На волоске

— Мали и Палия будут говорить, что сопровождают Криту в Орландию. Это далеко, но мало кто из деревенских знает, что происходит дальше их деревни, - Лафат щурился, рассматривая убогие домишки. – Крита, не говори с ними совсем, потому что ридганды редко удостаивают таких вот людей своим вниманием. Пусть Мали говорит за тебя.

— А что я буду говорить, Лафат? – это было неожиданно, но я решила не показывать своего удивления.

— Говори, что охрану убили по дороге, а все сундуки с вещами разворовали, - ответил он и шагнул из леса к деревне.

— Сколько мы здесь пробудем? Может быть, нам нужно скорее пройти больше, Лафат? Ты сам сказал, что искать нас будут и здесь, - я боялась остановок, боялась, что наша расслабленность сыграет с нами плохую шутку.

— Ты не знаешь, что будет ближайшие дни? – он как-то странно посмотрел на меня и мне стало не по себе.

— Нет, - быстро ответила я и, обогнав его, схватила за руку. Он остановился и посмотрел на остальных.

— Мали, это не просто дождь, это стена воды с неба. В метре ничего не будет видно, если мы не найдем крышу, нам придется спать в лужах, - тихо сказала Крита и прошла вперед.

Суета в деревне только подтверждала, что они не преувеличивают. Мне пришлось быстро переодеть Криту в бордовое платье Фалеи, наскоро причесать волосы. Ладно, хоть моросящий дождь сделает ее волосы такими, как надо.

— Нам нечем заплатить, Лафат, - я хотела знать как можно больше еще до того, как мы увидим людей. Моя одежда служанки становилась все мокрее и мокрее, но Лафат, казалось, перестал торопиться. – Ты хочешь, чтобы мы промокли насквозь?

— Да. Потому что мало кто поверит, что мы долго шли в этом, - он указал на Криту, а потом велел ей сойти с тропинки. Видимо, по ней деревенские ходили в лес.

Подол красивого платья моментально намок и когда она сошла с жиденькой, пожухлой травы на тропу, к нему прилипла грязь и ветки.

Земля, высохшая за дни круглосуточной жары, отказывалась впитывать воду. Она как ртуть, скатывалась в лужицы, затянутые мельчайшими пылинками. Под горку идти становилось все сложнее.

Три крайних дома имели, видимо, общий огород или хозяева решили не делать лишнюю работу – отказались рубить в лесу жерди и корчевать бревна, чтобы поделить серое пятно земли. Посадки нуждались в поливе. Пока сложно было рассмотреть, что за овощи занимают почти весь огород, но крупные, как у кабачков, листья явно готовы были прекратить борьбу за свою жизнь.

То, что высажено все было рядами, отметало вариант самосева. Кто-то много и тяжело здесь работал. Горизонтальные жерди, привязанные веревками к столбам, защищали огород лишь от крупного скота. Козы норовили просунуть голову между палками и отщипнуть хоть сколько-то сочных листьев. Трава, по которой мы шли, уже сдалась. Казалось, ничто больше не в силах сделать ее зеленой.

Женщина в серой рубахе, подпоясанная так же, как на женщинах в Алавии, загоняла коз, ругала мальчишек, для которых процесс превратился в игру. Она торопилась и заметно переживала, что не соберет их в загон ко времени. Люди шли к лесу, обходили скотину, что норовила уйти под сень деревьев в поисках чего-то более сочного, чем сухарник под ногами. Они не выбирали своих коров и коз, гнали в деревню всех.

Лафат тихонько толкнул меня в плечо и указал на женщину:

— Попроси укрыться, но обязательно милостью Эрины, - шепнул он ровно до того момента, когда она заметила нас и уставилась на Криту, как на что-то, чего здесь быть точно не должно.

— Милостью Эрины, уважаемая, наша ридганда держит путь в Орландию, нашу охрану убили, и все имущество разворовали. Будьте так добры, дайте нам хоть какую-то крышу, - я заметила, что удивление женщины, слушающей меня с любопытством, сменяется настороженностью и, скорее всего, сейчас она начнет придумывать причину для отказа. — Отец ридганды щедро отблагодарит вас, как только мы доберемся до места, - закончила я.

— Я единственный из охраны, кто выжил и спас нашу хозяйку, поэтому некому отправить вперед гонца и просить помощи, я не могу оставить ее одну, - совершенно другим, каким-то грубым, незнакомым голосом добавил Лафат.

