Пионерский гамбит

Глава 33. Эпилог

Непривычно тихо.

Нет, не так.

Тихо в лагере, конечно же, бывало. Во время тихого часа или после отбоя. А сейчас было по-другому тихо. Только что мы помахали вслед автобусам, которые увезли в город шумных, тихих, весёлых и грустных пионеров. Кого-то я знал по имени, но большинство так и остались для меня такими же незнакомцами, как и в тот день, когда все те же люди погрузились в те же автобусы на Привокзальной площади Новокиневска.

Ворота за последним автобусом захлопнулись, кругленький завхоз замотал створки цепью и щёлкнул дужкой тяжёлого замка. И вертушку тоже закрыл.

А мы с Мамоновым и Марчуковым потопали к клубу, где мы оставили свои вещи.

— Что с ним теперь будет, как думаешь? — спросил я, загребая кедами сухую хвою.

— С кем? — нахмурился Мамонов.

— Ну, с Верхолазовым, — я мотнул головой в сторону ворот. Верхолазов из лагеря уехал не как все остальные. За ним приехала черная волга, та же самая, что и в прошлый раз. Я еще подумал, что его отдельный отъезд был связан с серьезным разговором, который случился ночью. Когда Верхолазов и Мамонов разбирались со своим спором. Тогда в самый неподходящий момент из темноты появились Сергей Петрович и Вера Ивановна. Мы их просто не заметили, а они слышали все от первого до последнего слова. Мой отец был бледным от гнева, я никогда его таким не видел. Он отвел в сторону Мамонова и Верхолазова и долго с ними о чем-то разговаривал. До меня доносились только редкие слова повышенной громкости. «Не по-мужски», «низость» и «да как вам такое в голову пришло вообще!»

Потом Мамонова мой папа отпустил, а с Верхолазовым говорил еще сколько-то, не знаю. Нас Марчуков утащил устраивать засаду, и мы отвлеклись от этой темы.

— А что ему может быть? — Мамонов пожал плечами. — Лагерь-то был в последний раз. Вернется в Москву, доучится десять классов, поступит в МГИМО. Все по плану.

— В Москву? — нахмурился я. — А почему в Москву?

— Ты его фамилию никогда в новостях разве не слышал? — Мамонов посмотрел на меня странно. — Ну, когда перечисляют заседателей политбюро. Суслов, Черненко, Косыгин, Верхрлазов...

— Ничего себе, — присвистнул я. — Я правда не знал. А почему тогда он в обычном лагере в Новокиневске, если его родители в Москве живут?

— А у него отец отсюда родом, — хмыкнул Мамонов. — И у него бзик. Мол, сыночка должен пройти полную школу жизни. Как и он сам. Он поднялся из простых рабочих, ездил в этот лагерь. Значит и сын должен. Только вот в школу он в Москве ходит, конечно, а не в Новокиневске. Далековато было бы утром ездить.

— Понятно, — протянул я. Ну да, какое там. Вряд ли мой отец дозвонился до отца Верхолазова и поведал ему историю про пари на тело вожатой. А даже если и так, то вряд ли это возымеет для мажора хоть какие-нибудь последствия. Все уже распланировано. Получит самое престижное образование и уедет каким-нибудь атташе в какую-нибудь дружественную страну. У него даже времени еще хватит, чтобы получить это самое образование до того, как все начнет рушиться и разваливаться.

— Пойдем на речку? — предложил Мамонов, когда мы подошли к клубу. Там кучковалось еще несколько оставшихся на «междусмение». Толстенький мальчик лет десяти с грязными разводами на круглых щеках. Дрищ в очках из третьего отряда, у которого я так и не смог обыграть в шахматы. И та девчонка, которая вступилась за меня тогда на совете дружины. Ну и мы трое. И еще спортивный отряд никуда не уехал, но с ними вообще все было как-то странно. Они вроде как сейчас усиленно тренируются, а уедут из лагеря только в середине месяца. Во время олимпийских игр у нас в Новокиневске тоже устраивают разные соревнования, и вот к ним наши спортсмены как раз и готовятся.

— Так нельзя же за территорию лагеря без сопровождения выходить, — лениво сказал я. Не то, чтобы мне жутко хотелось соблюдать правила, просто напала лень и апатия. Хотелось сидеть, тупить и ничего не делать. Да и погода была не очень чтобы пляжная — ветренно, то тучи набегут, то солнце светит.

