Избери жизнь

– Я бы вам объяснила, но вы, конечно не в состоянии понять…

Или:

– Нет никакого смысла обсуждать это с вами…

С одной стороны, всех раздражала её манера смотреть на окружающих людей, как на каких-то козявок. С другой – многие признали её лидерство и в глубине души надеялись, что эта властная и решительная женщина сможет, в случае чего, за них заступиться.

Была ещё одна женщина, полная противоположность Калерии – баба Маня. Может быть, они были даже ровесницы, но баба Маня выглядела старше. Невысокая, кругленькая, с нелепо торчащими волосами, которые она всё время приглаживала. Она объяснила, что волосы у неё всегда были длинные, но здесь ей сказали, что за длинными волосами тяжело ухаживать, и остригли. Пижама сидела на ней как-то мешковато, и она стеснялась своего вида. Выходила она не часто, так как у неё болели ноги, а на галерее присесть было негде. Вася даже хотел пригласить её к себе, но Анализатор сказал, что ходить друг к другу в гости категорически воспрещается.

Баба Маня как-то сразу прониклась симпатией к Василию. Она называла его «Васенька» и «миленький». Раньше Василию было бы просто смешно внимание какой-то там незнакомой бабки. Но здесь он ощущал такой дефицит добра и теплоты, что невольно отвечал бабе Мане взаимностью. Чем-то она напоминала ему его мать. Не внешне, а какой-то своей неуловимо тихой и застенчивой манерой общения, ласковым взглядом и вниманием.

Как-то она подошла к нему и тихо спросила:

– Как думаешь, Васенька, Катастрофа, эта вот самая – она только у нас была, или везде, по всему миру? Не слышал, что люди говорят?

– Не знаю, баба Маня. Но думаю, что везде. Иначе к нам бы кто-нибудь из других мест обязательно приехал помощь оказать. Да и радиоприёмники ничего не ловят.

Баба Маня кивнула головой и пригорюнилась. Она долго молчала, а потом вдруг спросила:

– Можно, я с тобой своим горем поделюсь? Я ведь с семьёй сына до этого жила. Всё у нас было хорошо. Невестка хорошая, внучок подрастал, Андрюша. Вот они все и решили в отпуск в Турцию съездить. Уже весь отпуск прошёл, позвонили, что прилетают завтра. Пошла я в магазин, чтобы к их приезду чего-нибудь вкусненького приготовить, а тут и грохнуло. Прибежала к дому, а его и нет. Сначала я не отходила оттуда, думала, вдруг приедут, а меня нет. Где им искать? А потом плохо стало, есть-пить надо, спать где-то надо. Забрали меня к себе знакомые. А в их тесной квартирке без меня ещё три семьи. Неудобно их стеснять и объедать. Днём я всегда к дому нашему ходила, а под вечер возвращалась. А когда стали объявлять про эти вот дома, я подумала: подожду своих там, тем более, что сейчас самолёты не летают, поезда не ходят, так что они может целый год добираться будут. Что же я людям мешать буду. Всех знакомых предупредила. Везде записки оставила, где меня искать. Обещала, что с нового места постараюсь весточку прислать, а через полгода сама приеду, пусть меня ждут. Разве же я знала, что отсюда нет выхода? Если мои вернулись, как они меня найдут?

И баба Маня заплакала. Вася не знал, чем её можно утешить. Он подумал, что, возможно, родных бабы Мани уже давно нет в живых, но решил вслух этого не говорить. Зачем огорчать старого человека. Сам он всё чаще вспоминал родителей, особенно мать. Его всё больше терзали угрызения совести, что он после Катастрофы даже не вспомнил о родителях, совсем не подумал о том, живы ли они, как у них дела, как они, старые люди, переживают эти тяжёлые времена? Если бы он был свободен, то сейчас же, хоть пешком, двинулся к ним. Но беззаботная жизнь обернулась тюрьмой. И от этого Василий ни о чём другом не мог думать, как только о том, каким образом отсюда вырваться.

Между тем, народа на галерее становилось всё меньше. Перестала выходить баба Маня. Потом исчезли и другие. Появлялись новые лица, но почему-то общаться не хотелось. Все ходили по одному и хмуро смотрели друг на друга. Калерия пыталась «сплачивать коллектив» (как она выражалась). Ей явно хотелось лидерства. Но остальные не жаловали её за высокомерие и подчиняться не собирались. Коллектива не получилось.

