На волоске

— Да, некоторые купили, а эти… Даже не понятно, что здесь нарисовано, - он наклонился к огромному сундуку, порылся в нем, что-то ища, а я взяла один из листов и рассмотрела в правом нижнем углу какие-то знаки. Первую букву было не разобрать, а вот вторая, явно латинская «V», но выполнена намеренно в виде птички. На втором рисунке была такая же, но перед ней отчетливо видна была буква В.

— Я куплю все, что у вас есть, - я смотрела за его руками, надеялась, что он вынет сейчас целую кипу, но он достал три листа и очень затертую более толстую бумагу. Веревочки на ней говорили, что это была папка.

На папке была нарисована девушка. Рисунок все теми же угольками, и поэтому ни цвета волос, ни цвета глаз было не разобрать. За ее спиной даже через размытые линии от сырости я разобрала, что это море. Огромные пальмы. Она в какой-то южной стране?

В уголке была та же «птичка», но выше птички совершенно точно было написано «Тээле».

Эту девушку зовут Тээле? Ко она? Если художница рисовала девушку, то зачем помещать ее на обложке? Прямо на папке, в которой хранились листы?

— Эти листы лежали здесь? - я потрясла папкой прямо перед носом у продавца.

— Да. Купили несколько. Там был лес и лошади, а еще, купили рисунок, на котором был изображен остров. Алеара. Жители острова называют его «Глаз Бури».

— Алеара? – переспросила я. Это было хорошей зацепкой. Раз этот лавочник знает его. Значит… Она его видела, и живет, возможно, там?

— Так сказал покупатель. Я не знаю, где этот остров, - мужчина оборвал мою нечаянную радость так быстро, что я не успела развить цепочку, по которой следует искать девушку. Я вспомнила, что звали ее Варя. Неужели эта «птичка» - один из ее инициалов?

Забрав все бумаги, я поспешила к карете. Лиов двигался за мной тенью. Усевшись, я аккуратно сложила все рисунки в папку, достала тот, на котором была изображена я и со щемящим каким-то чувством прижала его к груди. Слезы наворачивались на глаза, я поднимала голову, чтобы не дать ни одной капле пролиться. Не хотелось думать, что мое прежнее тело погребено. Кто был на моих похоронах? Привезла ли сноха мою внучку? Остались ли у нее мои фото или хоть какие-то обрывки воспоминаний обо мне? Эти мысли приносили только боль.

Купленным мною рамкам нашлось содержание. Каждый лист я аккуратно подклеила к толстой бумаге и повесила в рамках на стены.

— Лиов, я хочу обратиться к вам с просьбой. Возможно, она будет даже неисполнимой, но если вы хоть что-то узнаете… Я буду благодарна, - сказала я помощнику, который пришел в библиотеку по моей просьбе.

— Да, боргана, если что-то в моих силах, я обязательно выполню вашу просьбу.

— Вот, - я показала обложку папки. Я должна знать, кто эта девушка и кто написал эту картину. Скорее всего, она как-то связана с островом, который называют «Глаз Бури».

— Хорошо. Не обещаю, что сделаю это быстро, но все, что в моих силах, - он взял у меня папку и принялся рассматривать картинку. – Я никогда не видел такого, боргана. Никто так не рисовал людей…

— Что? Я не поняла. В девушке есть что-то, что вас беспокоит?

— Нет. Но то, как тщательно она изображена... Словно вот-вот заговорит. Я никогда не видел, чтобы люди были нарисованы так похоже.

Я поняла, что он имел в виду только тогда, когда он вышел. Лавочник с радостью избавился от картинок, а когда передавал их мне, шептал какие-то странные слова. Они считали это колдовством? У них нет художников, способных так точно передать человеческие черты! Это Варвара.

Перед тем, как спать, я написала письмо Светлане, рассказала о находке и пригласила посетить нашу школу. На открытие она не попадет точно, но в любой другой день приехать и оценить наши старания вполне возможно. Да и поговорить с ней очень хотелось.

С раннего утра беготня отвлекла меня от мыслей о вчерашней находке. Сегодня у нас был полноценный учебный день. Учителя письма и чтения брали самую большую группу. В ней были и повара, и служанки. Доски, на которых можно было писать, сильно облегчали им работу, потому что бумаги и пишущих принадлежностей было мало. А учебников не было вовсе. Я понимала, что пора найти Наталью. Света рассказала о том, что она занималась развитием типографии.

