дождя стали непроходимыми. Еле добрались до какой-то деревушки. Сегодня воскресенье, колхозницы нарядно одеты, угощают нас молоком. Уже поздно вечером перевернулась одна из наших штабных машин. Решили вытащить ее утром, заночевав прямо в поле. Я постелил свою плащпалатку, на нее одеяло, укрылся шинелью, лег и стал вспоминать все, что видел в последние дни. Вспомнил, как по дороге некоторые из работников штаба совершенно случайно встретились со своими семьями, которые были эвакуированы из Львова, Дрогобыча и других мест.
Невозможно представить себе, какими волнующими были эти встречи.
15 июля
Утром вытащили машину и поехали дальше. Отовсюду гонят на Восток бесчисленные стада. Обгоняем массу беженцев. Женщины и дети— испуганные, грязные, усталые – производят крайне тяжелое впечатление. Население деревень, состоящее главным образом из женщин и детей, приветливо нас встречает. Женщины спрашивают: скоро ли побьем немцев. Всем нам стыдно, но отвечаем уверенно – скоро!
Уводят тракторы. От одного из них, брошенного в поле, мы взяли для нашей машины масло. Подъезжаем к городу Шпола. Хотим заправиться бензином – не дают. Я пошел к какому-то начальнику, показал свое удостоверение. – «Профессор Вишневский?! Как же, слышал про Вас и про Вашего батюшку. Мне после операции гнойного аппендицита тряпочку с вашей мазью вставляли. Очень хорошо помогло. Сейчас велю налить бензинчику». И снова едем. Хлеб на полях изумительный. Кто-то его уберет?…
Ничего не оставлять врагу – таков приказ. К сожалению, это не всегда делается с умом. Водокачку в Проскурове, например, уничтожили раньше времени и лишили воды себя же, а в другом месте собрали ценные материалы и, не успев сжечь, оставили немцам в подарок.
Вечером приехали в Черкассы. Ночевали прямо на открытом воздухе, в саду, неподалеку от железной дороги.
16 июля
Говорят, ночью дважды была тревога, но я спал как убитый и ничего не слышал. Проезжаем мост через Днепр. Масса беженцев густой лавиной переходит реку. Днепр замечателен, не хочешь, да вспомнишь Гоголя; река почти так же красива, как Волга, на которой я вырос, но кругом невероятная неразбериха, заторы, беженцы, военные, тракторы, легковые машины.
Мост большой, деревянный. У подъезда к нему, в песке, большие воронки от бомб. В середине моста заделана брешь от бомбы и новые перила бросаются в глаза своей белизной. Пыльно, жарко, нечем дышать.
В Переяславле нам приказано остановиться, решили с Дегтяренко, хотя бы ненадолго, оторваться от штаба. Разыскали больницу. Главный хирург Дроздовский, очень симпатичный человек, устроил нам ванну, накормил и даже переодел в больничное белье. Позвали на консультацию к больному. Молодой человек – самоубийца. Нанес себе ножом 15 ран в область сердца. Открытый пневмоторакс и сильное кровотечение. Ранение трехдневной давности, пульс частый, слабого наполнения. Посоветовал пока перелить кровь, положить хорошую окклюзионную повязку на грудную клетку, холод и подождать. Чудак! В такое время кончать жизнь самоубийством!
В больнице нас разыскал врач из санотдела штаба и сообщил, что получен новый приказ: конная группа формироваться не будет и мы через Днепр срочно возвращаемся обратно на фронт, в армию, которая будет под тем же самым номером, что и прежде, т. е. 26, но в состав которой войдут другие войска. Мы с Дегтяренко повеселели – как-то стыдно в такое время «формироваться».
На ночлег устроились в больничном дворе – привыкли спать на свежем воздухе.
17 июля
Встали в четыре часа утра и в колонне штаба двинулись обратно к фронту. Проехали километров 30 и остановились в лесу, чтобы дождаться уточнения маршрута. Наши силы теперь состоят из кавалерийского корпуса, стрелкового корпуса и трех пограничных отрядов. Ждем уже часов шесть. Жара невероятная. Редкий дубовый лесок совершенно не предохраняет от солнца. Прилечь негде – кругом целые полчища муравьев. Все томятся. Рассказывают всякую всячину.
Заговорили о женщинах. Вопрос о том, «что есть женщина», как всегда, остался неразрешенным, но полное единодушие было достигнуто в отношении желательности их присутствия здесь. Еще более дружно завершилось обсуждение вопроса об отмене «сухого закона»: появилась фляжка с водкой и коротать время стало легче.
Темнеет. Решили плюнуть на муравьев, и стали кое-как укладываться… В отдалении слышны раскаты бомбежки и выстрелы зениток – это противник бомбит мост через Днепр.
18 июля
Приказ получен. Едем дальше. Взяли в санотдел еще одного врача. Только что приехал, новенький, необстрелянный. Все спрашивает, куда ему девать чемодан – тяжело, мол, носить. Мы посоветовали, на основании нашего опыта, разделить вещи на две части: половину выбросить здесь, другую по дороге – тогда будет легче,
Из Казатина приехал начальник отделения медицинского снабжения армии. Молодец – разыскал! Сообщил, что Казатин взят немцами. Ехал он через Киев. Говорит, что город частично эвакуирован, на улицах роют окопы, строят противотанковые заграждения, утверждает, что немцы сильно бомбили Москву. Я не верю. Переправляться на правый берег Днепра мы должны теперь через железнодорожный мост близ Канева.
Санотдел остался во втором эшелоне, на левом берегу Днепра, а мы с Дегтяренко утречком выехали в первый эшелон штаба армии. До самого моста ехали благополучно, если не считать одной остановки, когда над нами прошли немецкие бомбардировщики. Но они не обратили на нас внимания.
Наконец, подъехали к мосту. Здесь образовалось небольшое скопление машин и нам пришлось остановиться. Шофер пошел за пропуском, а мы стали любоваться рекой. Было, чудесное солнечное утро. Днепр сверкал. Кругом все зелено, на листьях капельки росы, и только огромные воронки в прибрежном песке да два наших «ястребка», кружащиеся в небе над мостом, напоминают о войне.
Неожиданно послышалось гудение тяжелых немецких бомбардировщиков и мы сразу увидели их, несущихся на нас с востока. В ту же минуту забили зенитки, забирая самолеты в кольцо, однако они, не меняя направления, пошли на мост. Все побежали в разные стороны, но мешали быстро двигаться сначала камни, а затем глубокий песок. Я прыгнул в большую воронку, решив, что две бомбы редко попадают в одно место. Прижимаясь к земле, глянул вверх и увидел около десятка самолетов, несущихся к мосту со всех сторон. Гудение их заглушил теперь вой сирен, и тотчас же начали падать бомбы. Земля затряслась, клубы песка и дыма вздымались после каждого разрыва, стало нечем дышать. Самолеты развернулись и снова пошли на нас. Я вскочил и побежал вдоль берега. Потом понял, что такие перебежки опаснее сидения в воронке и, упав на землю, пополз на четвереньках к Дегтяренко, который, как я помнил, побежал куда-то вправо.
Вой сирены заставил меня остановиться и пригнуться к земле. Внезапно я увидел пикирующий прямо на меня блестевший в солнечных лучах ослепительно белый самолет. Он несся, как вихрь, увеличиваясь с каждым мгновением. Я успел снять очки, подумав, что больше мне делать нечего, и тут же увидел падающую поблизости бомбу. Раздался сильный взрыв, всего меня засыпало песком. Бомба взорвалась как раз на том месте, куда я только что полз – между мною и Дегтяренко. Серые от земли, мы оба вскочили, побежали куда-то в сторону, и тут, пробежав несколько шагов, наткнулись на спрятанные в кустах зенитки. Неожиданно снова завыли сирены, и мы увидели, что немецкие самолеты делают новый заход. К счастью, на этот раз бомбы упали где-то в стороне.
Некоторое время пролежали в совершенном изнеможении. Во рту хрустит песок, не хватает воздуха. Потом, преодолевая одышку и нервно болтая, пошли к машине.