Его сладкая месть

— Остаться с тобой после недели измывательств… по доброй воле?

— Любить свет легко. Ты попробуй признаться себе, что любишь одержимой любовью тьму. Заглянуть ей в глаза и принять для себя тот факт, что любовь может носить черное. Я открываю перед тобой все свои карты, Марина. Я никогда не был так откровенен ни с кем, кроме тебя.

— Ты еще скажи, что не переставал любить меня все эти пять лет…

— Попытка обесценить избитой фразой то, что ты и так знаешь обо мне — сомнительная защита. Ты думала, причина моего обращения с тобой — нечто другое?

Я допила вино. Старалась не набрасываться на еду, медленно раскрывала клешни огромного омара на тарелке при помощи щипцов.

— Другое, Алекс. Месть, например.

— Я похож на обиженного брошенного школьника?

— По-твоему, граф Монте-Кристо тоже был ботаником-задротом?

— Ты так забавно защищаешься от того, что я говорю. Стараешься найти контраргумент. Что ж, это не твоя вина. Просто я знаю, что мы друг друга так и не отпустили. И разлука не помогла.

— Не понимаю, как я могу хотеть после этого остаться с тобой по доброй воле. И какой рай для меня будет в заточении без права поднимать глаза. Алекс, ты же не можешь не понимать, что я кончаю потому, что реагирует тело. Всего этого можно достичь игрушками из секс-шопа. Это не рай! Это попытка не свихнуться от всего того хардкора, на который ты меня обрек!

— И все же я хочу, чтобы ты осталась. Не из-за страха. Не из-за желания угодить мне. Чтобы ты наконец сама выбрала. Но для выбора тебе лучше знать, чем я дышу.

— Кажется, это бессмысленный разговор. Я до сих пор не понимаю, почему ты решил появиться в моей жизни спустя столько времени. Ты же не любишь меня. Так долго вдали, это невозможно.

— Но ведь ты не перестала меня любить, Марина. Значит, возможно все.

— Нет. Ты просто понял, как меня прижать и отыграться. Не надо придумывать сказки, чтобы меня успокоить. У тебя наверняка были сотни женщин, после того, как я ушла. Почему ты с ними не наигрался в эти игры?

— Да, ты права, — Крейн подошёл ко мне, наполнил бокал вином. — Их в моей жизни было предостаточно, как и у тебя — мужчин. Каждый из нас пытался забыть, верно? Только не получалось. И то, что было у меня с ними и то, что я делаю с тобой — совершенно разные вещи.

— Я не хочу этого слушать…

— Каждую из тех, кто был в моей жизни случайной гостьей, я желал сломать. Так, чтобы уберечь от этой участи тебя. Но знаешь, мне и стараться не надо было. У многих странный комплекс быть сломанными мной. В этом никакого интереса. А с тобой… Я не ломаю тебя. Я жду твоего противостояния. И когда ты мне его даешь, у меня как будто крылья. Тьма становится другой. В ней нет ярости и жажды разрушения. С каждым разом все меньше. И скоро ее совсем не станет.

— Алекс, — я с трудом сделала глоток. Внутри родилась буря. Невыносимая, неумолимая. Она была готова сокрушить в руины мой мир. — Пожалуйста. Я не хочу ничего этого знать. Давай сменим тему.

— Почему, Марина? Потому что я отбираю у тебя твое единственное оружие — право меня ненавидеть? Потому что даю тебе в руки нож, которым ты можешь перерезать мне горло, а можешь связать нас воедино общей кровью? Признаться себе в том, что ты любишь меня так же, как я тебя, и что у нас может быть будущее, для тебя равносильно смерти? Марина, это не слабость!

— Откуда ты знаешь, что я люблю тебя? Ты себе это придумал! Чтобы оправдать мое терпение и согласие… Но это не так! Да, если я потеряю дело, которое так любовно создавала по кирпичику, мой мир рухнет. Ты знал, когда показал, что можешь его у меня отобрать! Я бы никогда не согласилась быть с тобой на таких условиях!

— Ты так и не поняла, — Крейн отставил бокал, и в его глазах промелькнуло что-то, похожее на горечь. — Я дал тебе то, чего ты сама желала, но боялась себе признаться. Отобрал выбор, который тебя тяготил. Ты не терзаешь себя мыслью «почему я на это пошла», как и чувством вины.

