Страница 28 из 38
С ней это происходит впервые за пределами института.
Хороший или плохой знак? Чего ей точно не хотелось бы, так это стресса от пустой надежды.
Она борется с искушением сказать матери, что в институте есть мужчина, к которому она «проявляет интерес»… нет, это было бы ошибкой, Джессалин начнет выражать восторги, а ведь никакого будущего с этим мужчиной у нее не предвидится.
София давно привыкла к своему одиночеству. Мысль о большой любви расцветает только в ее воображении, так как в реальной жизни ей места нет. Эта мысль пускает корешки, разрастается, расцветает и так же быстро отцветает. Лепестки падают на землю, и вот уже от них остались одни сухие ошметки.
Все ее свидания с мужчинами заканчивались неуклюже. Она женщина угловатая, причем в почти буквальном смысле. Стоит кому-то прижаться к ней губами, как она начинает задыхаться. Вместе с возбуждением приходит отторжение – как будто ей сдавили грудь. И она начинает смеяться слишком громко и невпопад.
Телесный дискомфорт она впервые испытала лет в десять или одиннадцать, глядя на более зрелых школьниц и старших сестер.
Я должна выглядеть… вот так? О боже.
Для человека со стороны София Маккларен – женщина уравновешенная, вдумчивая. Всегда готовая улыбнуться в ответ. Изящная, как ее мать, на которую она внешне похожа.
Находят ли ее красивой… или не очень? Она тщеславна, вздрагивает, увидев себя в зеркале; нет, не такой хотела бы она предстать перед окружающими. Ее охватывает стыд. Большие глаза слишком глубоко посажены, похожа на изумленную, вперившуюся куда-то сову. Волосы кажутся подпаленными и топорщатся, словно от статического электричества. Руки нервно бегают, как подопытные существа, от страха залезающие друг на друга. Одежда висит на ее стройном теле – кажется, что на пару размеров больше, чем надо. Отстраненная, ушедшая в себя. Самоирония отупляет ее не хуже новокаина.
Если София поймает на себе взгляд мужчины, она спрячет лицо.
Или, еще лучше, покажет ему язык. Нечего меня разглядывать!
Она знает, что Джессалин озабочена ее судьбой. Все эти старые, затертые клише: дочь должна завести «друга», любовника, выйти замуж, родить детей, продолжить род… эти клише живут в голове Джессалин Маккларен, как микробы в чашке Петри.
Мама, я, кажется, влюбилась.
Да ну, глупость. Она уже давно не школьница.
Сейчас все разговоры вокруг состояния Уайти. О предстоящем переводе в реабилитационный центр в Рочестере, намеченном на ближайший вторник. Его терапия ляжет тяжким грузом на плечи жены. Сначала много недель в клинике, потом недели, если не месяцы домашнего ухода. Пока он будет находиться в Рочестере, Джессалин поселится у Тома; клиника расположена всего в четырех милях от его дома. А когда Уайти вернется на Олд-Фарм-роуд, она станет его главной смотрительницей. Она уже изучила в Интернете рекомендации по постинсультной терапии – да, суровая, выматывающая, но (зачастую) «творящая чудеса». Она планирует пройти в муниципальном колледже курс «Жизнь после инсульта: руководство к действию». Дети давно не видели свою мать такой деятельной.
– Мама, тебе бы работать медсестрой, – сказала ей Беверли.
– Нет, – возразила София неодобрительно. – Мама стала бы отличным врачом.
После того как Уайти вышел из критического состояния, к нему потянулись визитеры. Палата завалена цветами, подарочными корзинками, книгами, даже забавными набивными чучелками животных; все уставлено, кое-что стоит на полу. Медперсонал, не знавший, что Джон Эрл Маккларен когда-то был мэром, только сейчас понял, что их больной – Уайти – весьма популярная фигура.
(«Ваш отец не даст мне автограф, пока его не выписали?» – обратилась одна из медсестер к Софии.)
Дети Маккларенов испытывают облегчение, вернувшись к некоему подобию нормального образа жизни. Только Джессалин проводит в больнице весь день; остальные заглядывают, когда получится, или звонят. София испытывает досаду: когда бы она ни зашла в палату, Беверли уже там. Она даже ест с родителями, благо посетителям разрешают покупать еду. Беверли веселится:
– Стив обвиняет меня в том, что я «бросила собственную семью». Можно подумать, он меня замечал, когда я находилась у него под носом!
