Легенда

— Девушкам нравятся шрамы!

Гурдину надоел бой, он хотел проучить мальчишку, чтобы раз и навсегда отбить охоту спорить со старшими. Очередная предсказуемая атака, и древний решил, что пора заканчивать. Гурдин отбил атаку Риана, а затем, не прилагая особенных усилий, сломал клинок мальчишки одним грубым ударом, едва не перерубив при этом руку соперника, в назидание, так сказать. И для большего эффекта ударил выскочку ногой в живот, а когда Риан согнулся, Гурдин нанес удар коленом по лицу. Мальчишка упал на землю, но не сдался, сплюнул кровь и поднялся.

Древний поймал себя на удивительной мысли: «А ведь я горжусь им! — но тотчас стер чувство, рационально объяснив происходящее. — Даже в этом дурне есть толика моей крови. Как звали ту смертную?» Он не вспомнил имя женщины, ставшей матерью его сына. Помнил только кривую улыбку Некриты; гневно шипящего Ура, грозящего смертью; отвернувшуюся от всех Люблину; нахмуренные лица прочих Хранителей, когда они вызвали его на беседу. Говорил один Хелиос, упрекал за непослушание, цедил гневные слова, рассказывая о новой каре, наложенной на преступника справедливыми Хранителями Мейлиэры. Но Гурдин твердо знал, кто наказывает его. Ур бы убил, не задумываясь, причем долго мучая, наслаждаясь каждым мигом страданий своей жертвы. Древний признавал право Хранителя бездны на месть. А вот Некрита?.. Непредсказуемая придумала куда более страшное наказание. «Ты хотел править? — спрашивал у него Хелиос, но сам давал ответ. — И мы тебя услышали! Ты останешься главным… на небе, а на земле править будут твои потомки! Тебе остается присматривать за ними! Слышишь?» «Слышу», — с неохотой кивнул преступник. «Признаешь?» — голос Хелиоса звучал, подобно громовому раскату. «Да. Иного не остается!» — Гурдин желал бы отказаться, но не мог. Ему нет прощения за то, что сделал!

Нить воспоминаний оборвалась резко, будто кто-то нанес невидимый удар. Из толпы выскочил старикашка, тот, который ухаживал за воронами. Он и сам напоминал Гурдину нахохлившуюся, злую, а вовсе не мудрую птицу.

— Палач! — старик выпрямился, вытянул вперед руку, указал на древнего крючковатым пальцем. — Ты должен избавить нас от шута! — в скрипучем тоне послышались знакомые ноты.

Этот тембр нельзя спутать ни с каким иным. Ур! Он вновь напоминал своему врагу о преступлении. Гурдин сдержал порыв зарычать от безысходности. Одарил Хранителя, ставшего врагом, леденящей насмешкой, говорящей, мол, я все еще жив и на свободе. Ответную гримасу старика не видел никто, а вот жуткую улыбку Гурдина кое-кто принял на свой счет.

Риан послал древнему привычную, гордую, надменную ухмылку.

— Я все еще на ногах!

— Ненадолго, — процедил Гурдин, решая, как быть.

Толпа, заведенная выкриками старика, чьим телом завладел Ур, требовала крови. Мужчины и женщины, словно обезумели:

— Палач! Палач! — подвывали они. — Выполни свой долг!

— Убей шута!

— Избавь Нордуэлл от слабака! — собравшиеся жители старались перекричать друг друга.

Риан понимал — происходит что-то странное, оглядывался, надеясь найти поддержку. Но в глазах окружающих светилась непонятная ярость и безумие. Сбегать с поля боя Риан не привык. Он был рожден бардом, а не воином, но трусом себя не считал. Вскинул вверх руку с обломанным клинком, выражая намерение биться до конца.

Гурдин кивнул, принимая решение. Раз его называют палачом и требуют крови, то он исполнит, ведь сами справедливые Хранители отвели ему роль. А выскочка? Он, действительно, слабый, а таким нет места в суровом краю, куда были сосланы ир'шиони, наказанные за преступление своего короля.

Безмолвно, без лишней суеты Гурдин, прозванный палачом Нордуэлла, поднял свой меч. В колючем, прищуренном взоре древнего Риан прочитал свой смертный приговор. Но в ответ только усмехнулся, кинул печальный взгляд на сломанный клинок и выпрямился, показывая всему свету, что не испугался и готов к смерти.

Мирель выбрала именно этот момент, вырвалась в центр широкого круга, на шаг опередила Риана и встала между ним и Гурдином. Младший эрт Шеран удивленно вскрикнул и, хромая, подошел к Мире. Гурдин ничем не выказал своего удивления, но ему пришлось изумиться до глубины своей порочной души, едва услышал тихие слова пленницы.

