Страница 4 из 7
Через две минуты совершенно беззвучно был накрыт стол. И этот стол был не хуже, чем в ресторане, потому что мама Юля работала в советской торговле. Теперь я все таки попыталась сказать, что не хочу есть. Но мои слова никто не слышал. Мне в рот ложились маленькие, аккуратно нарезанные кусочки разных вкусностей и фруктов. А глаза, те же радостные глаза, не отрываясь смотрели на меня, как будто старались рассмотреть то, что раньше не видели. Мне казалось, что этот взгляд видит все мои беды и горести, и сейчас все исправит и превратит в радость.
Изредка мне задавали вопросы, я не знаю зачем, то ли из-за вежливости, то ли тому, к кому я пришла было действительно интересно то, что он спрашивал. А вопросы были разные, про моё здоровье, про моего мужа, про мою маму, про мою учёбу. Он спрашивал, я отвечала. Я уже давно поела, положила голову на его плечо и просто ждала, когда он осмелился перейти к главному, тому, зачем я сюда пришла. Ведь нам было не 15, и оба мы понимали, с какого перепугу, я оказалась в чужой квартире. Но мы медлили, потому что......все равно были молодыми и неопытными.
Я познакомилась с ним, когда мне было семнадцать, а ему пятнадцать, он был младше меня на полтора года, малолетка. Он как будто сразу прилип ко мне. Если кто то хотел его в те времена найти, искали меня, он при любом раскладе был рядом. Звали его Дима, фамилию не буду писать, что то меня сдерживает. Был он высокий, статный красивый пацан, с пшеничными волосами, широкими плечами, в общем девки на него заглядывались толпами, а для меня он был малолетка и друг. Ну не воспринимала я его по другому. А как я могла его воспринимать по другому? Я была влюблена, и все вокруг были для меня не актуальны. Видела я в любой компании только одного. Это был Серёжа Баранов. Больше я ни о ком думать не могла. Я просыпалась, жила и засыпала с этим именем. Если искали меня, то я всегда была рядом с Серёгой, на улице, дома, в подъезде. Как относился ко мне Серёга, не знаю. До сих пор не знаю, хотя могу предположить. В любви он мне не признавался, но и от моего общества не бежал. И я всегда была рядом с ним, а Димка был рядом со мной.
В один прекрасный новый год, когда советские юноши и девушки собрались на квартире у того, чьи родители ушли в гости, случилось признание, Димино признание. Мы встретили бой курантов не шампанским, а водкой, потому что шампанского невозможно было достать, и после этого Димка признался мне в любви. Нет, он не сказал просто, как любит меня, он с придыханием рассказывал, что чувствует, когда смотрит на меня, когда держит меня за руку, когда звонит ко мне в дверь, а я слушала его тогда, и запомнила это так, что помню это больше сорока лет. Что я могла тогда ему ответить? Я любила Серёжу.
Жизнь шла, мы общались, он согласен был быть мне и другом и нянькой, и помощником. И как друг он мне нравился, а вот для отношений он не подходил, потому что малолетка. Он наблюдал за моими романами и ухажерами, и ждал. Потом он ушёл в армию, а я попала под поезд. Я знаю, что о моем поезде он узнал сразу, но не знаю, как он это перенёс. Мы встретились два дня назад в магазине, так я узнала, что он отслужил. Он подошёл ко мне первым и я в его глазах увидела готовность меня поддержать. Остального я не ждала. Его заломала моя травма и очень отпечаталась на его жизни, но об этом я узнаю позже, а сегодня я просто вспомнила о том, кто будет рад моему ночному визиту. Он видел во мне женщину со своих пятнадцати лет, и я почему то была уверена, что он меня не положит спать с мамой Юлей и не выгонит. В конце концов я просто могу к нему прижаться и проспать на мужском плече до утра, если конечно никто не занял это место, пока я выеживалась. Это меня тоже устроило бы больше, чем одинокая постель. Поэтому, когда я увидела, что светится окно в его комнате, я мигом решилась на поздний визит. И он оправдал мои ожидания.