— Да кому мы сейчас тут интересны? — Мамонов зевнул и сел на стул рядом с юной поборницей справедливости. Ее на совете дружины называли, но имя я, конечно же, не запомнил.

— Кирка, ну что ты как этот самый? — Марчуков толкнул меня в бок. — Похиляли на речку, там сейчас как раз никого нет!

— Ну лааадно, — смиренно согласился я. — Потопали на вашу речку. Хотя там все равно мелко, даже не поплаваешь толком...

— Вот и хорошо, я на глубине плавать не могу! — сказал Марчуков.

— Вообще не умеешь плавать? — спросил я.

— Да не, — Марчуков мотнул головой. — Если я дно могу достать ногами, то нормально плаваю, как дельфин почти. А если меня скрывает, то я — буль-буль-буль — и тону! Особое свойство организма такое! Меня даже ученые хотели изучать! Как тело, нарушающее закон Архимеда.

— И какое же отношение твое тело имеет к закону Архимеда? — я прыснул.

Марчуков набрал в грудь воздуха, чтобы что-то ответить, но не успел. В дверях клуба появилась Елена Евгеньевна.

— Хорошо, что вы здесь, ребята, — сказала она. — Берите вещи и пойдемте в медпункт.

— Так мы вроде не болеем! — Марчуков попятился.

— Не бойся, Марчуков, уколов вам никто ставить не будет, — Елена Евгеньевна потрепала Олежу по рыжей шевелюре. — Вы просто будете там жить эти три дня. Сейчас занесете вещи, потом вы трое мне понадобитесь.

— Надо было сразу на речку уходить, — пробурчал Марчуков и взвалил на себя свой рюкзак.

Старенького эскулапа в медпункте не оказалось. Он на эти три дня уехал в город. Не то на выходные, не то пополнять запасы йода, бинтов и аспирина. Так что обе палаты-изолятора были в полном нашем распоряжении. Правда, в покое нас никто оставлять и не думал. Елена Евгеньевна стояла в дверях и следила, как мы занимаем кровати и запихиваем под них свои рюкзаки.

— Значит так, ребята, — сказала она и заглянула в тетрадку, которую держала в руках. — Фронт работ у нас с вами будет такой...

— Эй, что значит фронт работ, Елена Евгеньевна?! — обиженно проныл Марчуков. — Мы хотели на речку...

— Успеете на речку, — отмахнулась вожатая. — На вторую смену приедет гораздо больше ребят, чем было в первой. И надо подготовить для них спальные места. Перенести кровати и матрасы из склада в корпуса.

— А куда кровати-то ставить, их и так по десять в каждой палате, — сказал тощий дрищ из третьего отряда.

— В тесноте, да не в обиде, — Елена Евгеньевна улыбнулась и подмигнула. — К нам в гости на эту смену приезжают московские ребята, должны же мы им показать свое новокиневское гостеприимство?

Из Москвы? Надо же, ближний свет какой... Я, конечно, читал о том, что на время олимпийских игр в Москве всякий неблагонадежный элемент выслали за пределы столицы, чтобы они не испортили впечатление от СССР тем иностранцам, которые бойкот не поддержали. И кто же, интересно, к нам приедет? Малолетние преступники? Бомжи? Цыганские дети всем табором?

В общем, не получилось у нас сгонять на реку. Сначала мы играли в тетрис кроватями, так и сяк пытаясь впихнуть в каждую комнату еще по две. Получалось, только если паре обитателей палаты придется спать на «двуспальном ложе». Такое себе.

Потом нас накормили обедом, а потом мы пошли таскать матрасы. И на тихий час нам отпроситься не удалось. Не время спать потому что, когда столько матрасов не ношено.

— Использование детского труда во все поля, — буркнул я, бросая на скрипучую сетку кровати полосатый рулон очередного матраса. Руки гудели и протестовали против такого бесчеловечного их использования.

— Вот пусть бы сами гости из Москвы свои матрасы и таскали, — Марчуков залез на «голую» кровать и принялся прыгать на ней. Сетка, тронутая кое-где пятнами ржавчины, пронзительно визжала и скрипела.