Страница 36 из 48
Отговорка, конечно, чтобы хоть немного подсластить пилюлю, но лучше другим не знать, что он не доверяет Коулу – сгорбленному седому Коулу, который и со своим-то делом управляется еле-еле, но все равно грезит о капитанском чине, даже сознавая всю тщетность таких надежд. У Хорнблауэра было неприятное чувство, что Коул разгадал его тактику; пришлось утешить себя банальной мыслью, что невозможно вести войну и никого не обидеть. Он торопливо перешел к следующему пункту:
– Теперь, господа, я попрошу вас предложить кандидатуры офицеров, которые будут участвовать в операции под началом мистера Викери. Мистер Викери первый, как наиболее заинтересованная сторона.
Как только все детали обсудили, пришло время готовить шлюпки: баркас и тендер «Несравненной», тендеры «Лотоса» и «Ворона». Четырехфунтовка – на баркас, трехфунтовки – на тендеры; провиант, воду, боеприпасы, горючие материалы, чтобы поджигать захваченные суда. Отобрать и вооружить команду: матросам – пистолеты и абордажные сабли, морским пехотинцам – ружья со штыками. В конце дня Викери поднялся на борт «Несравненной», чтобы выслушать последние указания.
– Удачи, – сказал Хорнблауэр.
– Спасибо, сэр, – отвечал Викери.
Он открыто взглянул Хорнблауэру в глаза и добавил:
– Я вам так благодарен, сэр.
– Не благодарите меня, благодарите себя, – резко ответил Хорнблауэр.
Юный Викери благодарит коммодора за то, что тот рискует его жизнью, – и это раздражало неимоверно. Если бы он женился мичманом, у него мог бы быть сын – ровесник Викери.
С наступлением темноты эскадра взяла курс к берегу. Ветер стал чуть более северным, но дул с прежней силой, и, хотя ночь была не такая пасмурная, как вчера, у шлюпок оставались все шансы проскользнуть незамеченными. Ровно в две склянки ночной вахты Хорнблауэр пронаблюдал, как они отходят от кораблей, а как только их очертания растаяли в серой мгле, отвернулся прочь. Теперь предстояло ждать. Он в очередной раз с интересом поймал себя на том, что искренне предпочел бы сам возглавить десант. Много легче рисковать свободой и жизнью во Фришском заливе, чем мучиться неизвестностью на корабле. Хорнблауэр знал свою трусость, знал, что до тошноты страшится увечья, а смерти – лишь ненамного меньше. Тем занятнее обнаружить, что есть вещи, которые он ненавидит еще больше опасности. Когда прошло довольно времени, чтобы шлюпки успели обогнуть бон (или попасть в руки врага), Хорнблауэр спустился в каюту и лег, но мог лишь притворяться спящим, усилием воли не позволяя себе метаться и ворочаться с боку на бок. Большим облегчением было с первыми проблесками зари вновь выйти на полупалубу, искупаться под помпой, а затем выпить кофе на шканцах, поглядывая за правую раковину, где («Несравненная» лежала в дрейфе на левом галсе) были сейчас Пиллау и вход в залив.
Вскоре рассвело настолько, что их стало видно в подзорную трубу. На расстоянии дальнего пушечного выстрела лежал желто-зеленый мыс, на котором стоит Пиллау: двойной шпиль колокольни различался вполне отчетливо. Линию бона поперек прохода можно было угадать по бурунам, в которых иногда мелькало что-то темное – бревна. Темные бугры у кромки воды, надо полагать, батареи, защищающие проход. По другую сторону тянулась полоска Нерунга, желтовато-зеленая цепь дюн, вздымающаяся и опадающая в окуляре подзорной трубы. Однако за проходом глаз не видел ничего, кроме серой воды, испещренной белыми бурунами там, где глубина всего меньше. Противоположный берег залива с корабля было не разглядеть.
– Капитан Буш, – сказал Хорнблауэр, – будьте добры отправить на мачту зоркого офицера с подзорной трубой.
– Есть, сэр.
Молодой лейтенант, чувствуя на себе взгляд коммодора, пулей взлетел по вантам, перегнулся назад, влезая по путенс-вантам, в два счета преодолел брам-ванты. Хорнблауэр знал, что ему самому пришлось бы в таком подъеме отдыхать на грот-марсе, да и зрение у него уже не то, что прежде, – куда хуже, чем у этого лейтенантика. Тот устроился на грот-брам-салинге, поднес к глазу подзорную трубу и начал медленно обводить горизонт. Не в силах больше терпеть, Хорнблауэр схватил рупор:
– Эй, на мачте! Что видите?
