Адмирал Хорнблауэр. Последняя встреча

– Бросьте лаг, пожалуйста, мистер Херст.

– Есть, сэр.

Хорнблауэру показалось, что Херст глянул на него чуть искоса, не понимая, зачем человеку в здравом уме показания лага, когда корабль в смертельной опасности. На самом же деле Хорнблауэр хотел знать, как долго предстоит выдерживать напряжение, а что проку быть коммодором, если не можешь удовлетворить мелкую прихоть? Мичман и двое старшин прибежали на корму с лагом и склянками. Корабль шел так быстро, что катушка, разматываясь, дрожала в поднятых руках старшины.

– Почти девять узлов, сэр, – доложил мичман Херсту.

– Почти девять узлов, сэр, – доложил Херст коммодору.

– Очень хорошо.

Значит, целых восемь часов, прежде чем они минуют остров Сальтхольм и будут вне опасности. По правому борту показалась Дания, едва различимая в предрассветном сумраке; пролив быстро сужался. Хорнблауэр мог вообразить, как сонные дозорные вглядываются в почти невидимые паруса, зовут сержантов, сержанты сонно идут взглянуть своими глазами, бегут к лейтенантам и, наконец, барабанная дробь сзывает канониров к пушкам. С датской стороны будут готовиться к стрельбе, потому что Дания на стороне Бонапарта и не ждет тут дружеских кораблей. А со шведской? Что надумал Бернадот в последние несколько дней? Сохраняет ли маршал Бонапарта нейтралитет или наконец решился бросить силы Швеции на поддержку родной страны?

Вот и низкие обрывы Хельсингера, а вот шпили Хельсингборга, отчетливо видимые с левого борта, и крепость над городом. «Лотос», почти в миле впереди, наверняка уже в самом узком месте пролива. Хорнблауэр навел на него подзорную трубу: реи брасопили к повороту, а ни одного выстрела так и не прозвучало. «Моллюск» поворачивал следующим. Дай бог, чтобы неуклюжие бомбардирские кечи повернули гладко. А! Вот оно! Глухой рокот пушечного выстрела и – сразу за ним – громовой раскат залпа. Хорнблауэр перевел трубу на шведский берег. Дыма не было. Затем на датский. Дым был виден, хотя и быстро рассеивался на ветру. По приказу Буша рулевой повернул штурвал на рукоять или две, готовясь к повороту; Хельсингер и Хельсингборг неожиданно выросли совсем близко. Ширина пролива – три мили, Викери на «Лотосе» точно исполняет приказ, идет по левой стороне фарватера, в двух милях от Дании и всего в миле от Швеции. Остальные суда – точно за ним. Если шведские пушки начнут стрелять и если канониры опытны, они смогут нанести эскадре заметный урон. Три фонтанчика взметнулись по правому траверзу. Взгляд не различил ядра, но легко домысливал, как оно отскакивает от воды. Ближайший всплеск был по меньшей мере в кабельтове от корабля. Шведские пушки по-прежнему молчали. Хорнблауэр мучительно гадал: застигнуты канониры врасплох или им приказано не стрелять?

Хельсингер остался за кормой, пролив расширялся. Хорнблауэр с резким щелчком сложил подзорную трубу, не понимая, из-за чего вообще волновался. Он вызвал в памяти карту, которую так напряженно штудировал в прошедшие дни, и прикинул, что следующий раз эскадра окажется под пушками не раньше чем через час – в том месте, где фарватер проходит вблизи шведского острова Хвен[10], или как это произносится на варварских северных языках? Последняя мысль заставила его оглядеться. Браун-секретарь, как и положено, стоял на шканцах – на случай, если понадобится коммодору. Стиснув руками борт, он смотрел на шведский берег. Хорнблауэр не видел его лица, но вся поза говорила, что несчастный изгнанник с тоской смотрит на землю, куда ему никогда не вернуться. Мир полон изгнанников, но этого Хорнблауэру было искренне жаль.

А вот и солнце – взошло между двумя шведскими холмами и засияло на небе. День обещал быть погожим. По шканцам пробегала тень бизань-вант. Хорнблауэр ощутил солнечное тепло и вдруг понял, что совершенно задубел от холода и неподвижности. Он раза два прошелся по шканцам, разгоняя кровь, и в голове созрела новая мысль: он хочет завтракать. Перед мысленным взором мелькнуло дивное видение дымящейся чашки кофе и тут же сменилось горьким разочарованием: корабль подготовлен к бою, все огни потушены, о горячей еде нечего и мечтать. Разочарование было таким острым, что Хорнблауэр виновато осознал: шесть месяцев на берегу совершенно его разнежили. Тошно было думать о корабельных сухарях и холодном мясе с водой, уже изрядно простоявшей в бочках.