Мидели разрывалась между уроками и организационными делами. Нам еще нужны были люди. Я хотела, чтобы она занималась только преподаванием, но та приняла мое предложение в штыки. Доверить школу новому человеку, «который вовсе не смыслит в этом», она не могла. Я решила не спорить, а дождаться, когда она сама придет к этому.

Крита набирала учениц, которые хотели научиться вышивке. Эти профессии здесь передавались от матери к дочери, и редко дочь конюха и прачки могла стать вышивальщицей. Скорее всего, она тоже стала бы прачкой или служанкой на побегушках.

Валия смотрела на нашу суету с некоторой завистью, но не предлагала свои услуги, как модистка. Я молчала, решив, что она сама должна решить – готова ли уже.

Лафат решил отложить преподавательство, потому что твердо намеревался отправиться за семьей, «как только школа будет готова». Но наши постоянные перемены, добавление новых предметов не давали ему вырваться.

Я провела двухчасовой урок по прическе, на котором были и Дашала, и Палия. Утром они были на уроках письма и чтения. Я настояла, чтобы они обучались со всеми.

К вечеру все уставшие, но довольные, подсчитывали первые наши собранные с учеников деньги. Мне самой приходилось вести бухгалтерию, принимать новых учеников и записывать сколько оплачено, а сколько следует взять с них в следующем году. Я присматривалась к Палии и надеялась, что эту часть работы возьмет на себя она. Не сейчас, но скоро. Поэтому все перерасчеты и записи делала с ней.

Через пару недель наша карусель так закрутилась, что я не успевала отследить происходящее, но одно дело я закончила – парик Палии был готов. Вечером, когда мы после ужина собрались в библиотеке с Критой, Дашалой и самой хозяйкой волос, я попросила ее закрыть глаза. Она удивилась, но выполнила мою просьбу.

Глубокий вздох девушек подсказал Палии, что сейчас случится что-то необычное, но глаз она не открыла. Я аккуратно убрала ее отросшие волосы, собрав на затылке и надела на голову «шапочку», расправила пряди и подняв ее за плечи, подвела к зеркалу.

Еще до того, как открыть глаза, она поняла, что я сделала, но как только увидела себя, дала волю слезам. Перед нами стояла та Палия, которую мы видели там, у Фалеи, с которой я познакомилась в дороге.

— Это красиво, Мали, но я еще раз бы отдала свои волосы, лишь бы не оставаться там, с Фалеей, - вдруг сказала Палия. Я краем глаза заметила, что Крита опустила глаза. Она все еще считала, что ее самоуправство в нашем побеге – не самая приятная часть истории.

— Больше ничего не нужно отдавать, милая. Я просто не сумела объяснить тебе тогда, что без этих волос ты намного дольше останешься собой. И не сумела потом успокоить и поговорить. Это моя вина. Хорошо, что Крита смогла. Я благодарна ей за это, - я подняла глаза на Криту и улыбнулась. Та улыбнулась в ответ.

— Теперь мне с ними тяжело, - помотав головой, сказала Палия и перекинула волосы вперед на плечи.

— Привыкнешь, - ответила ей Крита и подошла ближе, чтобы рассмотреть нашу работу. Парик получился что надо: идеально густой, с четким пробором, но объем практически не давал увидеть полоску шапки.

— Нет, Мали, я, конечно рада, что ты его закончила и я увидела снова свои волосы… но…

— Что? – мне стало немного не по себе.

— Мне тяжело с ними, а еще… все уже видели меня такой. И никто не отвернулся от меня, значит, дело вовсе не в них, - Палия стянула парик с головы и протянула его мне. – Пусть он будет как пример твоих работ. Может быть кто-то купит его.

— Ты что, дорогая! Это твоя вещь. Я обещала, что верну твои волосы, - мне было сейчас так неприятно, так горько.

— Вот мои волосы, и они не хуже старых, - засмеявшись, Палия подошла ко мне и, обняв меня за талию, прижалась к моей груди. – Если будет нужно, я и эти отдам еще раз, лишь бы мы все остались вместе, - подняв на меня глаза, прошептала она. Тут и я не удержалась от слез.