Страница 19 из 38
Позже, уже оседлав велосипед, который дети Беверли называли самым уродливым великом на свете и помещали фотографии в «Фейсбуке», Вирджил произнес с радостной улыбкой, как будто эта мысль только что пришла ему в голову:
– Как насчет воскресенья, мама? Ужин с Сабиной. Здесь, у вас. Через неделю. О’кей?
Кто это там с Вирджилом? Уж не Сабина ли?
Джессалин уставилась на высокого сутулого молодого мужчину в дальнем углу кафе: палевые волосы заплетены в конский хвост, из-под фермерского комбинезона выглядывает черная футболка.
Так вот он куда захаживает, в больничное кафе!
(Вот где он прячется, сказала бы Беверли.)
Джессалин постаралась отвести глаза. Ты всегда оказываешься в неловком положении, наткнувшись на кого-то из своих детей, а они и не подозревают, что ты на них смотришь, хотя (уж точно) не собиралась за ними шпионить.
За столиком возле витражного окна от пола до потолка яркий свет обрисовал два силуэта: Вирджила и молодой женщины, чье лицо не просматривалось. (Она лысая или в вязаной шапочке, какие носят пациенты после химиотерапии? А может, у нее отросли короткие волосы? Джессалин даже толком не могла понять, сидит девушка в инвалидном кресле или на стуле.) Они вели какой-то серьезный разговор.
Ее глаза даже при слабом освещении заволакивают слезы, можно ли им доверять? К тому же эту парочку заслоняют другие посетители.
– Вот свободный столик, мама! – Беверли вцепилась в ее локоть.
Джессалин пошатывает. Она провела несколько часов у постели мужа. Понимает, что это глупое суеверие – страх, что с ним произойдет нечто ужасное, если она оставит его одного…
Беверли отругала ее за то, что она так ни разу и не поела.
Мама, если ты заболеешь, папе легче от этого не станет. Ты должна поесть!
В семь утра, приехав в больницу, они не обнаружили на месте койку Уайти. Джессалин вскрикнула и едва не упала в обморок.
Но оказалось, что его увезли в радиологию на осмотр. Так объяснила им медсестра.
– Господи, вам что, трудно повесить на дверь записку? – возмутилась Беверли. – Так можно напугать посетителей до смерти. – А потом матери: – Не надо так расстраиваться. Они проводят «осмотры». Невролог вчера сказал, что назначил папе МРТ на сегодня.
Да? Это было сказано? У Джессалин от переживаний в голове все перемешалось.
Отсутствие больничной койки. Белые стены и потолок. Человек исчез, как это прикажете понимать?
– Они бы нас предупредили, если… если бы произошли серьезные изменения. Тогда бы они не очистили эту дурацкую палату.
Беверли говорила с таким напором, словно точно знала, как в таких случаях поступает медперсонал.
Когда через сорок минут в палату вкатили койку с пациентом, обвешанным капельницами, с полуприкрытыми глазами и неподвижным лицом, Джессалин показалось, что все же произошли едва заметные изменения, она даже улыбнулась. Кожа уже не такая восковая, губы не такие синюшные. Как будто по жилам снова потекла кровь.
И дышал он уже не через респиратор, а с помощью (не такой навязчивой) трубки.
Притом что каждый его вдох отражался на мониторе, фиксировавшем, сколько поглощается кислорода, чудо заключалось в том, что он сам дышал.
Накануне невролог им сказал, что реакции Уайти улучшаются. Прогресс медленный, но есть.
Держа его за руку, она видела, как подрагивают пальцы, чего раньше не было. Они словно хотели сжать ее руку в знак признания, узнавания.
Привет! Я здесь!
Иногда его веки начинали дрожать – вот-вот выйдет из своего глубокого липкого сна. Можно было разглядеть его (красные) зрачки, причем левый глаз был (почти) в фокусе.
– Уайти, дорогой, ты меня слышишь?
– Папа, привет! Это Беверли…
Изматывающие надежды.
Маккларенам казалось, что их любимый Уайти барахтается под водой, прозрачной и такой осязаемой, отчаянно пытается выбраться на поверхность яви, но затем, обессилев, снова погружается на глубину.