Когда Василий сетовал на всё это Анализатору, тот отвечал, что стремление к обществу – это атавизм, что человеку хорошо и одному, что развлечения, еда, комфорт и прочие жизненные блага делают общение ненужным и неинтересным. Что, по сути дела, все люди – эгоисты, каждый тянет одеяло на себя, и что зависимость от других людей придумали мы сами, и от этого надо отвыкать, как от дурной привычки. Василию самому не был симпатичен ни один человек из тех, кого он встречал на галерее (кроме, пожалуй, бабы Мани), но всё-таки очень хотелось с кем-нибудь поговорить, излить душу, посоветоваться, погоревать вместе, а, может быть, и посмеяться.

Василий всё больше погружался в воспоминания. Они казались ему намного интереснее, чем боевики и триллеры, которыми его снабжала Система. Игры он вообще не любил, так как был неазартен. Сколько Анализатор не пытался приучить его к прелестям виртуальной жизни, ничего не получалось.

Однажды вдруг он вспомнил один эпизод из своего детства. Ему было, наверное, лет шесть. Мама взяла его в соседнее село, где был храм. Выехали рано, но всё равно, когда приехали, в храме уже шла служба. Что-то пели, читали, горели свечи, пахло ладаном. Вася ничего не понял, к концу службы даже устал, но всё-таки душа его была взволнована. Казалось, что он, как в сказке, попал из обычного мира в какой-то совершенно иной, прекрасный, непонятный и загадочный. После службы мама подвела его к одной из икон. На ней были изображены три величественных человека в длинных одеяниях и с сиянием вокруг голов.

– Смотри, Васенька, – сказала мама, показывая на одного из них,– это твой небесный покровитель – святой Василий Великий. Если тебе будет когда-нибудь плохо, попроси его, чтобы он тебе помог, помолился о тебе ко Господу, и он обязательно поможет.

Мама верила в Бога, учила Васю молиться, жить так, как учил Христос. И Вася в детстве послушно повторял за мамой слова молитв. Но подрастая, он постепенно перестал думать о Боге. Всё это как-то совсем ушло из его сознания, он просто ни о чём таком не задумывался, жил, как жилось.

Василий вытаскивал из памяти позабытые слова молитв, а что не мог вспомнить, дополнял своими словами. После небольших колебаний он решил не говорить Анализатору, чем занимается, когда сидит «без всякого дела» (молился он про себя). Что-то ему подсказывало, что Анализатор этого не одобрит. Но тот сам заметил, что поведение Васи изменилось, и стал каждое утро внушать ему, что своим равнодушием ко всем благам, которые ему даны, он выражает чёрную неблагодарность к Светоносцу, что он не оправдывает надежд, которые на него возлагала Система. А всего-то надо быть довольным и благодарным.

Вася чувствовал, что назревает какое-то событие. И вот однажды это случилось.

19. Чудесный помощник

Вася проснулся среди ночи от странных, довольно громких звуков. В комнате было темно, но он всё же смог разглядеть, что стена, на которой был экран, как бы исчезла. За ней было пространство, в котором копошилось нечто очень большое и непонятное. В первую секунду Вася решил, что это какое-то супер-супер огромное насекомое-мутант (сказались триллеры!). Но вскоре по металлическому лязгу он понял, что перед ним какой-то механизм. От этого было ничуть не легче, так как махина двигалась прямо на него, загребая впереди себя конечностями-лопастями. Увернуться от стальных объятий в тесной комнате было некуда. Василий хотел вскочить на топчан, но того уже не было (видимо, втянулся в стену). Машина наступала. И в тот момент, когда Вася понял, что пропал, вдруг кто-то крикнул ему в ухо:

– Прыгай через него! Не бойся, я поддержу!

Позже Вася говорил, что такой прыжок вряд ли можно было ожидать даже от чемпиона, но тогда на раздумья не было ни секунды. Он прыгнул, как ему казалось, прямо в лапы чудовищу. Но кто-то подхватил его под мышки, и Вася приземлился за спиной машины.