Иерусалимлянин

      Старик помотал бородой:

– Гнев Божий падёт на вас!

– Катись к чёрту! – выругался начальник и ударил старика в живот.

Несчастный охнул и согнулся пополам, простонал:

– Уезжайте как можно скорее…

Главарь пнул складное кожаное ведро, принесённое крестьянином, и вода, блестя струями, разлилась по земле. И снова рокот раздался будто из недр земли.

Паломники сели на лошадей и продолжили путь. И казалось всем троим, что рокот преследует их, что сумки, набитые виноградом, слишком тяжелы. Предчувствие скорой расплаты начало давить их, как раскалённое синее небо над головой.

Держась за живот, старик поднялся. Отряхнув халат, он перекрестил дорогу и всадников:

– В Его милости, в Его милости послать вам избавление! Господи, помилуй!

В ответ на слова старика из земли донеслось рычание. Безмерно испуганный, крестьянин побежал к колодцу, скрывающемуся в рощице. В небе парил, расправив крылья, сокол-шахин. И он один видел, как старик, слегка помедлив, полез в колодец.

*      *       *

Ни Бодуэн, ни паломники не знали, что среди холмов, покачивая шеями, плыли два верблюда. На светлом, том, что шёл впереди, сидел седобородый старец в белой чалме. Полинялый чёрный кафтан странника, расшитый серебром, был подпоясан красным кушаком – такие пояса носили знатные люди в Дамаске. На втором верблюде, жёлтом, покачивался парнишка четырнадцати лет. Голову мальчика прикрывала расшитая шапочка, голубой плащ с золотыми узорами и розово-персиковая рубаха придавали его образу ощущение лёгкости и нежности. За серебряный пояс младшего путешественника был заткнут кривой кинжал.

Глаза Фати с восторгом смотрели на дедушку. Она до сих пор не могла поверить своему счастью. Путешествие длится уже много дней, а она всё с тем же трепетом ловит его жесты, внимает его речам! Так радостно играют солнечные блики на богатой сбруе его верблюда, на благородных ножнах его могучего меча. Дедушка – герой многих сражений, тайных и явных! Хвала Аллаху, что он сбежал из Дамаска, когда туда вошёл Салах-ад-Дин, иначе донесли бы на него злые люди в отместку за благие дела! И дедушка нашёл Фати в Халебе, нежданно-негаданно явился, как див пустыни! Как она бросилась ему на шею, как плакала от счастья, когда узнала, что дедушка забирает её из дома тётушки Зайнаб и едет с ней… в Иерусалим! Аллах велик, воистину, ей благоволят звёзды!

После бесконечных скал и облезлых кустов горного перевала глаза Фати отдыхали, взирая на трепещущие оливы и уютные рощи. «У франков не так плохо, как говорят», – думала она. – «Здесь мир и, кажется, благодать».

У трёх пальм сделали привал, расстелив на траве пёстрые коврики. Лепёшки, сыр, оливки, ключевая вода – что ещё в дороге нужно?

Дедушка Фати, Аман аль-Саиф, с наслаждением лёг под пальмой, подложив под голову руку.

– И ты отдохни, звёздочка, – кивнул он внучке. Фати устроилась рядом с дедушкой и стала смотреть на бегущие в вышине облака. Интересно, как её встретит жених, каков он из себя…

      Словно отвечая на мысли девушки, Аман сказал:

– Хасан – добрый, чуткий человек, уважаемый в городе. Тебе хорошо будет с ним.

– Я знаю, дедушка… Просто, немного боюсь… – синее небо обещало Фати сказку, о которой она и помыслить не могла. Это была сказка любви, девушка не сомневалась, но облака, скользя по небесной глади, шептали, как ей казалось, не о Хасане…

      Фати унеслась в неясные грёзы, но протяжный окрик вернул её на землю:

– Эге-е-гей, люди! – к маленькому лагерю приблизились три всадника. Вид у них был грозный: все при копьях, при мечах. На крепко слаженных телах – кольчуги, а туники поверх них – не иерусалимские. Фати знала, что символ Иерусалимского королевства – пять золотых крестов на белом полотнище: один – большой и четыре – маленьких. А у этих рисунки на туниках непонятные: петухи какие-то, цветы, собаки. Откуда они взялись? При сёдлах у всадников болтались шлемы с бармицами1, а через крупы лошадей были перекинуты кожаные сумки. «Разбойники!» – испугалась девушка и села на коврике, скрестив ноги.