– Папа, это Том.
– Папа, это София…
Их предупредили, как важно продолжать с ним разговаривать.
А вдруг (кто знает) он их слышит? Да (пока), не откликается, но это еще не значит, что он лишен восприятия.
Вирджил тихо играл отцу на флейте. Вроде как сам ее вырезал из дерева и выкрасил в небесно-голубой цвет, напоминающий яйцо малиновки. Звуки, похожие на шепот, почти неслышные, неназойливые, едва угадываемая мелодия.
– Что это за мелодия, Вирджил? Что-то знакомое…
– Это не «мелодия». Это дыхание – мое дыхание. Чистые звуки, из которых рождается музыка.
Слышал ли Уайти эту музыку-дыхание? Джессалин показалось, что его губы слабо зашевелились.
Хорошая новость: повреждение мозга у пациента «не обширное», а «локальное». Кровоизлияние в мозг было связано с главной артерией в районе мозжечка, но своевременное хирургическое вмешательство и внутривенное лечение спустя всего три часа после инсульта спасли ему жизнь.
Им показали видео МРТ. Завораживающее и одновременно пугающее зрелище: заглядывать в жутковатые закоулки человеческого мозга и видеть размытые ткани и невнятно пульсирующую кровь. Зато какое скрытое рвение в этой пульсации, сама жизнь!
(Словно зародыш в материнской утробе. Или бестелесная душа, в которой бьется живое.)
Никаких страшных опухолей или закупорки сосудов. Но просматриваются темные полоски: «дефицит мозговых клеток».
Джессалин смотрела и испытывала легкое головокружение. Где тот мужчина, которого она знала? На рентгеновских снимках?
Но МРТ – это не рентген, объяснили ей. В данном случае устанавливается «магнитное поле» и «посылаются радиоволны». Радиация больному не грозит; главное, чтобы организм не дал слабины от громовых раскатов мощной машины, от которых иногда не спасают наушники, и чтобы у пациента не случился приступ.
– А такое часто бывает? – встревожилась Джессалин.
– Если верить статистике, нечасто.
Она гнала от себя мысли, что Уайти мог испытывать страх или боль. Что он не отдавал себе отчета в том, где находится и что с ним происходит…
София, кое-что знавшая про магнитно-резонансные томографы благодаря курсу нейронауки в Корнеллском университете, рассказала, как пациента помещают в своего рода цилиндр и «загружают» в механическое устройство примерно на полчаса, чтобы выявить повреждения функций мозга. София находила эту технологию бесподобной, так как она могла доказать, что мозг инсультника продолжает функционировать, по крайней мере отдельные участки, даже если человек парализован и ни на что не реагирует. А сколько таких парализованных после инсульта больных получили диагноз «находится в вегетативном состоянии» и были брошены умирать…
В случае Уайти Маккларена можно было определенно говорить о живом мозге, как и о том, что у пациента проявляются реакции.
Он пережил инсульт и, возможно, сердечный приступ. Он пережил анестезию и хирургическое вмешательство. Его лечили внутривенно от окклюзии сосудов, и все жизненно важные проявления пристально мониторились.
Обычно жертвы инсульта нуждаются в длительной реабилитации. Если и когда Уайти можно будет перевести в реабилитационный центр, то на его лечение уйдут недели, если не месяцы.
«Когда мой муж сможет вернуться домой?» Джессалин понимала, что доктор Фридленд вряд ли ответит ей на этот вопрос, и все же она его задала с трепетом испуганной супруги. Доктор с обескураживающей откровенностью сказал, что понятия не имеет… но через пару дней, может быть, что-то прояснится.
А где находится реабилитационный центр?
В Рочестере. Неблизкий, зато классный.
В семидесяти милях. Со временем Уайти сможет покинуть центр и жить в домашних условиях.
Жить в домашних условиях. Отличная новость!
Хотя довольно странная формулировка, если вдуматься. В этом слышится что-то зловещее.
(А что же Вирджил и Сабина? Они живут вместе?)
Джессалин не говорит остальным, что их младший брат сидит тут же, в кафе. Они его не заметили в толпе посетителей.