На волоске

Лафат пришел минут через сорок. Сначала я не заметила ничего на его темном теле. Рубаху он нес в руках. Но когда он упал на колени перед озером, я увидела, что это не пот блестит на его коже. Это кровь из сотен царапин.

— Ты шел через этот чертов лес? – я не знала, чем ему помочь, но очень хотела поддержать нашего спасителя.

— Я полз по земле. Там меньше веток, но все равно какие-то лежат на полу. Голову я обернул рубахой, - он кинул рядом со мной белую тряпку, которая раньше была одеждой, а сейчас больше походила на ленты, связанные между собой.

Оказалось, Лафат прополз по земле всю дорогу, которую мы прошли по тропе. В полуметре от земли ветки у этой колючки не растут, но на земле очень много упавших веток. На стену он забраться не смог бы.

— Мы должны бежать дальше. Половина ночи прошла, и скоро нас хватятся. До утра мы обойдем Алавию, - Лафат отдышался, потом снял сапоги и вошел в воду в брюках. Свежие раны перестали кровоточить, но были заметны отчетливо. – Я завернул голову рубахой, чтобы защитить лицо и шею от порезов.

— Эту дрянь насаживают специально? – спросила я, стараясь не смотреть в сторону Палии, что сидела, прижавшись к плечу Криты. Я нашла сапоги и тапочки и раздала девушкам. Теперь дорога для них станет не такой неприятной. Когда мы минули стену было не до обуви, наверно, нам всем казалось, что сейчас за спиной закричат и за нами побегут.

— Да, это хорошая стена вокруг земель тех, кто держит рабов, а рабов в Алавии держат все ридганы, - хмыкнул он.

— А в Балайе нет рабов? – решила сразу уточнить я.

— Только верные слуги. Балайцы не позволят войти в свой дом чужому, тем более, тому, кто держит на хозяев злость. Слугами становятся дети слуг, и семьи живут вместе несколько поколений.

— Получается, это те же рабы, только вы зовете их слугами, - хмыкнув, ответила я и принялась натягивать сапоги. Нужно было торопиться.

— Нет, они вольны уйти, но никто не будет доверять им так, как доверяли хозяева, а значит, им придется искать другую работу.

— Сколько слуг в твоем доме? – я пошла сразу за Лафатом, чтобы в дороге хоть немного вытянуть из него информации. Мое незнание этого мира было огромной проблемой.

— Два слуги, Мали. Я не ридган, а лишь свободный караванщик, который по несколько рундин не бывает дома, но я приносил домой хорошие деньги. Я всегда знаю, когда будет буря, но хозяин каравана оказался плохим человеком, - Лафат прибавил шаг и замолчал. Я тоже заторопилась следом за ним.

Озеро казалось необъятным. Мы дошли до леса и немного углубились в него, чтобы не шагать по берегу. Пару раз мы видели лодки. С них заспанные мужчины ловили рыбу почти возле самого берега. Но озеро вдоль леса не имело пологого входа в воду. Каменный берег и сразу непроглядная глубина, хоть вода и прозрачная, если всматриваться, она становится все чернее и чернее.

Луны стали прозрачными, и должны были вот-вот раствориться в утренней дымке, а на их место выкатить огромный рыжий блин солнца. Горизонт за нами уже окрасился в розовый.

Грудь горела, а ноги, ступая по мягкой подстилке из опадавших сотнями лет листьев, норовили подвернуться. Этого еще не хватало. Я смотрела на сапоги Лафата и говорила себе, что все будет хорошо. Пора было рассказать ему о Дашале, потому что это, скорее всего, меняло дело, а может и направление.

— Лафат, стой, мне нужно пару минут отдышаться и рассказать тебе что-то важное. Лафат, стой, - я побежала за ним и схватила его за плащ. Он остановился как машина, так резко, что я уткнулась в его спину.

— Мы не можем стоять, Мали. Мы должны идти еще день, а только потом можем поспать. В лесу солнце не так нагревает, и можно идти постоянно.

— Я хочу, чтобы ты знал… Дашала рассказала, где ее украли. Не в Балайе, а на границе с пустыней. Отец привез ее, чтобы передать мужу. Твоя семья вне опасности, Лафат, - я торопилась рассказать, и выпалила все за пару секунд.

