Пионерский гамбит

Глава 23

Мне было лет десять или одиннадцать, не помню точно. Я пришел из школы уже в темноте, вторая смена, ноябрь. Тогда казалось, что вокруг все время либо ночь, либо сумерки. Открыл дверь, остановился в прихожей, хотел сказать, что я дома, но промолчал. Услышал разговор родителей на кухне.

— ...это очень много, — тихо сказала мама. — У нас нет таких денег, даже если мы продадим дачу.

— Кто же мог знать... — голос отца был тусклым.

— Ну зачем, господи, зачем? — почти простонала мать. — Неужели мы плохо жили? Тебе даже зарплату почти не задерживают. Да и мне тоже...

— Но ты же сама чуть не каждый день говорила, что хочешь то шубу, то туфли...

— Да мало ли что я говорила! — вспылила мама. — Все говорят. И все хотят. Это же не значит, что надо было идти к бандюку на поклон... Так, я звоню Игорю!

— Не смей! — на кухне что-то грохнуло. Видимо, табуретка упала, когда отец вскочил.

— Нет уж, твоей самодеятельности нам уже достаточно, — отрезала мать. — Игорь обещал помочь. Он человек серьезный.

Раздались шаги мамы. Я быстро уронил портфель на пол и принялся шумно раздеваться.

Приехал загадочный Игорь через пару дней. Мать суетилась и полдня хлопотала у плиты, как будто к Новому году готовилась, не меньше. Потом расставляла на столе хрусталь из серванта и фарфоровые тарелочки. И коричневую керамическую бутылку с остатками сургуча на горлышке. Когда был совсем мелкий, я считал, что над ней так трясутся, потому что там прячут джинна, не меньше. Только потом уже узнал, что рижского бальзама там внутри давно нет, просто отец наливает в эту бутылку домашние настойки. Расставлялось все на особую «праздничную» скатерть, белую, хрусткую от крахмала. Никогда не понимал, почему над этой тряпкой так трясутся? Конечно же, чтобы стол смотрелся праздничнее, нужно накрыть его белоснежной тканью, с которой пятна выводятся только при помощи долгих танцев с бубном и человеческих жертвоприношений. Вот нафига? Чтобы гость опасался неосторожных движений и не сожрал больше, чем надо? И в процессе руками не размахивал. Праздничный стол строгого режима...

Сначала он мне даже понравился. Ввалился в прихожую, лицо красное, прямо как его малиновый пиджак. На шее — толстенная золотая цепь. Он был шумными и заполнил собой сразу всю квартиру, шутил, громко смеялся. Подарил мне конструктор из радиодеталей. Правда, я о таком мечтал не сейчас, а пару лет назад. Но этот был больше, и у него была целая книжечка разных схем.

А потом меня турнули из-за стола заниматься своими делами, потому что взрослым надо поговорить. Напоследок я стянул кусок пирога и ушел в свою комнату.

Сначала разговор был тихим, и я даже его не слушал. Мало ли, что там за скучные у них дела...

Я понял, что что-то идет не так, когда мама почти закричала.

— Игорь, но ты же обещал, что поможешь!

— Верунчик, так разве я не помогал? — тоном добродушного дядюшки произнес Игорь. — Когда обалдую твоему репетитор был нужен, я слова не сказал. И когда тебе операцию надо было оплатить.

— Тогда мы бы и без тебя справились... А сейчас... — Вера всхлипнула.

— А сейчас, Верунчик, в проблемы встрял твой мужик, — жестко сказал Игорь. — И если он нормальный мужик, то сам разрулит.

Мне хотелось перестать слушать, но я не мог. Мать сначала требовала, педалируя какое-то обстоятельство в прошлом. Потом начала просить. Потом умолять. Потом разрыдалась. Я тихонько открыл дверь и прокрался в прихожую. Меня мучило страшное любопытство — кто же такой этот Игорь? И почему я его впервые в жизни вижу? Я сцапал с подзеркальной полочки маленькую мужскую сумочку со смешным названием «барсетка». Почему-то их как-то в один момент стали таскать все мужчины. А я недоумевал — ну неудобно же! Она же маленькая, все, что туда поместится, можно легко рассовать по карманам...

Бумажник я не тронул. Воровать нельзя, это в меня было вбито намертво. Взял книжечку в кожаной обложке, думал паспорт. Но там был не паспорт, а пластиковые карточки. И водительское права на имя Игоря Снегова.

Чем закончилась вся эта история, я, если честно, помнил уже плохо. Это были девяностые, там трындец накатывал за трындецом, так что к которому конкретно из потрясений относился визит Игоря, я не запомнил. Но ни раньше, ни потом я его не видел. А тогда решил, что это, наверное, брат матери или какой-то другой родственник. Богатый и высокомерный.

— Эй, Крамской! Ты что, заснул? — Коровина толкнула меня бедром, отпихивая с тропинки. — Ничего не делаешь, лучше помоги!

Только сейчас я заметил у нее в реках какие-то рулоны и свертки. Я забрал у нее половину и пошел следом к клубу.

— Сейчас это принесем, а потом еще на склад сбегаешь, хорошо? — тараторила Коровина. — Куча дел еще, ничего не успеваем, каждая пара рук на счету, а ты бездельничаешь.

Ах вот куда делись все наши, кого я не увидел у ворот! Еще подумал, что странно, неужели ко всем-всем родители приехали, вроде уже не малышня ни разу. Ребята из второго отряда, как самые взрослые, занимались декорированием зала. Марчуков приплясывал на стуле, стоящем на столе и размахивал молотком. Гордился не очень ровно прибитым транспарантом «Обойди весь белый свет, лучше „Дружных“ в мире нет!»

Девчонки пришивали к кулисам здоровенные бумажные цветы. Ребята из третьего отряда разворачивали еще какой-то плакат. Я хотел, сначала, спросить, что тут еще такое затевается, но заткнулся, потому что сам понял. Концерт для родителей. Сейчас все попикникуют и придут сюда. А дети будут на сцене показывать, какие они талантливые, и как весело им здесь живется.

Отлынивать от всеобщей суеты я не стал, хотя было понятно, что большая часть детей здесь друг другу просто мешается. И что пара подсобных рабочих, которых мы обычно видели курящими за столовой, справились бы со всем этим меньше, чем за час. Но так все были при деле, каждый чувствовал свою причастность и не печалился по поводу не приехавших навестить родителей.

Пока бегал от склада и обратно, таская свернутые рулоны старых стенгазет и плакатов, пачки фотографий, какие-то бумажные гирлянды, вымпелы и флажки. Кажется, на стены клуба решили повесить вообще все, за исключением портретов вождей. Которые на складе тоже были. По всей видимости, для каких-то особенно торжественных мероприятий.

На обед в этот день явились не все, где-то треть мест за нашим столом пустовало, а стол какого-то из младших отрядов был и вовсе пустой.

— Негусто сегодня народу, — хмыкнул я.