Страница 7 из 59
Объявления были в основном скучные, что-нибудь вроде: «Продается раскладной диван-книжка, синий велюр, 6. у. в хорошем состоянии» или «Молодая семья москвичей без детей и домашних животных снимет однокомнатную квартиру на длительный срок. Чистоту и порядок гарантируем». А, вот забавное: «Иностранной компании срочно требуется прораб на стройку с опытом работы по специальности 8 — 10 лет и хорошим знанием французского языка». Долго же они будут искать такого! Нормальный прораб через пять лет русский-то язык забывает. Во всяком случае, затрудняется употреблять без матерных связок.
Некоторые объявления почему-то были обведены рамочкой. Содержание-то самое обычное — «продаются холодильные шкафы, витрины, прилавки», «услуги элитной свахи» или «шубы норковые из Греции по ценам производителя», а вот вокруг почему-то рамочка. Раньше так печатали только некрологи в «Вечерней Москве». Сергей Николаевич вспомнил почему-то, как в июне шестьдесят второго прочел вот так случайно о смерти полковника Мылгина, начальника лагпункта в Усть-Ижме. Это он как-то в тридцатиградусный мороз за невыполнение нормы оставил бригаду лесорубов ночевать в лесу, на снегу — и все замерзли. Это у него за зиму половина заключенных вымирала от пеллагры… Как только не называли эту загадочную болезнь! «Пеллагра», «безбелковый отек», «алиментарная дистрофия», а проще говоря — голод. Зубы выпадают, тело покрывается нарывами, потом несчастный теряет и последние остатки человеческого достоинства, что еще остаются у заключенного, роется в мусорных кучах, дерется с такими же доходягами за зловонные отбросы. А в свидетельстве о смерти напишут потом — «пневмония» или «сердечная недостаточность».
Вымрут зэка — не беда, новых пришлют. Зато мылгинский лагпункт всегда был в числе передовых и план выполнял на 120 процентов, а уж какими средствами — разве это кого волнует? «Выходи без последнего!» (И правда, иногда последнего — стреляли.) «Шпал не хватит — вас положу!» (И положил бы, только не годятся доходяги.) Странно было читать о нем: «после тяжелой и продолжительной болезни…» И руки тряслись от волнения, газетный лист тоже дрожал, буквы путались. Да разве может быть такое — Мылгин сдох «после тяжелой и продолжительной» (от рака, наверное), а я вот — живу, и на воле!
Никуда не уйти от воспоминаний! А ведь вроде бы отвлечься хотел… Не удастся, видно, сегодня поработать. Спать пора, конечно, да как уснешь теперь? А руки все листают и листают страницы, и глаза все пробегают мелким шрифтом напечатанные строчки: «Щенки дратхаара от элитного производителя», «Двухэтажный дом в ближнем Подмосковье», «Счастье оптом и в розницу» Сергей Николаевич присмотрелся внимательнее. Телефон какой-то странный — 666… Апокалиптическое Число Зверя. Дальше тоже интересно — 1315. Цифра 13 издавна считается несчастливой, на Западе даже избегают тринадцатых этажей, после двенадцатого — сразу четырнадцатый, но мало кто знает почему. А ведь тринадцать — число смерти по древнееврейской Каббале и в Великих Арканах Таро. И пятнадцать — тоже не случайно. В картах Таро это число дьявола, и сама карта означает бессилие человека перед своими низменными желаниями.
Целое зашифрованное послание — для тех, кто понимает, конечно. Вот бы узнать — кто же дал такое объявление? Было бы интересно побеседовать.
Под ворохом старых бумаг он разыскал телефон. Надо же, совсем запылился без употребления… Сергей Николаевич набрал странный номер и стал ждать.
За окном ударил гром, будто клацнули стальные челюсти. Поздновато для грозы, осень ведь уже. Сергей Николаевич почувствовал озноб во всем теле, будто волна пробежала от головы до пяток. И старенький радиоприемник «Спидола» на тумбочке вдруг включился сам собой, заорал противным дурашливым голосом:
— Эх, полным-полна моя коробушка!