— Убьешь безоружного? Снова?

Гурдин замер, не знающее жалости сердце в его груди на миг замедлило свой бег. Древний пристально всматривался в раскрасневшееся лицо пленной королевы и напряженно думал: «Нет! Быть того не может! Кто ей подсказал?» Ответ пришел сам собой, мысленно древний горько усмехнулся: «Если брат пришел сюда, то и сестра находится где-то неподалеку!»

Кто знает, что сделал бы Гурдин, если бы ему довелось понять — Мирель красиво лгала. Она сказала первое, что пришло ей в голову, едва оценила ситуацию. Толпа, беспрестанно гудящая до прихода Мирель, теперь примолкла. Всем не терпелось расслышать, что сказала пленница палачу. Он следил за каждым ее движением, не обращая внимания ни на что другое. Мира осознала, насколько важно настаивать на своем, не отводить глаз, не бояться, не прятаться за спиной Риана. А он уже обошел Мирель, готовясь защищать ее до последней капли крови.

— Убей этих двоих, палач! — взвыл старик не своим голосом, и околдованная толпа вновь пришла в движение, наступая на стоящую в круге троицу со всех сторон.

Гурдин зарычал, в третий раз за свою долгую жизнь ощутив полную беспомощность. Он не мог понять, какую игру затеяли Хранители, и бесился сильнее. Ярость кипела в древнем и требовала решить проблему. Он поднял меч, рассматривая блики на клинке, и определился. Роану не в чем будет упрекнуть Гурдина, ведь идти против толпы глупо.

— Зачем ты пришла? — спросил Риан, сделав новую попытку оттеснить Мирель своим широким плечом, закрыть собой от Гурдина.

— А был иной выход? — с грустью уточнила она, окидывая разъяренную толпу обреченным взором.

— М-да, — усмешка у Риана получилась невеселой, — из круга только один выход… смерть.

— Да, — согласилась Мира, — нас либо заколют, либо разорвут на части. Что предпочитаешь?

Риан хмыкнул:

— Шикарный выбор! Но я за честный бой, — и воззрился на Гурдина. — Слышал?

Древний сжал зубы, и на его лице ходуном заходили желваки. «Сговорились!» — мрачно решил он и быстро огляделся. Все намеки невыносимо раздражали древнего, и он не мог понять, кто проговорился. Неужели Роан был откровенен с пленницей и братом? Гурдин с трудом сдерживал себя.

— Палач! Палач! Палач! — кричали в толпе, и эти вопли стремились долететь до небес.

Гурдин понимал — его загнали в ловушку, и любое действие может обернуться против него. Но разве может стать несчастлив тот, кто давным-давно потерял свое счастье? Может ли что-то потерять тот, кто ничего не имеет? Его убьют? Но разве он не молил о смерти? Все решено за него, поэтому он сделает, что должен!

Мирель и Риан, мужчина и женщина, на роду которых написано быть лютыми врагами, стояли рядом, плечо к плечу и готовились к своей последней битве. Она понимала, что дала клятву, которую не успеет выполнить и, значит, не сможет помочь подданным. Он жалел, что не выполнил просьбу брата. И оба молились Хранителям: Риан взывал к своему небесному покровителю, Мира просила ту, которой пообещала.

Помощь пришла, но не от тех, к которым они взывали. Правда, и Мирель, и Риан втайне думали о Роане. Он появился на ристалище, ворвался, разогнав толпу, нещадно понукая своего вороного. Конь хрипел, бил передними копытами, а его хозяин, свирепо сверкая глазами, громогласно вопросил:

— Что здесь происходит?

Жители, избавленные от колдовства, недоуменно озирались, пялились во все глаза в центр круга, перешептывались, пытались осознать, что было с ними минуту назад. Мгновение и все взоры обернулись к старику. Он, лишенный поддержки одного из Хранителей, без сил рухнул на землю и умер. Жители вздохнули с облегчением — нашли виновного, и один за другим принялись объясняться со своим лордом. Гурдин молчал, ему было, о чем поразмыслить. С Роаном ему придется поговорить, но не сейчас. Душа древнего объята противоречиями, и он должен побыть в одиночестве. Мирель с трудом могла дышать, смотрела на Роана и не могла насмотреться. Она и радовалась его приезду, и огорчалась, зная, что ее проблема не решена. А Риан подбирал слова, но когда ледяной взгляд брата обратился к нему, четко сказал: