Страница 102 из 115
На сей случай, незабвенный Александр Сергеевич, сам слывший азартным человеком говаривал: «Страсть к игре есть самая сильная из страстей». Сейчас же речь шла о заключении пари на результат боксёрского поединка в ходе которого чемпион Англии заочно объявил о желании биться с любым из присутствующих на празднике, кто готов бросить ему вызов. Необходимо отметить, что сие действие было прямо предусмотрено в принятых в 1838 году «Правилах Лондонского призового ринга», в коих в пункте 19 предусматривалось, что все пари выплачиваются сразу же по окончании боя. Об этом, как и об иных интересных до падких на сенсацию читателей подробно писали газеты. Естественно, что авторы сих опусов, кровно заинтересованные в раскупаемости тиража несколько приукрашивали факты. Так, рассказывали, что британский спортивный мэн, Том, родившейся в семье бедного рыбака, еще семилетним ребенком поймал огромную рыбину, чуть ли не акулу, превосходящую его по росту и весу. О том, что, работая каменотёсом он приобрел силу Геркулеса, это позволило ему спастись из заваленной камнепадом пещеры, пробив себе киркой выход. Приводили историю, как он девятнадцатилетним юношей отправил в нокаут громилу, коей превосходил его летами, весом, силой и ростом и считался непобедимым бойцом на территории всего Уондсворта. Говорили, что он не чувствует боли и усталости и способен биться на протяжении десятков раундов сохраняя расчетливость и холодный ум. Поэтому большинство людей делали ставки на победу Тома Сэйерса. Имя его противника было неизвестно, ибо британец готов был биться с любым желающим, что весьма напоминала обычаи канувших в лету рыцарских турниров. А посему его пока именовали «господин никто». Кстати, Джеймса, коей внимательно отслеживал сколько и на какие суммы было сделано ставок, обратил внимание, что двое поставили на «господина никто» достаточно крупные суммы: каждый по тысяче рублей ассигнациями, что сулило им в случае поражения Тома огромный выигрыш. И если бы этот поединок проходил при царствовании прабабушки нынешнего Императора, то тогда у русского бойца было больше шансов на победу. Но сейчас — навряд ли.
Почивший в бозе Государь Николай Павлович, считая кулачные бои вредными для общественного порядка своим указом в 1823 году приказал военному Министру «не допускать нигде кулачных боёв». А ещё через девять лет этот запрет вошел в Свод законов Российской империи и сии забавы стали исчезать из больших и малых городов, и лишь в деревнях и сёлах, все ещё сходились удалые молодцы стенка на стенку. На всякий случай, Найки навёл всевозможные справки и полученный ответ его вполне успокоил: в Санкт-Петербурге, во всяком случае из той категории, кою принято относить к «чистой публике» нет никого, кто мог бы противостоять опытному боксёру, а присутствие черни на сей церемонии было невозможно. Так что попытка поставить деньги на противника британского чемпиона, скорее всего можно считать блажью богача или, если угодно проявлением того, что французы именуют «du patriotisme d’antichambre»[2]. Радует лишь то, что к счастью сие опасное заблуждение более распространено среди простонародья или парвеню и значительно меньше среди аристократов.
Когда оркестр перестал играть, то на мгновенье установилась тишина, но через несколько секунд из разных концов поля послышалось: «Приехал…Великий Князь и Генерал-губернатор приехали!» и все дружно развернулись и двинулись в сторону того участка поля, где были заранее приготовлены трибуны для наиболее почётных гостей, из остановившихся десяти роскошных экипажей стали выходить богато одетые дамы и господа. Помимо этих двух высокопоставленных особ, на этом торжественном мероприятии, где собралось несколько тысяч людей, не мог не присутствовать обер-полицмейстер Санкт-Петербурга, граф и генерал-адъютант Пётр Андреевич Шувалов. Естественно, что адмирала и генералов сопровождала внушительная свита. Среди столь живописной группы, в коей сверкали на столь редком для Северной Пальмиры ярком весеннем солнце эполеты и эфесы золотого оружия, совершенно затерялся гражданский губернатор Санкт-Петербурга Николай Михайлович Смирнов и еще несколько чиновников в вицмундирах. Когда пришло время занимать трибуны, для них так и не нашлось место рядом с Великим Князем, Генерал губернатором и графом Шуваловым. А посему им пришлось соседствовать с подполковниками и капитанами второго ранга, кои свысока посматривали на сиих штафирок. Как только высочайшие гости окончательно разместились, оркестру был подан заранее оговоренный сигнал и над полем раздались величественные звуки «Боже Царя Храни». Как только зазвучала эта божественная музыка, Великий Князь Константин Николаевич и все прочие морские офицеры, по старой флотской традиции, хотя и отменённой пару лет назад, левой рукой сняли головные уборы, отдавая воинскую честь гимну Российской Империи. Сие действие было поддержано и их сухопутными собратьями. Большинство штатских мужского полу из громадной толпы, запалившей почти всё поле единодушно обнажили головы. А некоторые зазевавшиеся были простимулированы легкими подзатыльниками, отпущенными чинами полиции, надзирающими за порядком и благочинием на сем празднестве. Понятно, что сие вразумление распространялось на шпаков невысокого полета, но производила неотразимое впечатление и на отдельных представителей «чистой публики», в том числе и иностранцев, кои вольно или невольно попытались проявить неуважение к Русскому Гимну. Вздорные мысли мгновенно покидали их голову, а инстинкт самосохранения ясно давал понять, что они рискуют нарваться на удар, не кулака, а перчатки, что означало вызов на дуэль с весьма печальными перспективами для британца, француза или иного «немца». Тем паче, что Парижский Мир был заключен относительно недавно, и у многих русских дворян, кои носили офицерский мундир или уже вышли в отставку было много неоплаченных счетов к просвещённым европейцам.