Эта мысль напомнила ему о матросах, которые терпеливо ждали у пушек. Хорошо бы и Буш о них вспомнил. Хорнблауэр не мог вмешиваться в мелочи корабельного распорядка – от этого вреда было бы больше, чем пользы, – но изнывал от желания отдать звучащий в голове приказ. Он попытался телепатически внушить свои мысли Бушу – разумеется, без всякого результата. Тогда он прошел к подветренному борту, якобы желая получше рассмотреть шведский берег, и остановился в двух шагах от капитана.

– Сдается, Швеция все еще нейтральна, – произнес он словно между прочим.

– Да, сэр.

– Точнее узнаем, когда доберемся до Хвена, или как там это читается? Там фарватер проходит близко от шведских батарей.

– Да, сэр, я помню.

– Но до него еще примерно час. Я попрошу принести мне сюда завтрак. Вы присоединитесь ко мне, капитан?

– Благодарю вас, сэр, с превеликим удовольствием.

Такого рода приглашение для капитана равносильно приказу. Однако Буш, как хороший офицер, не станет есть, когда его матросы стоят голодные. По его лицу было явственно видно, что он борется с нервным, хоть и непрактичным желанием держать людей у пушек, пока опасность не минует окончательно. В конце концов, Буш стал капитаном совсем недавно и тяжело переживает свою ответственность. Но здравый смысл все-таки победил.

– Мистер Херст. Отпустите подвахтенных. Полчаса им на то, чтобы позавтракать.

Именно этого приказа Хорнблауэр от него добивался – однако удовольствие от достигнутого не уравновешивало досаду от ненужного разговора и предстоящей теперь застольной беседы. Напряженная тишина подготовленного к бою корабля сменилась топотом босых ног. Буш крикнул, чтобы на шканцы принесли стол и стулья. Он засуетился, выбирая для них место, где коммодору будет удобнее завтракать. По взгляду Хорнблауэра Браун-вестовой расставил на столе закупленные Барбарой деликатесы: лучшие корабельные галеты, масло в горшочке, еще не прогоркшее, клубничный джем, бекон, копченую баранью рульку с эксмутской фермы, чеддер и стилтонский сыр, озерную форель, которую много часов тушили в сливочном масле с пряностями, чтобы она сохранялась долгое время. Кроме того, Брауну пришла блестящая мысль выдавить несколько лимонов из быстро тающего запаса, чтобы отбить привкус корабельной воды. Он прекрасно знал, что Хорнблауэр не может пить за завтраком пиво, даже слабое, а больше воду было заменить нечем.

Буш с явным удовольствием оглядел стол и по приглашению Хорнблауэра сел есть. Буш тоже почти всю жизнь был беден – ему приходилось содержать на свое жалованье целую кучу родственниц. Он еще не пресытился роскошью. Однако Хорнблауэра разобрало упрямство: он хотел кофе, а раз кофе нет, то ему ничего не надо. Даже лимонад казался насмешкой. Он ел через силу. Ему представлялось, что Буш, густо намазывая на галету тушеную форель, а затем с аппетитом отправляя ее в рот, делает это нарочно, чтобы его позлить. Буш глянул через стол и сдержал уже готовую сорваться с губ похвалу еде. Если его непостижимый коммодор решил быть не в духе, лучше просто помолчать. Буш лучше жены, подумалось Хорнблауэру, который чутко уловил эту смену выражений.

Он вытащил часы, чтобы напомнить Бушу о следующем приказе.

– Подвахтенным по местам. Вахтенным завтракать! – крикнул Буш.

Странно – наверное, правильнее сказать, драматично – было сидеть под балтийским солнцем и неторопливо завтракать всего в трех милях от полчищ, которыми наводнил Европу тиран. Браун принес сигары. Буш срезал кончик своей матросским складным ножом, Браун подал тлеющий фитиль из ведра рядом со шканцевой каронадой. Хорнблауэр с наслаждением вдохнул дым и понял, что больше не может злиться: солнце пригревает, сигара отлично тянется, авангард миллионной французской армии в трех милях отсюда смотрит на эскадру с бессильной злостью. Стол убрали, и Хорнблауэр вытянул ноги. Даже Буш сделал то же самое – по крайней мере, сдвинулся с краешка стула чуть глубже. Его деревянная нога торчала вперед, хотя другая скромно оставалась согнутой. «Несравненная» по-прежнему летела вперед под незарифленными парусами, немного кренясь на ветру, и зеленое море весело пенилось под ее носом. Хорнблауэр вновь затянулся сигарой, чувствуя невероятный душевный покой. После недавней досады ощущение было такое, словно по волшебству отпустила зубная боль.

10

Хвен – остров Вен (Hven).