Страница 85 из 91
Слеза Единого коснулась наконец груди усопшей королевы – и сорвалась вниз, рассыпавшись по телу Марион мириадами слепящих искр. Как ни желали увидеть чудо воочию все находившиеся в комнате – но не выдержал даже стоик Нестор, до последнего напрягавший слезящиеся глаза. Королю пришлось зажмуриться так же, как и остальным, когда белое сияние наполнило всё вокруг болезненно-белым, режущим светом. Из-за того, что Ликонт вовремя не опустил веки, он стал последним, кто их поднял – из-за колющей боли в утомившихся глазах.
- Мама! – удивлённо воскликнула Каллиста, отрываясь от сэра Эйра.
Рыцарь в последний миг всё же удержал маленькую принцессу, спрашивая безмолвного разрешения у Януша. Лекарь по-прежнему стоял на коленях перед кроватью, прислонившись виском к сцепленным в молитвенном жесте рукам, и смотрел на Марион, в теле которой погас последний отблеск растаявшей Слезы. Януш оказался первым, кто поймал её взгляд, когда веки королевы дрогнули; и первым, кто коснулся потеплевшей руки.
Марион глубоко вздохнула, несколько раз сморгнула, точно прорываясь сквозь туманную пелену сна, и легко подняла руку, отбрасывая с лица прядь блестящих чёрных волос. Взгляд её, остановившийся на Януше, обрёл понимание и уверенность; королева резко села, касаясь рукой живота. Под порванным платьем виднелась абсолютно гладкая кожа без малейшей царапины, и Януш улыбнулся, поднося тёплые пальцы к губам.
- Януш, - удивлённо произнесла Марион, - что произошло? Где я?
Вместо ответа лекарь отстранился, выпуская тонкие, крепкие пальцы из своей руки, и поднялся с колен, отступая назад. Очень вовремя – потому что вырвавшаяся из рук Эйра Каллиста прыгнула на кровать первой, обхватывая мать за шею, и за ней тотчас последовала Кассандра, которой помог подняться Велегор. Нестор Ликонт оказался на супружеском ложе последним.
Король Валлии присел напротив воскресшей супруги, вглядываясь в родное лицо неверящим взглядом. Коснулся ладонью щеки…
Когда чудо случается, то новый, счастливый ход жизни кажется настолько естественным, что кажется, будто так было всегда. И благодарность за помощь свыше сметается волной новых событий и радостных, теперь уже беззаботных чувств…
Нестор Ликонт наконец поверил своему счастью. И с глухим, надрывным стоном обхватил ничего не понимающую жену, смял в стальных объятиях…
Януш кивнул Велегору, и оба вышли в соседние покои. Сэр Эйр проследовал за ними, и какое-то время все трое стояли посреди разорённой комнаты молча, слушая радостные визги принцесс и сдавленные объяснения за стеной.
- Не жалей, папа, - сказал Велегор, уговаривая больше себя самого, чем отца. – Помнишь, что тот монах сказал? Пока жива во мне любовь, всё будет хорошо…
- Тьма не возьмёт верх, - подтвердил Януш, прижимая к себе сына. Голос дрожал, и лекарь не сразу продолжил, – это хорошо, что ты помнишь.
- А ты? – вскинул голову Велегор, всматриваясь в лицо отца пытливым, пронзительным взглядом. – Ты…
- А я сделаю всё, чтобы жить долго и счастливо, - отшутился Януш, отворачиваясь от проницательного сына.
Велегор не стал допытываться. Только нахмурился, не удовлетворённый ответом, и замолк, думая о своём.
- Януш, - позвал вдруг сэр Эйр, и мёртвые глаза рыцаря плеснули безумной надеждой, - у тебя… только одна Слеза была? Других нет?
Лекарь понял его тотчас. Понял – но ничем не мог помочь. Маркиза Доминика умерла много дней назад, и в мире не осталось такого чуда, которое вернуло бы её к жизни вопреки всем законам природы.
Он молча покачал головой.
Сумасшедший огонь в глазах Эйра тотчас погас. Рыцарь отошёл к занавешенному окну, повернувшись к ним спиной, и принялся разглядывать порванную портьеру.
- Януш! – донёсся из смежных покоев бесконечно счастливый голос монарха. – Иди… иди сюда!..