– Ничего, сэр! Дымка слишком плотная. Но парусов не видать, сэр.
Может, сейчас весь гарнизон над ним потешается. Может, шлюпки угодили прямо в руки врага, и теперь все на берегу злорадно наблюдают за эскадрой, ждущей шлюпки и моряков, которые уже никогда не вернутся. Хорнблауэр твердо сказал себе, что не даст дурным опасениям взять над собой власть. Он попытался вообразить состояние людей, увидевших с первым светом британскую эскадру на расстоянии чуть больше выстрела от батареи и города. Как гремят барабаны и завывают трубы, как солдат поднимают по тревоге, чтобы обороняться от возможной высадки. Вот что сейчас происходит на самом деле. Ни гарнизон, ни губернатор-француз пока не знают, что в их овчарню забрались волки, что британские шлюпки проникли в залив, не видевший врагов с тех пор, как пять лет назад Данциг пал под французским натиском. Хорнблауэр пытался успокоить себя мыслями о том, как неразбериха усиливается с каждой минутой: вестовые скачут с приказами, на канонерках готовятся отдать концы, каботажные суда спешат под укрытие батарей – если там вообще есть батареи. Он готов был держать пари, что между Эльбингом и Кенигсбергом нет ни одной батареи, ведь до сих пор в них не возникало нужды.
– Эй, на мачте! Видно что-нибудь у берега?
– Нет, сэр… да, сэр! От города отходят канонерки.
Хорнблауэр и сам видел, что из Эльбинга выходит флотилия двухмачтовых суденышек с характерными для Балтики шпринтовыми парусами. Они немного напоминали норфолкские баржи с их единственной высоченной мачтой. У каждого на носу должна стоять тяжелая пушка, скорее всего двадцатичетырехфунтовая. Они бросили якорь на мелководье, создав перед боном дополнительный заслон на случай возможной атаки. Четыре канонерки перегородили проход между боном и Нерунгом. «Заперли конюшню после того, как лошадь свели», – подумал Хорнблауэр и тут же отверг сравнение. Они запирают конюшню, чтобы конокрад не ушел, если, конечно, знают, что вор внутри (впрочем, последнее очень маловероятно). Дымка быстро рассеивалась; небо над головой стало голубым, выглянуло бледное солнце.
– Эй, на палубе! С вашего позволения, сэр, там, в заливе, показался дымок. Больше ничего не вижу, сэр, но дым черный. Может, горит судно.
Буш, на взгляд прикинув уменьшающееся расстояние между боном и кораблем, приказал обрасопить паруса и отойти чуть дальше в море. Оба шлюпа в точности повторили маневр «Несравненной». Хорнблауэр гадал, правильно ли поступил, целиком положившись на юного Маунда в том, что касается кечей. У Маунда на следующее утро назначено важное рандеву; сейчас он с «Гарви» и «Мотыльком» за горизонтом, вне пределов видимости. До сих пор гарнизон Эльбинга видел лишь три английских корабля и не знает о существовании кечей. Это хорошо – только бы Маунд в точности исполнил приказы. А еще может начаться шторм, или ветер изменится, и буруны не дадут исполнить того, что задумал Хорнблауэр. На него вновь навалилась тревога. Он усилием воли принял спокойный вид, затем разрешил себе немного пройтись по шканцам, правда размеренным шагом, а не так быстро, как бы ему хотелось.
– Эй, на палубе! Вижу еще дым, сэр! Два столба, как будто горят два судна.
Буш приказал вновь обстенить грот-марсель и, как только «Несравненная» легла в дрейф, подошел к коммодору.
– Сдается, у Викери уже есть первый улов, да, сэр? – с улыбкой сказал он.
– Будем надеяться, – ответил Хорнблауэр.
На лице Буша не было и следа тревоги, только кровожадное удовольствие при мысли, что Викери настигает и жжет каботажные суда. Хорнблауэр уже начал проникаться его уверенностью, пока не сообразил с досадой, что Буш и не думает вникать в обстоятельства. Буш знает, что операцию придумал Хорнблауэр, и не может допустить, что она окончится крахом.