Мне стало трудно дышать. Я наполнила стакан водой и жадно выпила. Только и это не помогло. Мне снова захотелось расплакаться — оттого, что все стрелы его слов попали в цель.

Я была едва ли не безумнее его самого. Я хотела всего того, что он со мной делал.

Только облегчения данное открытие не принесло. Лучше бы я и дальше оставалась в неведении. Теперь к моим переживаниям добавится ярость на саму себя. Крейн даже, образно выражаясь, в смокинге оставался изощренным садистом.

— Что будет завтра? — сглотнув слезы, я подняла голову. — Ты остановишь этот затянувшийся фарс? Заставишь меня кричать свое «волшебное слово», чтобы потом убедить, что я сама этого хотела?

— Завтра будет завтра, — философски извлек Крейн, к счастью, сделав вид, что не заметил, как меня колбасит. — Я дам тебе возможность это сделать. Если ты сама захочешь. У тебя будет целая ночь разобраться в этом.

— В цепях, на полу, — я не понимала, каким усилием все еще держала себя в руках. — Я не хочу разбираться. А ты мог бы дать мне принять решение, как белому человеку, если бы и вправду меня любил!

— Ты торопишь события, Марина, а вечер только начался. И я хочу тебе дать полноценный выходной, а не только ужин, который почему-то заставляет тебя плакать.

— Да потому что ты можешь сделать его последним таким в моей жизни! Показать цену свободы, когда я почти смирилась в ожидании.

— Я никогда не сделаю тебе плохо. Ты решила, что я посажу тебя в подвал до конца твоих дней, если ты его скажешь?

— Но ты же говорил…

— Говорить — не значит делать. Наша беседа свернула не туда. Сегодняшний вечер должен тебя расслабить и набраться сил. Ты можешь просить все, что хочешь.

— Даже отменить нашу сделку? Вот прямо сейчас, освободить меня и отдать ключи от машины?

— Нет, — Крейн внимательно смотрел на меня поверх бокала.

— Я так и знала!

— Нет, потому что ты выпила. И потому что сейчас отпустить тебя — обречь нас обоих на страдания.

Я сделала глубокий вдох.

— Три дня. Тебе нужны эти три дня. Верно?

— Объективно — да. Они нужны нам обоим. А с тобой мне будет мало целой вечности.

— Докажи мне это, — голос дрогнул. Я и сама не поверила, что только что это произнесла. — Что мне есть, ради чего задуматься о возможном будущем. Что это не твоя уловка с целью сломать меня острым переходом от нежности до падения.

Алекс отложил вилку и нож в сторону. Момент, когда он шел ко м не с другого конца стола, показался вечностью. Я медленно встала, забыв даже сделать глоток вина для храбрости. Или все дело было в том, что страха я при этом не испытывала?

Он коснулся моего лица. Нежно, будто намереваясь стереть все следы — своей пощечины в нашу первую встречу в доме, следы своих пальцев, которые сжимали мои скулы, не позволяя отводить взгляд в моменты накала страстей. Как будто пытался показать мне себя другого — не того, кто умеет жестоко подавлять, а себя из прошлого. И готового держать ответ за свои сегодняшние слова.

Впервые я смотрела в его глаза без страха и смятения, не искала в них свой приговор. Я как будто вернулась в прошлое, в котором еще не было тьмы, отравившей нашу реальность и вернувшуюся добить сейчас.

— Чего ты хочешь прямо сейчас, Марина?

Я знала, что скажи ему о том, что хочу — ситуация может выйти из-под контроля. Но мне было все равно. Накрыла подрагивающей ладонью его пальцы на своем лице.

— Я хочу, чтобы ты просто поцеловал меня. Так, как раньше. А впрочем, плевать. Можешь и так, как сейчас…

Было тихо. Только стучало сердце. Алекс ждал. А я уже не понимала, что происходит, и чего я хочу. Боялась себе признаться, что все, что сказал мне Александр — правда.

Мы не отпустили друг друга. Я пошла в западню с каким-то удовольствием психопатки, прикрывая свои страхи рефлексией. Я даже не делала попытки сбежать — более того, я об этом не подумала.

Потому что в сладком плену о свободе не мечтают. Но потерять саму себя я боялась едва ли не сильнее вероятной разлуки.