Вперёд выехал старший, с обветренным, загорелым лицом. Колючая борода обрамляла его широкие скулы, а зелёные глаза смотрели волком. Вьющиеся волосы цвета охры трепал ветерок. Орлиный нос рыцаря хищно навострился, когда он зыркнул на гружёных верблюдов.

Сокол-шахин, парящий до этого в небе, описал два круга над лагерем и, клекотнув, полетел в сторону скал, виднеющихся на севере.

      Начальник, придержав скакуна, поздоровался:

– День добрый! Но жарко – страсть! Позвольте напоить коней?

Из-за его плеча ехидно выглядывал рыжеволосый, похожий на гиену, молодой человек. Когда он повернул голову, Фати увидела, что один висок у парня побит сединой, а на другой стороне волосы темнее. Ни дать, ни взять – гиена! И скалится похоже.

– Мир вам! – Аман встал и вышел навстречу путникам. – Вода эта Божья, на всех хватит.

Старший подал знак рукой – его дружки приблизились. Аман, готовый ко всему, наблюдал за франкскими воинами – они спешились, приставили копья к пальмам. Фати поправила тюбетейку и больше не смела шелохнуться. Рыцари стали поить лошадей из ручья. Последний из них походил на маленького медведя. Этих животных Фати видела в зверинце в Халебе, и франк выглядел таким же грубым, как они, и лицо у него было заросшее, а глазки – маленькие. Девушка, чуя недоброе, сжала в ладони хамсу2 – амулет, доставшийся ей от матушки.

      Старший франк, помахивая плёткой, прохаживался по берегу ручья.

– Старик, куда путь держишь? – заговорил он.

– В Наблус, а потом в Иерусалим, – осторожно ответил Аман. «Не местные, ох, не местные!» – сокрушённо думал он.

– А во вьюках что? – рыцарь указал плёткой на верблюдов.

– Так, всякая всячина, вам она будет неинтересна, сударь.

– Покажи! – повелел франк.

– Долго разматывать… – опустил голову Аман.

Лошади, фыркая, пили воду. Прозрачные капли падали с их губ и подбородков, Фати завороженно смотрела, как животные раздувают ноздри и шевелят ушами. Гиеновидный франк, передав поводья лошадей коренастому дружку, подошёл к верблюдам и достал кинжал:

– Посмотрим, что тут у них, – он распорол один тюк и показал товарищам дорогой шёлк и парчу.

– Ты лгал нам! – бросил начальник в лицо арабу. – За это мы забираем твоих верблюдов! И ковры – тоже!

Фати словно забыла, что она сидит как раз на одном из злополучных ковриков. Отрешённо девушка смотрела на то, как к ней приближается похожий на медведя франк. Сжимая в ладони хамсу, сарацинка молча взывала: «Аллах Всевышний! Аллах Всевышний!» Франк угрожающе проворчал:

– Вставай, малец!

      Фати смотрела, как гадкие франки своими мерзкими пальцами перебирают содержимое драгоценных вьюков. «Моё приданое!» – в отчаянии думала она.

– Ты что, не слышишь? – повторил «медведеобразный» франк, скручивая коврик Амана и перебрасывая его через плечо. – Вставай!

      Фати будто оцепенела от горя и страха.

      К неподвижному «мальчику» подскочил гиеновидный франк и схватил того за руку:

– Какого чёрта! Слезай, юродивый!

      Он отшвырнул Фати в сторону, Аман схватился за меч:

– Не тронь! – пригрозил старик.

Старший франк, глядя на Фати, промолвил:

– Вот оно как! Девчонка!

Девушка поднялась с песка, косы, ранее спрятанные под шапочкой, рассыпались у неё по плечам. Фати, поймав на себе взгляд «волчьих глаз», шарахнулась в сторону, как дикая газель.

      Франк-гиена щёлкнул языком:

– А прехорошенькая девчонка!

– Руки прочь! – Аман встал между внучкой и франками.

      Начальник обнажил меч:

– Давай, так. Ты отдаёшь девчонку, а мы сохраняем тебе жизнь?

– Ваши души заберёт Иблис прежде, чем волос упадёт у неё с головы! – дамасская сталь сверкнула в руках Амана. Старик шепнул внучке:

1

Бармица – элемент шлема в виде кольчужной сетки, обрамляющей шлем по нижнему краю. Закрывала шею, плечи, затылок и боковые стороны головы; в некоторых случаях грудь и нижнюю часть лица.

2

Хамса – ближневосточный защитный амулет в форме открытой ладони с пятью пальцами.