Рыжие кудри женщины намокли уже так, что вода с них капала ей на лицо, но она будто не замечала этого. Крупная капля скатилась по ее острому и тонкому носу и остановилась на самом кончике, ожидая еще немного дождевой воды, чтобы отяжелеть и упасть. Лет сорок, может чуть больше. Глаза цвета жидкой заварки, полные губы и глубокие носогубные морщинки.

— Я-а-а, - начала она высоким, но тихим голосом, глаза бегали по нам, будто искали что-то важное, - я могу оставить вас в сарае, а ридганда может спать в нашем доме. Только вот… там совсем бедно, и у нас нет подушек, - теперь уже извиняющимся тоном добавила она.

Я боялась, что она скажет, мол, нужно посоветоваться с мужем или отправить за отцом нашей псевдобарыни, но Лафат правильно все рассчитал: никто и носа не высунет в эту погоду, а деньги отца, готового отблагодарить, были последней каплей, которая перевесила ее метания в нашу сторону.

Крита свела брови, и это, скорее, выражало ее страх или нежелание ночевать отдельно от нас, но хозяйка моментально заметила и засуетилась, указывая нам дорогу. Дети остались загонять коз, но сейчас же бросили все и, открыв рты, рассматривали нас.

— Можете звать меня Сиалой, живем на три крыши. Наша семья и семьи братьев мужа. Детей много, но я приструню их, ридганда будет спать в тишине. Печь натопим так, что сырости не будет. Лес рядом, дрова есть, - задорно рассказывала она, а я осторожно подталкивала Криту, выискивая момент, когда можно будет шепнуть, что слуги могут спать с хозяйкой. Хоть по одной, но быть рядом обязаны, мало ли, барыня соизволит воды испить, или еще какая прихоть ей в голову взбредет.

— Я Мали. Спасибо вам, добрая хозяйка. Эрина видит вашу доброту, и ридган, когда узнает, что вы спасли его дочь, ничего не пожалеет, - пела я соловьем, скромно опуская глаза.

— Вот здесь вы спите, - помещение было чем-то вроде сеней. Постройка со щелями, но с добротной дощатой крышей. – Как ридганду устрою, покажу, где взять сено и покрывала. Если много принести, никакой сырости не почуете, - Сиала говорила тихо, видимо, чтобы не отвлекать ридганду от ее ридгандовских мыслей плебейскими делами.

— Эрина Милостивая да хранит ваш дом, да не оставит она ваших детей, - бормотала я, чтобы хоть как-то заполнить паузы.

Лафат аккуратно ткнул меня рукой в бедро, и это, скорее всего, означало, что пора остановиться. Ну, переиграть я могла, бесспорно, потому что актер из меня был не очень. Хозяйка тем временем открыла дверь в избушку, которая построена была то ли из торфа, склеенного глиной, то ли из глины с добавлением мусора. В общем, такое мы называли обычно «из всего на свете и палок».

В двери щелей не было только потому, что на щели были набиты доски изнутри. Из-за этого дверь была тяжелой. Два небольших окна и так почти не давали света, а при нынешней погоде казалось, что тьма там «хоть глаз выколи».

Печь из камней, склеенных глиной была справа, она делила кухню с углом, где находилась хозяйская спальня. Это стало понятно только потому, что здесь на высоте сантиметров двадцать стоял топчан шириной с кровать «полуторку». Небогатый матрац, набитый, вероятнее всего, соломой, свернутые покрывала, которым плохо удавалась роль подушки, лежали ровно, как в гостинице. Покрывало висело у печи. Скорее всего, сырость, что принесло сегодняшнее утро, дала о себе знать, и хозяева проснулись в волглой постели.

Сиала указала на кровать, но прежде бросилась в угол, из которого достала новый отрез ткани и застелила им постель. Подушки завернула в такие же новые отрезы, осмотрела со стороны и, видимо, довольная проделанной работой, обратила взгляд на нашу «ридганду».

— Снимайте это. Грязное все. Я сейчас прополощу и у печи развешу. К утру будет чистым, - суетилась она и, со все еще протянутой под платье рукой, бросилась к печи, где, вероятнее всего, еще тлели угли. Она отставила тяжелую чугунную заслонку и подкинула три толстых ветки, что лежали на полу. – Сейчас отогреетесь, отдохнете, а я к тому времени и поесть соберу, - ее глаза шарили по нам, нашим сумкам.