Кажется, она недолюбливает своего муженька, думает София. Когда-то любила, а теперь недолюбливает. Наверно, какие-то обиды. Или не доверяет. Некоторые браки такие странные.
Сама она о браке не думает. Даже ее фантазии относительно Алистера Минса никак не связаны с мыслями о замужестве. Она не выйдет за мужчину, который не будет ей так же предан, как Уайти своей половине. Хотя, говоря начистоту, она не способна быть преданной мужчине так, как Джессалин предана супругу.
В горе и радости, в болезни и здравии, чтобы смерть не разлучила нас.
Нет, как-то не так. И смерть не разлучит нас?
Пока смерть не разлучит нас?
Ну и обет. Какой человек в здравом уме в этом поклянется?
Все равно что залезть с кем-то в спальный мешок и застегнуть молнию. Навсегда!
Софии достаточно того, что ее любят родители, больше ей никто не нужен. Ни любовник, ни муж не способны соперничать с Джессалин и Уайти, которые от нее ничего не требуют, им достаточно того, что она их дочь.
Своего рода шелковый шнур. Как чудесно быть завязанной в такой крепкий семейный узел! Как-то она сказала Вирджилу:
– Нам не обязательно взрослеть. И обзаводиться своими семьями.
Вирджил не воспринял это как шутку. И урезонил ее с серьезным видом:
– Родители же не вечны.
– «Не вечны» – это еще столько лет впереди. А так далеко я не заглядываю.
Реплика была брошена бездумно, как будто София не придавала значения собственным словам.
В пятницу в 17:00 Алистер Минс устроит презентацию «Эволюционная роль мутаций: теория».
Все члены лаборатории, вся его команда будет присутствовать, само собой. Это начало трехдневной конференции, и Алистер Минс – один из главных докладчиков.
Приглашенные профессора, аспиранты и постдоки приехали в институт Мемориал-парк на научную конференцию. Доклады по молекулярной биологии, нейронауке, психологии. София впервые видит такое столпотворение в аудитории на пятьсот мест, где будет выступать доктор Минс.
После лекции он пригласил Софию в институтскую столовую со словами: «Ужин в мою честь». Это первое подобное приглашение.
Она отдает себе отчет в значимости события. (Хочется верить.)
Однако отказывается от приглашения. Но, увидев на его лице разочарование и нескрываемую обиду, соглашается при условии, что уйдет пораньше.
– Меня ждут в больнице, где лечится отец. Мне надо там быть не позднее половины девятого…
Она испытывает чувство вины: вчера приехала туда поздно, заработавшись в лаборатории. Хотя не пропустила ни одного визита на этой неделе.
Как чудесно войти в палату, увидеть расцветшее отцовское лицо, услышать, как с его губ слетает: Сфи.
Джессалин всегда вскакивает, чтобы крепко обнять дочь.
София сама поражается тому, что всегда принимала отца как нечто должное. Иногда сердилась. Иногда терялась. Папа так любит преувеличивать. Зачем?
Какое же счастье видеть его живым. Видеть, что он ее узнает и произносит имя… почти. Сфи.
Накануне они с матерью помогали Уайти пройтись по палате под руководством терапевта. Как же медленно он передвигался! Но он поставил себе цель – снова научиться ходить.
В последние два дня у него небольшая горячка. Щеки покраснели, словно от возбуждения и надежды. В глазах желтоватый отлив. Изо рта попахивает химией.
Ему в вены вводят столько лекарств. София ведет аккуратные записи в журнале.
Джессалин говорит, что, по словам медсестер, беспокоиться не о чем, но видно, что она обеспокоена.
Тема лекции Алистера Минса – мутации, ДНК, генная модификация – по-настоящему захватила Софию, ведь ее диссертация затрагивает все эти моменты. В больничной палате она загружает в компьютер разные публикации, включая статью Минса, напечатанную в журнале «Наука» несколько месяцев назад. Удобно использовать здесь свой лэптоп, несмотря на орущий над головой телевизор (бедный Уайти соскучился по новостям, хотя с трудом вникает в эту скороговорку). Джессалин обычно смотрит на экран вместе с ним… или делает вид, что смотрит. Веки смежаются от усталости, зато напряжение и озабоченность уже почти не проявляются.