Минуту он стоял недвижимо, грудь его вздымалась, как меха, глаза не моргали. Он смотрел в одну точку впереди. Когда я обошла его, он моргнул, глубоко вздохнул и обернулся к Дашале. Девочка уже валилась с ног.

— Она говорит правду? Говори, сейчас ты можешь говорить с мужчиной, и я никогда не расскажу, что нес тебя на руках, Дашала. Если кто-то встретится нам, мы скажем, что ты моя дочь, - он присел перед ней, и смотрел сейчас не только с теплотой, но и с надеждой. С надеждой на то, что я говорю правду.

— Да, она говорит правду. Я не знаю точно, но мне кажется, что это мой будущий муж напал на наш караван, борга Лафат, - тихо, будто боясь Лафата, ответила Дашала.

— Он пустынный канафар? – спросил Лафат.

— Да, и мне кажется, я слыша разговор именно о нем, когда меня везли на рынок.

— Ты слишком любопытная, Дашала, - явно не похвалил ее Лафат, и она опустила голову.

— Не затыкать же ей уши, когда при ней говорят, - заступилась я за девочку и этим закончила разговор на эту тему.

— Мы можем немного посидеть? Палия совсем не может идти. Она не ела несколько дней, - кротко попросила Крита.

— Надеялась умереть с голоду, раз лысая? Эка потеря, Лафат лысый, и ничего. Жив, здоров, еще и с нами тетёшкается. Как ты уговорила ее? – я обернулась к Крите.

— Она сказала, что мои волосы у вас, и ты сделаешь так, что будет незаметно, что я лысая, - ответила Палия сама. Сейчас я увидела, что она, и правда, слаба. Пухловатые прежде щеки провалились, глаза стали больше. Чалма на голове держалась плохо, и она постоянно поправляла ее.

— По чуть будешь выходить на солнце. Сначала по несколько минут, потом больше и больше погуляешь без плаща. Сойдешь за служанку, а с такой белой кожей к нам точно будут вопросы, - я уже было приготовилась ругаться с ней после того, как она откажется, но Палия качнула головой в знак согласия. Надо же, может, и дождь сегодня пойдет?

Останавливаясь на пять – десять минут каждый час, мы шли и шли. Деревья защищали от пекла, но воздух нагревался и идти было сложнее с каждым часом.

— Можно отдыхать, только надо отойти туда, - он указал в глубину леса, но никто не был против.

Лафат осмотрелся, нашел дерево с огромным, наполовину торчащим из земли корнем, указал нам на него. Сидеть здесь и не двигаться. Я принесу воду, - он вынул из мешка три кожаных фляги и пошел к озеру. Солнце шло на убыль, но до темноты было еще далеко. Скорее всего, это еще одна остановка перед последним броском, - подумала я, но была не права. Он и правда, решил устроить привал на сон, чтобы проснуться ночью и идти дальше.

— Спи, потом сменишь меня, - протянув мне кожаный «кабачок» сказал Лафат, не выясняя, согласна ли я. Он как-то быстро посмотрел на остальных девушек, что лежали кто как, и я поняла, что им он не доверяет.

— Хорошо, - ответила я, взяла флягу. Я жадно пила чуть тепловатую воду и смотрела на деревья. Не осина и не дуб. Никаких тебе берез.

Сон меня просто обволок, словно теплое, пушистое одеяло. Пружинящие корни дерева, на которые я уложила мешок с тряпками, не разбирая, кому еще нужна подушка, идеально поддерживали голову. Мне снилось лето и бабушка. Свежая, ещё теплая сметана, льющаяся по желобку сепаратора. В деревне сливки все называли сметаной, и я, разменяв седьмой десяток, так и называла сливки. Сметана.

— Мали, - голос Лафата звучал всегда размеренно и спокойно, но сейчас я чуть не подпрыгнула, когда сквозь сон услышала его. – Вставай, мне нужно немного поспать.

— Да, ложись здесь, я уступила ему свое место, и он не стал противиться.

— Сядь у того дерева, где лежат сумки, он указал место, где сидел сам. Было тихо и темно, а самое главное – было прохладно. От земли будто шел свежий воздух. Тело, несмотря на долгий бег и неудобную постель, было послушным, отдохнувшим. Видимо свежий воздух и прохлада, которую давала земля сделали свое дело. Камень, которым устлан весь двор в доме Фалеи нагревался так сильно, что даже ночью продолжаел отдавать жар.

— Когда мне разбудить тебя? – осторожно спросила я.