Мы сидели на кровати, прижавшись друг к другу, перед нами стоял накрытый стол, время шло. Но ни он, не я, не могли решится на действия. То ли смелости не хватало, то ли боялись разрушить идиллию, которая нас накрыла. И мы просто сидели и молчали. Молчание нарушил он:"Слушай, может коньяку? А то так и умрем к утру от страха?" Напряжение ушло, мы рассмеялись, он ушёл за коньяком, а я стала расстилать постель. Он пришёл с бутылкой и крохотными рюмками, посмотрел на кровать, и все переделал. Он принёс ещё две подушки, расправил одеяло, и кровать превратилась в ложе. Потом он помог снять мне пиджак и я осталась в тоненькой блузке. В этот момент он взял меня за плечи, притянул к себе, и впился в мои губы. Это был самый длинный и самый запоминающийся поцелуй в моей жизни. Коньяк не понадобился, поцелуя хватило, дальше все произошло само собой. Мы никуда не торопились, старались запомнить объятия и поцелуи, обнимали и целовали друг друга за все те годы, которые я была дурой.
Проснулись мы под утро. Я потихоньку пошла в туалет и встретила маму Юлю. И мне показалась, что она с вечера знала, что пришла я. Мы поздоровалась, посидели на кухне, поговорили. Мы ведь давно знали друг друга, и никаких претензий друг к другу не имели. Димка устал ждать меня и пришёл на кухню, теперь мы сидели втроём, рассказывали анекдоты и смеялись, и это было замечательное утро. Потом была яичница, кофе, и мама Юля ушла на работу, на весь день , до девяти вечера. И это было наше время. Мы закрыли дверь на все замки, закрыли шторы, как будто дома никого не было, включили везде свет и начали. К вечеру в этой квартире не осталось места, на которое бы мы не обратили внимание. Мы пробовали все что могли, и везде, где могли. А так как лет нам было мало, а сил и желания много, мы даже не вспоминали о том, что надо есть. Мы были сыты эмоциями и прикосновениями, взглядами и поцелуями. В общем, очнулись мы только тогда, когда мама Юля начала открывать дверь.
Дверь была закрыта на пять замков и пока мама Юля их открыла, мы успели навести идеальный порядок во всей квартире и приготовить ужин. Мама Юля была рада нас видеть, и снова был прекрасный вечер, мы ели, травили анекдоты, смотрели телик. Лечь пришлось вовремя, так как маме Юле затра снова надо было на работу. А мы и не сопротивлялись, нам нравилось лежать вдвоём. Тем более это была последняя ночь. Завтра мне надо было сдать в библиотеку института последние учебники,а Димке надо было идти на работу, и я не была уверена в том, что у нас ещё будет такая возможность, полежать вместе.
Утром мы собирались, и не знали что сказать друг другу. Если бы Дима позвал меня замуж, я бы согласилась. Но я точно знала, что не позовёт. Почему? Да потому что все кто вокруг сразу озадачатся вопросом, а что двуногих не было? И мама Юля, которая держала лицо, понимая, что я только на ночь, совсем не будет его держать, это лицо, когда узнает , что её сын просто женился на мне. А Димка понимал, что у него не хватит сил это вынести, поэтому молчал и прятал глаза. А я не имела претензий, я была ему благодарна за то время, которое он провел со мной.
А вообще все кончилось не очень. С Димкой мы больше не пересекались в подобной ситуации. Мы жили в соседних домах, встречались, здоровались. В девяностых он крышевал рынок на котором я работала, и в связи с этим я была освобождена от всех налогов. Маму Юлю расстреляли в девяностых на работе, а Димка начал баловаться на@котой, и умер, когда ему было чуть чуть за тридцать, пережив маму Юлю на два или три года. Он так никогда и не женился, и не оставил после себя ни детей, ни внуков.
Димка догнал меня на улице, когда я уже сходила домой за книгами, взял у меня тяделую сумку, а другой рукой взял меня за руку и мы пошли к остановке. Шли мы почему то молча, нам нечего было сказать друг другу. Не удивительно, мы проговорили полночи. Говорили обо всем, о прошлом, о маме Юле, о моем поезде, о протезе, о том как изменились наши друзья, об его армии, кстати служил он в Афганистане, и о моем институте. Он проводил меня до остановки, помог сесть в автобус, о встречах мы не договаривались. Наверное мне было грустновато, но точно я не помню.