Глава 2
ТАКИЕ РАЗНЫЕ ДОРОГИ В НИКУДА
Москва, 11 сентября
На следующее утро небо очистилось от туч и выглянуло солнце. Бывают осенью такие дни — прохладные, пронзительно-ясные, когда листья на деревьях только начинают опадать и шуршат под ногами, как брошенное золото, царский подарок. Хорошо в такой день гулять где-нибудь в парке, среди высоких старых деревьев, посаженных еще в екатерининские времена, кормить уток у пруда, задирать голову, щурясь на солнце, и думать о вечном.
Только вот редко выпадает такое нашему современнику, живущему в большом городе. Весь вид из окна — соседняя многоэтажка да помойка во дворе, вся прогулка — до автобусной остановки или ближайшей станции метро — быстрым шагом, не глядя по сторонам, втянув голову в плечи. Все мысли о том, где денег взять. Все развлечения и отдых — в телевизоре. А в парк там или на природу — это, конечно, хорошо, но все, знаете ли, некогда.
И так — год за годом.
Людмила Андреевна Бочкова в то утро никуда не спешила — как раз накануне газетный прилавок в универсаме закрылся и ее уволили. Она медленно шла по шуршащим листьям, но не замечала ничего вокруг — слишком уж муторно было у нее на душе в это погожее осеннее утро.
Она чувствовала себя усталой, старой, вконец изработанной клячей. С работы уволили, ноют отекшие ноги, да еще сын Андрей сегодня не ночевал дома. Сам по себе это факт не примечательный, было бы чему удивляться — иногда он неделями не показывался! Неслухом вырос мальчишка. А ведь одна его тянула сколько лет, во всем себе отказывала, думала — человеком станет, а он… Учиться не захотел, работает от случая к случаю, а большую часть времени болтается с компанией таких же оболтусов у подъезда и таскается по девкам. У одной из них, наверное, и заночевал сегодня, больше негде.
Только вот на сердце как-то неспокойно. Ночью она плохо спала, забылась ненадолго лишь под утро. И сон приснился гадкий — огромные, жирные сине-зеленые трупные мухи, с шумом летающие над куском сырого мяса. Проснулась она, когда темнота ночи едва стала сменяться бледными предрассветными сумерками.
Первая ее мысль — даже не мысль, а смутное ощущение на грани сна и яви — была о том, что с сыном случилось что-то плохое, очень плохое. Непоправимое даже.
Она ворочалась без сна еще долго, потом встала, бесцельно слонялась по квартире ненричесанная и неумытая, в старом халате. Хваталась за домашние дела — постирать надо, убраться, цветы полить… Но все валилось у нее из рук в то утро. Находиться в пустой квартире было просто невыносимо.
Людмила Андреевна оделась, кое-как пригладила волосы и вышла из дома. И сейчас она мерила улицу шагами не видя ничего вокруг, и думала о своем. Она вспоминала почему-то, какой Андрюшка был маленький, как тянул ручки к ней, улыбался беззубым ротиком, полным манной кашей. И молила, изо всех сил молила Бога, в которого не верила, чтобы все было хорошо, чтобы сын был жив и здоров. Пусть сейчас он кувыркается в постели с какой-нибудь размалеванной девкой, но только бы вернулся домой и был рядом! Какой уж есть — чужой, грубый, бездельник и неудачник… Лишь бы живой.
А сам Андрей в это время только-только открыл глаза. Людмила Андреевна хорошо знала своего сына. Рядом с ним на смятой за ночь постели лениво потягивалась Света — молодая и хорошенькая жена водителя-дальнобойщика Витьки Сахарова, что жил в соседнем доме.
Витька был парень сильный, суровый и очень ревнивый. Постоянно был в разъездах — гонял тяжелогруженые фуры по просторам нашей необъятной Родины. По приезде его всегда должен был ждать накрытый стол, горячий борщ и радостно улыбающаяся, всегда покорная и неворчливая женушка. Света хорошо об этом помнила и в день приезда супруга спозаранку неслась на рынок за свежими овощами и парной говядиной, чтобы Витенька был доволен. А то ведь недолго и в глаз получить, у него рука тяжелая, работа нервная и характер вспыльчивый.
Зато в его отсутствие Светочка отрывалась на полную катушку — не спал с ней только ленивый. Вот и Андрюхе вчера обломилось…
Эх, хорошо! Андрей снова потянулся к теплой, сонной женщине. Близость ее обнаженного тела возбуждала, почти как в давешнем сне. Его лучший друг уже принял боевую стойку — вон, даже одеяло торчит!