Велегор потянул его за руку, и лекарь поспешил вслед за сыном, оставляя аверонского рыцаря одного.
Глава 7. Пока жива любовь
Осень в этом году выдалась тёплой. Совсем не та, что в прошлом, когда они с отцом только прибыли в Галагат. Разноцветные листья падали на заросшие пожухлой травой тропинки, по утрам уже покрывавшиеся толстой коркой льда; в лесу порой слышались голоса певчих птиц, оставшихся в родных краях на зимовку; каждый звук мерным колоколом раздавался в почти блаженной тишине. Особенно проникновенной эта тишина была здесь, за пределами Галагата, где её не прерывал шум человеческого города, а случайные прохожие спешили поскорее пройти это слишком спокойное место.
В детстве Велегор любил кладбища. Играл костями усопших, заставляя их выполнять свою волю, поднимал полуистлевшие тела из могил. С интересом поглядывал в сторону городских погостов, мимо которых они проезжали вместе с отцом. Любовался красотой надгробных камней, усыпальниц и мраморных плит, жадно оглядывал семейные склепы.
Он не мог разглядеть теперь и капли того очарования, которое завораживало ум, подчиняло воображение, вызывало интерес. Смерть всегда ужасна. Пожалуй, лишь теперь он понял всю отвратительную глубину чёрной магии – и только сейчас возненавидел всей душой то, что делал.
Если бы в мире нашёлся хоть один колдун, способный на нечто большее, чем ярмарочные фокусы, и который бы попытался поднять тело его отца из могилы, - Велегор испепелил бы его на месте. Благо, заклинанием призыва чёрного пламени он овладел в совершенстве.
Мальчик пошевелился, прислоняясь спиной к королевскому склепу, переменил позу. Он твёрдо вознамерился приезжать сюда каждый день, если позволяла погода – прогулка верхом до кладбища скрашивала одинокие вечера дома. Особняк опустел со смертью отца: даже слуги разговаривали тише, лишая дом прежних неторопливых бесед в полный голос и последнего подобия жизни.
Велизар, взявший на себя обязанности хозяина, хотел поначалу отпустить и кухарку, и её сына Гоара. Бывший охотник на нечисть прекрасно понимал, что со смертью барона Януша они теряли всякий доход от его лекарских услуг – а потому не могли себе позволить содержание прислуги. И лишь когда его величество в крайне жёсткой форме дал понять, что не оставит единственного наследника своего лучшего друга без средств к существованию, оборотень вынужденно примирился с прежним положением, и оставил всё, как есть.
Поначалу королевская семья, по настоянию её величества, забрала Велегора во дворец – для должного воспитания и образования юного баронета. Вернулся оттуда мальчишка довольно быстро – Велизар даже не успел определиться со своей собственной дальнейшей судьбой – и решительно отказался возвращаться.
- Я буду жить в папиной комнате, - заявил новый хозяин особняка. – Я не выдержу больше и дня дворцовой жизни! Мне нравится королева Марион и обе принцессы, мне интересно наблюдать за придворными и прислугой, но случись что, я едва ли смогу сдержать себя среди них! А поводов там – хоть отбавляй! Его величество хоть и пытается полюбить меня, но у него плохо получается, а я даже и стараться не стал. Ты меня знаешь, Велизар! Когда-нибудь он не выдержит, или я сорвусь – и прощай, галагатский дворец! Гори оно всё чёрным пламенем! – выпалил напоследок юный маг, запираясь в отцовской комнате.
В другой раз Велегор разоткровенничался чуть больше – буквально на следующий же вечер, когда оба сидели у камина в обоюдной тишине.
- Я не жалею о нашем с папой решении, - вдруг задумчиво сказал он, глядя в огонь. – Он велел мне не жалеть. Но когда я вижу её… живую, перед моими глазами… в то время как он лежит глубоко в земле…
Велизар ничего не ответил – бывший охотник на нечисть никогда не страдал должным красноречием – но подумал, что парнишка, должно быть, прав: лучше любить на расстоянии, и не поддаваться искушению возненавидеть ту, которую некогда так любил его отец.
Затем Велегор ушёл в непробиваемую депрессию, внешней стороной которой служило почти постоянное молчание. Для Велизара это стало очередной непрекращающейся головной болью. И если бы он не был свидетелем последних дней господина Януша, он бы не преминул обвинить покойного барона в упавшей на него ответственности.